[3]
Глава I
ЗАВОД ЮЖНОЙ БУХТЕ
Ночная тревога
Глубокой ночью 22 июня 1941 года басистый гудок Морзавода разбудил город. Многие восприняли его как сигнал очередной учебной тревоги.
В первое мгновенье такая мысль возникла и у меня. И хотя кругом стояла тишина, жена сказала, что слышала орудийные выстрелы. Я вышел на балкон. Отчетливо слышались гулкие торопливые шаги: быстро прошёл один человек, пробежал другой. В предрассветных сумерках можно было различить белые форменки и фуражки моряков. Накануне проходили манёвры эскадры. Вероятно, командование решило продлить учения. Что же ещё может быть?.. И всё-таки я снял трубку и позвонил дежурному по заводу. В трубке послышался взволнованный голос:
— Товарищ директор? Да, на Константиновском равелине ударили пушки, боевая тревога по флоту...
Тут же вызвал машину и поехал на завод. В городе всё ещё было относительно спокойно, на заводе тоже. И снова подумалось, что тревога, очевидно, вызвана возобновлением манёвров эскадры.
Но едва я вошёл в кабинет, как раздался телефонный звонок. Звонил первый секретарь горкома партии Борис Алексеевич Борисов.
— Михаил Николаевич? Вы уже у себя? Хорошо... Да, слушаю. Пока ничего не могу сказать, но положение тревожное. Надо поднять всю службу МПВО, обеспечить полную светомаскировку, усилить охрану. И вызывайте всех командиров производства...
Зазвенели телефоны, в разные концы города помчались машины с притушенными фарами. К этому [4] времени уже подъехали Антон Максимович Городнин, секретарь парткома, парторг ЦК ВКП(б) на заводе, главный инженер Феликс Иванович Кравчик, помощник директора по МПВО и охране Михаил Наумович Гибельман и другие ответственные работники. Несколько минут мы просидели молча, в напряжённом ожидании, ещё не подозревая, какое огромное бедствие обрушится вскоре на нас.
В раскрытые окна доносились голоса с монтажной площадки. Это монтажники готовили к сдаче сверхплановый тральщик.
— Так что же это — манёвры или война? — спросил кто-то, нарушив молчание.
Впервые в ту ночь прозвучало это страшное слово, и каждый невольно подумал: «А что, если в самом деле война?»
Словно в ответ на наш немой вопрос, вдруг ожил громкоговоритель, в нем раздался сильный треск, а затем взволнованный голос диктора произнес:
— Граждане, воздушная тревога!
А ещё через несколько минут оглушительно захлопали зенитки, послышался гул самолетов. Мы выбежали из здания управления на причальную стенку. Тёмное небо пересекли лучи прожекторов, ярко вспыхивали разрывы снарядов. Вели огонь береговые зенитные батареи, пушки и крупнокалиберные пулемёты с кораблей. Осколки громыхали по крышам зданий и шлёпались в воду. Вот луч прожектора выхватил из тьмы самолёт.
И тут же, заглушая пальбу зениток, раздался сильный взрыв, за ним второй. Рвануло где-то в городе, но волна взрыва докатилась и до нас. Фашистские самолёты сбрасывали на парашютах мощные электромагнитные мины, чтобы перекрыть фарватер, не дать возможности кораблям выйти в море. Две таких мины упали на город. Были убитые и раненые. Первая кровь ни в чём не повинных людей обагрила в эту ночь севастопольскую землю...
Налёт вражеских самолётов ещё продолжался, когда меня вызвали к телефону. Снова звонил Борисов.
— Могут появиться парашютисты, будьте готовы к их встрече, — коротко бросил он в трубку.
Так началась война, и первый военный рассвет застал нас за новыми заботами. [5]
Начальник
участка
механического цеха
Д. В. Денепов.
Прежде всего пригласил своего заместителя по капитальному строительству И. В. Макаренко и поставил перед ним задачу по обеспечению безопасности работающих при повторных налётах.
— Даю вам двое суток на всё: найти место для убежища, сделать эскизный проект и приступить к строительству. Укрытие должно быть надёжным, чтобы никакая бомба не взяла!
Вслед за этим созвали совещание руководящего состава завода. На повестке один вопрос: расставить людей сообразно требованиям военной обстановки. Все цеха и службы должны работать слаженно, бесперебойно и чётко, чтобы в любых условиях в кратчайшие сроки ремонтировать корабли...
