[178]
10. ПОЗИЦИОННАЯ ВОЙНА НАЧАЛА 1917 ГОДА
Мы готовимся к встрече Нового Года. В столовой нашей землянки, украшенной хвоей елей, вновь кружатся пары. В двух больших офицерских комнатах, за столами, уставленными всевозможными изделиями минских кондитерских, более пожилые гости пьют чай и ведут разговоры, связанные, главным образом, с надеждами на наше близкое будущее, конечно светлыми, радостными надеждами, без тени грядущих бурь и несчастий.
Сегодня нас в землянке собралось довольно большое общество: офицеры четырёх батарей и весь персонал двух наших отрядов Краснаго Креста. За ужином, должно быть, все не поместятся в одной столовой, придётся молодежь рассадить и в других комнатах.
Длинные скамейки скрипят по полу: гости раccаживаются за столы, покрытые белыми скатертями. Звенит посуда, шум весёлой, живой человеческой речи, весёлые, смеющиеся лица сестёр милосердия и молодых офицеров. Часовая стрелка подходит к 12-ти.
— Милые гости, в каждом наступающем Новом Году мы всегда ждали счастья. Всегда верили [179] в то, что оно, это счастье, будет у нас обязательно, и эта Вера и родная сестра её Надежда на счастье, удачу и радость, несмотря на все прошедшие испытания и тяжести, неизменно вновь появлялись у нас, как только часовая стрелка, к Новому Году, близко подходила к цифре 12.
На этот раз оснований верить и надеяться у нас больше, чем в прошедших бранных годах. Счастье и радость для нашей великой Родины мы в Новом Году добудем сами своими трудами, волей и кровью. В это мы все твёрдо верим, в это верит вся русская армия.
Поздравляю вас с Новым Годом. За наше грядущее счастье, за русскую армию, за нашу великую Родину, ура!..
Только к утру опустела землянка. Только к утру замолкла она, притихла, погрузилась в новогодний праздничный сон.
Что вам снилось в Новогоднюю ночь, милые сёстры?
Гром ли духового оркестра в разукрашенных громадных залах ваших родных городов? Блеск мундиров, волны ли шёлка и кружев или тихая улыбка и шёпот склоняющегося к вам милого, дорогого лица?
Мне же снилась моя батарея, долгий и трудный поход, вой и шипение осколков германских снарядов, блеск штыков и мои маленькие, приземистые пушки, выкидывающие из своих стальных жерл вместе со снопами огня гибель жестокому врагу и добыващие победу нашей великой, бесконечно любимой Родине.
* * *
Мы уходим с участка. Нас заменили пришедшие к дивизии Сибирские батареи. Нас временно поставили в резерв по готовым землянкам, где в резерве раньше стояли наши полки. [180]
Мы простились со своей землянкой уже навсегда, с жизнью, прошедшей под её кровом.
Генерал Джунковский, расставаясь с нами, пригласил нас всех — командиров батарей — к себе в штаб дивизии напоследок отведать его «хлеба-соли». Выражая нам свою благодарность за совместную с его дивизией боевую работу, он благословил уходящую бригаду иконой.
* * *
6-я батарея сворачивает с большой дороги на просёлок. Ширина ходов орудий и зарядных ящиков больше ширины зимней просёлочной дороги, приноровленной только для лёгких саней. Одно колесо орудия на дороге, другое идёт уже по целине. Одна лошадь уноса идёт по дороге, другая всё время соскакивает в рыхлый снег. Так двигаться невозможно: орудия и ящики могут перевернуться, лошади совершенно не могут везти.
Батарея сворачивает с дороги прямо на целину. Лошади и люди выбиваются из сил, орудия утопают в снежных сугробах. Колёса, вращаясь, выворачивают целые глыбы снега, налипшего между спицами, и через несколько саженей колёса превращаются в громадные снежные комья. Приходится останавливаться и сбивать с колёс налипший снег.
A пронизывающий, леденящий ветер продолжает всё время жечь лица и руки, завывает в верхушках деревьев, метёт, поднимая целые тучи снега.
Помогая несчастным, в конец измученным животным, люди падают в рыхлом снегу. Мы уже бросили думать о ночлеге; назначенном нам в расписании похода, лишь бы до первой деревни добраться и отдохнуть. Только к вечеру показалась деревня, к которой устремились все взоры. [181]
За целый день похода батарея прошла только около пяти вёрст.