Вновь и вновь вспоминаются события того первого военного утра. И, пожалуй, более всего врезалась в память такая картинка: несмотря на раннее время в этот воскресный день через заводские проходные сплошным потоком идут люди. Их с каждым часом становится все больше и больше... Вот бежит, торопится молодой электросварщик котельного цеха Саша Базелько. Он вырос на заводе, окончил здесь школу ФЗО, стал отличным сварщиком. Ездил в длительную командировку в Комсомольск-на-Амуре. Саша гордился тем, что завод послал именно его в прославленный дальневосточный город. Мы удивились его торжественному, нарядному виду. Тщательно отглаженный костюм, ослепительно белая сорочка, галстук... Оказалось, что накануне, в субботу, Саша справлял свадьбу. Гости ещё чокались и кричали «горько!», когда стали бить орудия, и кто-то даже сострил, что, наверно, это салют в честь молодых...
Кого-то война застала на рыбалке, кого-то на загородной [6] прогулке. Техник Михаил Александрович Бирилов отправился утром на базар за молоком да так с бидоном в руках и пришёл на завод...
У стенки, где стоял эсминец «Незаможник», я встретил Дмитрия Васильевича Денепова начальника участка механического цеха, всегда очень собранного и подтянутого. Ему было лет двадцать пять, но он уже руководил одним из ведущих участков.
— Мы отмитинговали, Михаил Николаевич, — сказал Денепов, — все мои ребята и экипаж «Незаможника» — на корабле. Расставили бригады по отделениям. Приступили к делу.
— Когда думаете испытать на швартовых?
— Точно боюсь сказать, у нас ведь ещё крейсер. Но дней через пять сможем, если как следует постараемся.
И вот так всюду, на всех участках, во всех цехах, на всех кораблях, стоящих на ремонте, люди, не ожидая указаний, занимали свои места и начинали работать...
Как всегда, коммунисты и комсомольцы находились на самых ответственных и решающих участках производства. Они служили примером для беспартийных.
Приехал Борис Алексеевич Борисов. За эту ночь он заметно осунулся: щёки впалые, глаза воспалённые усталые.
— Собирай партком, Антон Максимович, — сказал он парторгу ЦК Городнину, — обсудим, как работать заводу в военных условиях...
В эту минуту мы услышали по радио голос Москвы: «...вероломное нападение фашистской Германии на Советский Союз...»
«Не тронь меня!» Военные заказы
Рабочих Севастопольского морского завода и черноморских моряков всегда связывали тесные братские узы. Ещё в тридцатых годах прошлого века адмирал Лазарев, создавая флот на юге России, одновременно строил первые мастерские для строительства и ремонта кораблей. Он выбрал наиболее удобные севастопольские бухты — Южную и Корабельную. С годами небольшие [7] мастерские разрослись, возникли цеха, эллинги. И когда настали тяжелые времена первой обороны Севастополя 1854—1855 годов, рабочие мастерских Лазаревского адмиралтейства смогли оказать ощутимую помощь защитникам города.
Однако лишь в годы Советской власти начался по-настоящему бурный рост предприятия, которое со временем становится крупным заводом.
X съезд РКП(б) {1} в марте и IX Всероссийский съезд Советов в декабре 1921 года приняли решение о возрождении и укреплении Красного военного флота. После этих решений роль Севастопольского морского завода ещё более возрастает. В 1923 году за успешный ремонт крейсера «Коминтерн» коллектив награждается орденом Трудового Красного Знамени.
Завод расширялся, оснащался новой техникой, строился. Росли кадры кораблестроителей. От деда к внуку, от поколения к поколению передавались знания и опыт умельцев-судостроителей. К 1933 году производственные мощности позволили приступить уже к капитальному ремонту крупных военных кораблей.
Накануне войны завод выполнил самый большой объём работ за всю свою историю. Командующий флотом по этому поводу даже пошутил однажды, сказав мне: «Не знаю, кто из нас командует флотом, я или вы». В приказе нашего наркома за самоотверженный труд коллективу завода была объявлена благодарность. Впоследствии нам очень пригодился опыт до предела насыщенных, напряжённых предвоенных месяцев.
На завод я пришёл десять лет назад. Работал старшим строителем {2} на линкоре «Парижская коммуна», потом начальником механического цеха. Почти вся сознательная жизнь была связана с заводом, с его людьми. Здесь же вступил в партию. Потом учился в промакадемии в Ленинграде.
Директором меня назначили лишь за полгода до войны, когда мне было всего тридцать три года. И я [8] думал: смогу ли руководить таким большим коллективом в сложных военных условиях, сумею ли обеспечить выполнение заданий командования?..
Шла вторая неделя войны. Объём работ возрастал с каждым днём. К причальной стенке подходили всё новые и новые суда: гражданские для вооружения, военные — для дополнительного вооружения. Продолжался ремонт крейсеров, эсминцев, тральщиков, подводных лодок, которые война застала у наших причалов.
Кроме того, были ОВЗ — особые военные заказы, в частности, на изготовление зенитных снарядов.
В начале июля руководящий состав завода ознакомился с директивой Совета Народных Комиссаров СССР и ЦК ВКП(б), в которой определялись первоочередные задачи партийных и советских организаций по перестройке народного хозяйства страны на военный лад {3}. Этот программный документ призывал дать фронту необходимое количество боевой техники и вооружения. Он и стал определяющим в нашей работе. Для нас призыв партии означал: больше кораблей для флота, больше оружия для фронта!
В директиве подчёркивалось: «в кратчайшие сроки», и мы понимали, что сейчас — это самое главное. Все чувствовали, какое огромное значение имеет каждый досрочно отремонтированный корабль, каждый сверхплановый снаряд.
...Я спешил в северный док, где шло строительство и оснащение мощной плавучей зенитной батареи. Там меня ждали главный инженер завода Ф. И. Кравчик, старший строитель батареи В. А. Лозенко и конструктор В. Л. Ивицкий.
Построить плавбатарею предложил капитан 1 ранга Григорий Александрович Бутаков, представитель прославленной морской династии. Шесть поколений Бутаковых, 122 человека, в разное время служили на флоте. На их счету числилось немало героических подвигов. Один из родоначальников славной фамилии Пётр Бутаков строил галерный флот Петра I, а затем участвовал в битве при Гангуте; Иван Николаевич [9] Бутаков, будучи командиром корабля, пленил несколько вражеских кораблей, в том числе французских и турецких; дед Григория Александровича Григорий Иванович, участник первой обороны Севастополя, в ноябре 1853 года после ожесточенного боя взял в плен турецкий фрегат «Перваз-Бахри» и привёл его в Севастополь {4}.
Сам Григорий Александрович, участник гражданской войны, командовал кормовой артиллерийской батареей на знаменитом эсминце «Гаврииле», потопившем в 1919 году немало кораблей интервентов. Вот и теперь ему пригодился давнишний опыт морского артиллерийского командира.
На территории завода находился плавучий отсек — средняя часть корпуса крупного корабля, — построенный в своё время для испытаний на прочность от воздействия торпедp; Г. А. Бутаков предложил установить на отсеке зенитки, крупнокалиберные пулемёты, прожекторы и другое оборудование, необходимое для ведения эффективного огня по воздушному противнику. Военный совет флота одобрил этот проект, и мы получили новое задание — построить плавучую батарею.
На палубе внушительного плавучего отсека я встретил Вадима Лавровича Ивицкого. Как всегда спокойный, в поношенном пиджачке с разбухшими от блокнотов карманами, он держал в руках лист с эскизом и объяснял что-то стоящему рядом рабочему.
Вадим Лаврович был способным конструктором. Ещё молодым инженером задолго до войны он участвовал в ремонтных работах на пароходе «Харьков» и проявил блестящие способности.
Крупнотоннажный «Харьков» потерпел аварию в Босфоре, его переломило пополам. Ремонт поручили севастопольскому заводу и вскоре сюда прибуксировали часть корпуса. Рабочие шутили: «Какой пароход самый большой в мире?» И сами отвечали: «Харьков» — у него нос в Севастополе, а корма в Константинополе».
Конструктор В. Л. Ивицкий.
Вскоре обе половины парохода установили в док, и вот тут-то молодые конструкторы во главе с Ивицким [10] и показали себя изобретательными, инициативными специалистами. В то время отечественная практика ещё не знала подобных случаев. Ивицкий и его товарищи на каждом шагу сталкивались с задачами со многими неизвестными, но благодаря хорошей инженерной подготовке, природной смекалке и упорству сумели довольно быстро подготовить документацию. Стыковка «Харькова» прошла безупречно.