* * *
Уже четвёртый день 6-я батарея борется с морозом, ветром и снегом. Четвёртый день жестокого похода в конце января. Последний переход по просёлку, дальше уже большая дорога — будет легче.
В версте, на пригорке перед нами уже ясно рисуется наша деревня, к которой стремятся все наши мысли. Дойдём ли?
Верховые лошади отправлены уже вперёд: жаль замученных терпеливых животных. С ними же отправлены и люди, совсем обессилившие, отморозившие руки и лица.
Последние силы напрягает батарея, вылезая из снежных сугробов. Близость ночлега, а может быть и днёвки придаёт бодрость, и орудия и ящики медленно шаг за шагом продвигаются вперёд. Мой Нарядный, с трубачом, тоже уже в деревне: я пешком продолжаю путь вместе со всей батареей. Ноги мои заплетаются, мне кажется, что я упаду. Т. М. Галущук, видя моё состояние, берёт меня под руку, и мы вместе бредём вперёд.
Радость вдруг охватывает меня: мой трубач Калин вернулся с Нарядным.
— Вы так не дойдёте, В. В., я вернулся за вами.
6-я батарея уже в деревне: дотянула. Шатаются лошади, и люди валятся с ног.
Слава тебе, господи: днёвка.
* * *
Только сутки полного отдыха, и батарея опять уже готова двигаться дальше. Теперь мы уже пойдём по широкой дороге. Идти будет легко.
Мы вступаем в полосу бесконечного леса, [182] покрывающего громадные гнилые болотистые площади. Но теперь зима, болота замёрзли и покрыты толстой пухлой пеленой снега.
Широкие гати идут через лес по всем направлениям. По гатям и двигается 6-я батарея в глубь глухих лесов, прорезанных большой, открытой долиной реки Березины.
Через несколько суток похода батарея прибыла на место. Тёмные, тесные землянки стоявшей тут некогда воинской части приняли нас под свой кров. Над нами шумят высокие, уходящие к небу своими вершинами старые сосны.
Противник далеко: по ту сторону блестящей, как ртуть, широкой, в топких берегах лежащей красавицы Березины.
Дивизия разбрасывается на громадное протяжение лесного, болотистого фронта, и 6-я батарея в глухом одиночестве прислушивается по ночам к завываниям гуляющего по бесконечным лесным пространствам зимнего ветра.
Пушки из чащи лесной уныло глядят на широкое, открытое поле, где среди белой, искрящейся цветными точками пелены снега льёт свои воды широкая лента старой исторической русской реки.
Пушки молчат: им делать здесь нечего. Они отдыхают от недавнего бранного прошлого.
* * *
За бой 26-го октября я произведен в чин полковника.
Утром я просыпаюсь в своей низкой, маленькой землянке и слышу, что кругом её глухим шелестом слышатся голоса людей, заглушённые стараньем говорить в полголоса. Входит мой денщик.
— Что там такое у землянки?
— Батарея собралась. Люди боятся, что ты, В. В., [183] теперь их покинешь: дивизионом пойдёшь командовать.
Я оделся и вышел.
— Смирно!..
— Здравствуйте, братцы. В чём дело?
Мнутся. Выходит фельдфебель:
— Теперь дивизионом уедете командовать, В. В., а как же 6-я батарея одна останется, без вас?
В тот же день я подал по команде рапорт, в котором, указывая на состоявшееся производство меня в чин полковника, я отказываюсь от всяких повышений по службе до конца военных действий и прошу оставить меня на всё время в занимаемой ныне моей должности командира 6-й батареи.
Вскоре я получил ответ: принято к сведению.
* * *
Судьба ненадолго оставила меня в батарее.
6-я батарея умерла.
6-я батарея 81-й артиллерийской бригады умерла во время эпидемии, называемой революцией. Я покинул её мёртвое разлагающееся тело.
За время своей короткой, но бурной жизни в длинном ряду других более крупных памятников она всё же успела воздвигнуть и себе маленький Памятник Славы, и я, первый и единственный её командир, настоящей своей книжкой хочу его сохранить и укрепить в сознании и памяти грядущего времени.
2-го апреля 1931 года.
Бельвю.
Полковник Б. ВЕВЕРН.