Не сомневались мы и теперь, что конструкторы успешно справятся с разработкой технической документации по «квадрату», как называли в те дни плавбатарею. Волновало лишь одно: сроки.
— Как с эскизами? — спросил я Вадима Лавровича.
— Конструкторы засели за них ещё вчера. Думаю, первые эскизы дадим уже сегодня, — отвечал Ивицкий, — а пока что мы с Лозенко определили, какие работы можно начинать. Мастера уже подключились, так будет быстрее...
Мы понимали, что по всем существующим нормам на оборудование «квадрата» нужно не меньше трёх месяцев. Но такие сроки не могли, разумеется, устроить ни нас, ни наших заказчиков, военных моряков. Дело в том, что Севастополь был слабо защищён от вражеской авиации с моря. Плавучая зенитная батарея, находясь на подступах к Севастополю, могла бы не только предупреждать город о налётах фашистской авиации, но и давать достойный отпор воздушным пиратам.
Поэтому требовались энергичные меры по ускорению постройки батареи. И такие меры принимались.
Уже через день после нашего разговора с Ивицким с завода на Северную один за другим пошли катера с рабочими: разметчиками, судосборщиками, сварщиками, [11] газорезчиками, клепальщиками, чеканщиками. Подходили баржи с инструментом и оборудованием. Люди поднимались на палубу отсека и тотчас приступали к делу. Краны безостановочно подавали грузы и механизмы.
На одном из катеров поехал на стройку и я. Первым делом Лозенко провёл меня туда, где устанавливали первый фундамент для зенитного орудия. Слышались гулкие удары по металлу. Работа шла полным ходом. Извинившись, Лозенко поспешил к группе вновь прибывших рабочих, бас его загремел, заглушая все звуки.
— Старт взят неплохой, — сказал подошедший в это время Ивицкий, — и темпы работ будут расти с каждым днём. Так что не за три, а от силы месяца за полтора справимся. Как вы думаете, Михаил Николаевич?
— Полтора слишком много, надо всё закончить за полмесяца.
Сутки спустя, когда были готовы все эскизы, я снова приехал на Северную. Теперь плавучий отсек напоминал огромный растревоженный улей. Горы металлических конструкций и механизмов лежали на палубе. Одновременно работали сотни людей: одни монтировали боевую рубку и сигнальную мачту, делали крепление под дальномер, другие устанавливали фундаменты под орудия. Солнце палило нещадно, во внутренних помещениях ещё не сделали изоляцию, поэтому там буквально нечем было дышать. Мокрые от пота рубахи плотно прилипали к спинам, блестели от пота мускулистые загорелые тела. Некогда даже напиться, выкурить папироску.
Оборудуются погреба, осуществляется монтаж элеваторов подачи снарядов. Кругом, куда ни глянешь, ослепительно сверкают огни электросварки, к неостывшим ещё переборкам крепятся койки, трапы, крышки люков, устанавливаются поручни и леерные ограждения. Гул компрессоров сливается со скрежетом и грохотом сотен свёрл, зубил, чеканов...
Мастер Никита Рубан — у него усталое лицо, красные от бессонницы глаза — размечает трассы для трубопроводов. Работа эта кропотливая, требующая большой точности. И срочная. Рубан не спит вторую [12] ночь. Савелий Койча, бригадир столяров, со своей бригадой отделывает внутренние помещения, стараясь создать возможно больше удобств для зенитчиков. Подошёл плавучий стотонный кран, кранмейстер Игнат Байраченко кричит изо всех сил, отдавая распоряжения, и при этом выражения выбирает не самые изысканные...
Бригадир судосборщиков Анатолий Распундовский уже более 30 часов занят раскроем и подгонкой огромных стальных листов. Один из них — весом в две тонны — уже подготовлен. Теперь его надо поднять на высоту около трёх метров. Это должны сделать такелажники, но все они — на разгрузке прибывших на стройку барж. А ждать их некогда: установленный график — закон.
Распундовский быстро находит выход из положения. К подволоку приваривается скоба, приспосабливаются тали. Не прошло и тридцати минут, как лист, водворяется на свое место — он закрывает верхнюю часть будущей переборки.
И так на каждом участке строительства — предельное трудовое напряжение, помноженное на находчивость и смекалку, всеобщее стремление как можно скорее завершить постройку батареи. Вот среди штабелей металла, материалов и оборудования возвышается горка обычных матрацев. Чтобы не тратить время на поездки домой и обратно, рабочие после смены разбирают матрацы и устраиваются где-нибудь тут же на, короткий отдых.
В течение всего времени, пока шло строительство, люди были как бы на казарменном положении, хотя никто на этот счёт никаких приказов не писал.
Но в создании батареи участвовали не только те, кто находился на отсеке. Почти каждый цех имел жёсткий график по изготовлению деталей и узлов для зенитчиков. Кроме того, немало было добровольцев-энтузиастов, которые во внеурочные часы помогали строителям. Одним из таких добровольных помощников была планировщица Женя Тарасова. Выполняя свои прямые обязанности на участке старшего мастера Д. В. Денепова, она находила время, чтобы разыскать на складах или в цехах нужные строителям материалы, детали и механизмы, а затем позаботиться о своевременной их доставке на плавучий отсек. Недаром строители [13] часто называлти Женю «наш неутомимый прекрасный шеф».
На ударном объекте работы не прекращались ни днём, ни ночью.
Чтобы обеспечить светомаскировку, ночью люки и шахты накрывали брезентом. Духота становилась ещё более невыносимой. Но зато работы не прерывались и во время налётов вражеской авиации.
На шестые сутки после начала строительства на плавучий отсек уже смогли прийти рабочие севастопольского Электромортреста и Связьмортреста чтобы проложить кабели, установить электро- и радиоаппаратуру. Затем приступили к делу бригады маляров, среди которых было много женщин. Женские руки любовно завершили отделку плавбатареи, «навели красоту» .
Правда, о красоте можно говорить лишь весьма условно: борта и орудия закамуфлировали, расписали грязно-серыми разводами. Такая окраска помогла плавбатарее слиться с морским фоном.
Дня за три до окончательной отделки к борту плавбатареи подошёл катер командующего флотом. Вице-адмирал Ф. С. Октябрьский поднялся на палубу, обошёл вместе со строителями «квадрат». Он остался доволен сделанным.
После осмотра, уже ступив на трап, Филипп Сергеевич спросил:
— Сколько вам нужно дней, чтобы всё закончить?
— Сверх срока три, товарищ командующий, — сказал кто-то.
— А срок у вас какой? — командующий чуть зааметно улыбнулся.
— Пятнадцать дней...
И строители не подвели: через восемнадцать дней после начала работ батарея была готова.
Настал день, когда рабочие уступили своё место морякам. Кто-то уже успел «окрестить» батарею: её назвали «Не тронь меня!». Она грозно ощетинилась стволами зениток, крупнокалиберных пулемётов. Команда заняла свои места. И сразу ожили механизмы, вспыхнул свет во всех помещениях.
На борт прибыли командир батареи капитан-лейтенант С. Я. Машенский и комиссар Н. С. Середа.
— Спасибо, товарищи! Огромное вам спасибо! — [14] командир и комиссар крепко пожимали руки рабочим, инженерам.
— Счастливо вам! Бейте фашистских гадов крепче! — напутствовали строители с причала.
Подошли мощные буксиры, послышались слова команд, и батарея медленно отошла от стенки завода {5}.
Рабочие-корпусники могли гордиться: они совершили настоящий подвиг, построив батарею всего за восемнадцать суток. Вот почему через некоторое время Совинформбюро сообщило о большой трудовой победе рабочих участка инженера В. В. Левицкого.
Мы потрудились не зря. Плавбатарея действительно стала грозой фашистских лётчиков. Моряки ОВРа (охраны водного района) установили её в море недалеко от входа в Севастопольскую бухту. Батарея явилась мощным заслоном на пути вражеской авиации к городу и порту. Массированный и меткий огонь её орудий и пулемётов не давал возможности немецким самолётам безнаказанно проникать в севастопольское небо. Фашистские летчики окрестили ее по-своему: «Пронеси, господи!» .
В иные дни в налетах на батарею участвовало до двадцати самолётов. Вода буквально кипела вокруг от взрывов. Но моряки-артиллеристы всегда выходили победителями. Подвиги отважных батарейцев навеки вошли в историю второй обороны города-героя.
Плавбатарея — один из многих военных заказов, которые приходилось выполнять заводу.
Во всех делах нашего коллектива — больших и малых — мы постоянно ощущали поддержку областного и городского комитетов партии.
Партийная организация завода являлась одной из самых крупных в области и всегда отличалась боевитостью. Она непрерывно росла, пополняя свои ряды за счёт лучших производственников, за счёт почти двухтысячного отряда комсомольцев.
Ещё в начале 1941 года коллектив завода выступил инициатором социалистического соревнования за досрочное выполнение годовой производственной программы и к 26 июня завершил полугодовой план по выпуску продукции. [15]
С первых дней войны рабочие стали трудиться с ещё большим энтузиазмом. Сутками они не покидали своих станков, понимая, что фронт остро нуждается в боевых кораблях и оружии. В эти дни партийный комитет, используя короткие передышки во время налётов вражеской авиации, в штольне и убежищах проводил оперативные политинформации, беседы, чтобы ознакомить рабочих с положением на фронтах.
Часто перед морзаводцами выступали докладчики горкома партии и политического управления флота.
Нередко в цехах бывал член Военного совета Черноморского флота, дивизионный комиссар Николай Михайлович Кулаков. Высокий, плотный, настоящий русский богатырь, он своей горячей убеждённостью, умением просто и доходчиво говорить о самом насущном, злободневном вдохновлял людей на трудовые подвиги, вселял в них уверенность в нашей победе.
А время было суровое, обстановка на фронтах складывалась не в нашу пользу. Завод непрерывно получал всё новые и новые задания, связанные с обеспечением боевых действий флота и войск. В те дни завод часто посещали крупные военачальники, в том числе и командующий Черноморским флотом. Вот передо мной потемневшая от времени фотография. Яркий солнечный день. На заводской площади, тесно прижавшись плечом к плечу, в суровом молчании стоят рабочие. С трибуны произносит речь коренастый, невысокого роста, в морской форме человек с энергичным волевым лицом. Это командующий Черноморским флотом вице-адмирал Филипп Сергеевич Октябрьский.
Я всматриваюсь в эту фотографию, восстанавливаю в памяти события того дня, речь командующего — большого друга завода, вспоминаю, как дружно люди шли на митинг, ненадолго покинув свои рабочие места.
В начале своей яркой эмоциональной речи командующий обрисовал положение дел на фронтах, рассказал об обстановке, сложившейся на Чёрном море. Затем он сказал:
— Уже с самых первых дней боевых действий военные моряки почувствовали, какую громадную помощь способны оказывать вы, морзаводцы. Благодаря вам в самый короткий срок снова вступили в строй крейсер «Красный Крым», эсминец «Незаможник» и другие [16] корабли. Ваше детище — плавучая артбатарея — стало грозой немецких воздушных пиратов.
Флот хорошо знает и помнит имена замечательных тружеников, первоклассных мастеров-корабелов — бригадиров Степана Антончика, Сергея Маргосяна, Геннадия Табачного, Авксентия Зайченко, Иосифа Сельникова и других. У вас настолько много героев труда, что всех и не перечислишь.
Моряки уверены в том, что в бою их никогда не подведут корабли и механизмы, отремонтированные или построенные морзаводцами. А ведь от этой уверенности часто зависит исход боя.
Роль вашего завода, товарищи, будет возрастать с каждым днём, ваш труд необходим флоту. Морякам не обойтись без морзаводцев. И хотя предстоит перенести невероятные трудности, победа будет за нами!
Тысячеголосое «ура» прокатилось по бухтам: морзаводцы клялись в том, что не подведут моряков...
В начале войны у нас на заводе выросли замечательные мастера-ремонтники подводных кораблей. Так же как и у работников других специальностей, дел у них хватало: в доках всё чаще появлялись повреждённые подводные лодки.
...Идут последние приготовления к выходу из ремонта крупного подводного корабля. Сдаточная команда завода готовится вместе с подводниками к ходовым испытаниям.
Там, в море, рабочие-монтажники окончательно проверят и отрегулируют системы и механизмы. Но главное должно быть сделано здесь, на заводе. Ведь каждый винтик, каждая заклёпка, каждый шов несут свою нагрузку, и рабочий-ремонтник хорошо знает, что от него во многом зависят и успех будущих боёв, и безопасность подводников.
На лодке, о которой идёт речь, работают и готовятся выйти в море вместе с моряками прославленные мастера своего дела. В числе их Пётр Павлович Гомоля — человек удивительно скромный, спокойный, необычайно настойчивый и трудолюбивый. Любое начатое дело он привык непременно доводить до конца. Это правило стало для него законом с юношеских лет, когда он неопытным пареньком пришёл на завод.
Ремонтника Семёна Васильевича Мотыля отличает умение «слушать» механизмы: он долго стоит, склонившись, [17] сосредоточенно вслушиваясь, но зато почти всегда безошибочно скажет, где изъян. Пожалуй, нет ни одной подводной лодки на Черноморском флоте, на которой не побывал бы Семён Васильевич. Сейчас особенно важно профессиональное чутьё Мотыля: идёт последняя проверка отлаженных механизмов.
1941 год. Командующий
Черноморским флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский
выступает на общезаводском митинге.
Молодой мастер Наум Фрей — очень вдумчивый, знающий специалист, умеющий находить простые решения самых сложных технических задач. Он начинал слесарем, затем возглавил комсомольско-молодёжную бригаду и, наконец, стал мастером. Не раз я видел его в цехе после работы склонившимся над чертежами. Вот и теперь, готовясь к испытаниям корабля, с чертежом в руках, он внимательно прослеживает какую-то схему, переходя из отсека в отсек подводной лодки.
Ночью корабль уйдёт в море. Судя по тому, как ремонтники тщательно проверяют системы и механизмы, испытания пройдут успешно...
Завод получил заказ на выпуск 50-, 82- и 107-мм [18] миномётов и мин. Дело это на первых порах казалось довольно сложным, непривычным и трудоёмким.
Прежде всего потребовалось применительно к условиям переработать полученную нами техническую документацию. Сразу после директивы партии и правительства о перестройке работы предприятий на военный лад на заводе было создано специальное КБ — для выполнения особых военных заказов. В конструкторское бюро вошло около тридцати опытнейших конструкторов. Им и поручили это нелёгкое дело.
Организованность и дисциплина в КБ были по-настоящему военными. Когда один из сотрудников бюро, опытнейший конструктор Смагоринский, после двенадцати часов работы ушёл, никого не предупредив, это расценили как серьёзную провинность. Его на какое-то время исключили из состава бюро. Дни, проведенные без своих коллег, без любимого дела, показались конструктору настоящей пыткой. Он старался любой ценой загладить свою вину, лишь бы вернуться к чертежной доске...
КБ в установленный срок подготовило техническую документацию на миномёты. Теперь — слово за литейщиками и токарями. Литейщикам предстояло отливать корпуса мин, токарям — их обрабатывать, а также растачивать стволы миномётов.
Начальником литейного цеха был тогда Владимир Кузнецов, совсем молодой человек, ещё комсомолец, (вскоре мы приняли его в партию). Отличный специалист и организатор, он сам бессменно находился возле вагранок и электропечей, провожал глазами каждый ковш с расплавленным металлом, которым заливались опоки, склонял закопченное лицо над каждой выбитой из опоки отливкой. Стояли невыносимо жаркие дни, в литейном же буквально нечем было дышать, едкий пот застилал глаза. Руки болели от ожогов. А работали не шесть и не семь часов, как до войны, а десять-двенадцать и больше. Кузнецов вовсе не покидал в те дни цеха, делал всё возможное, чтобы литьё получалось высококачественным.
Что касается токарей, то тут немалую роль сыграл Александр Степанович Вдовченко, который сам, прежде чем стать мастером, «токарил» много лет. Средних лет, несколько располневший, он никогда не сидел на [19] месте, всюду успевал. Молодёжь его любила за весёлый нрав, простоту, за то, что дядя Саша всегда поможет, подскажет, подбодрит.
В то время, когда поступил заказ на изготовление миномётных стволов и мин, в токарном отделении механического цеха работало немало молодёжи. Сколько огорчений пришлось испытать Вдовченко, прежде чем в неопытных руках начинающих токарей кусок стальной трубы превращался в ствол миномёта с зеркальной внутренней поверхностью, а чугунная заготовка — в тщательно обточенную мину!
Один из молодых токарей Саша Иванов, например, никак не мог выдержать точного размера мины: она у него либо не лезла в ствол, либо свободно туда проваливалась. В последнем случае мина шла в брак, что расценивалось как «ЧП» .
Александр Степанович в течение нескольких смен пристально наблюдал за работой Саши, показывая, как нужно обрабатывать деталь. Однако парень попрежнему допускал брак.
Тогда мастер решил испытать чисто психологический метод: определил ему уменьшенное задание: вместо 40 (ученическая норма), обточить 10 мин.
Расчёт Вдовченко оправдался. В юноше заговорило самолюбие: идёт война, а он не выполняет и четверти нормы. И это по фронтовым-то заказам! Ему стало просто стыдно смотреть в глаза товарищам. И Саша старается изо всех сил: уже в первую смену он самостоятельно обточил 12 мин, из них забраковали только две. А через некоторое время он стал выполнять норму на 110—120 процентов.
В среднем пролёте того же механического цеха работал немолодой уже токарь Василий Очигов. Был он почти совсем глухой и потому не слышал ни свиста бомб, ни сигналов воздушной тревоги, не бежал вместе со всеми в убежище. Ему предлагали перейти на более безопасный участок работы. Но Очигов только молча крутил головой и снова шёл к своему станку. Часто случалось так, что во время тревоги, когда все спешили в убежище, Очигова впопыхах забывали хлопнуть по плечу, и он оставался стоять у станка в то время, как всё вокруг гудело и стонало от рвавшихся бомб. В укрытие Василий уходил лишь тогда, когда от близких взрывов сильно содрогался пол, на котором он стоял, [20] или в обнажённые части тела впивались осколки стекла разбитых окон...
Постепенно наладилось и производство корпусов мин. Но корпус это ещё не всё.
Много хлопот принесли нам минные стабилизаторы. Чтобы наладить их поточное производство, дополнительно потребовался станок точечной сварки, а его не было. Смонтировать такой станок вызвался старший электрик механического цеха коммунист Ефим Андреевич Коленчиц. Выполняя свои прямые обязанности (обеспечение бесперебойной работы электрооборудования), он в течение двух суток сумел заложить фундамент, сделать необходимую подводку. Поздним вечером при помощи нехитрого приспособления установил станок на ещё не совсем затвердевший бетон фундамента и подключил электроэнергию. За ночь выпустили первую большую партию стабилизаторов.
107-мм миномёты изготовляли на Северной стороне. Тут пришлось создать специальные механические развёртки для расточки стволов. А в корпусном и котельном цехах сваривали опорные плиты для миномётов.
Работали две бригады, причём вышло так, что в одной из них быстро производилась разметка деталей, а обработка и сборка их затягивались, а в другой — наоборот.
— Давайте объединимся! — предложил кто-то.
Так и сделали, и дело пошло гораздо быстрее: опорные плиты бесперебойно стали поступать в механический.
И вот наступил день, когда собрали первый 50-мм миномёт. Погрузив его вместе с минами на машину, мы поехали за Малахов курган проводить испытания. Вместе со мною в машину сели человек десять рабочих и мастеров, присоединился к нам и Александр Акопович Петросян, заведующий промышленным отделом горкома партии, который постоянно бывал у нас на заводе.
Нашли подходящую лощину, установили миномёт. Быстро произвели пристрелку. Первые же мины точно легли в цель.
Можно было пожать руки, поздравить друг друга — боевое оружие действовало отлично. [21]
Старики
Где-нибудь на Корабельной или Северной стороне часто можно было увидеть (да и теперь оно так) в ялике или просто на берегу неподвижную фигуру старика с удочкой в руках. Склонится дед над водой, старенькая кепка надвинута на глаза, он весь внимание: на зорьке самый клёв. Рядом пристроится мальчишка — внук, невыспавшийея, продрогший, но очень довольный тем, что дед уступил его мольбам, взял на рыбалку. И вот сидят они час за часом, вытягивая то бычка, то скумбрию, пока катера не взбаламутят зеркальную гладь бухт, пока не нарушится утренний покой.
Самая обычная картинка мирных дней. И если заговорить вот с таким стариком-рыболовом, многое из истории Севастополя, флота, Морского завода раскроется перед вами. Непременно такой старик расскажет вам, как он мальчишкой чистил на заводе котлы или подростком таскал за пазухой листовки, встречался с лейтенантом Шмидтом, служил на каком-нибудь старом броненосце или воевал с немцами, а потом снова работал на заводе, пока хватало сил...
У нашего завода славное прошлое, богатые революционные традиции. Ещё в 1830 году, когда мастеровой люд вместе с матросами Корабельной стороны поднял восстание против жестокого гнёта царских чиновников и адмиралов, Николай I собственноручно начертал: «Слободку уничтожить совершенно» {6}.
В 1886 году в городе действовала политическая организация «Народная воля», в которую входил рабочий механической мастерской Леонид Фокин, впоследствии арестованный царской охранной и сосланный на каторгу.
Предвестником и родоначальником заводской партийной организации был небольшой марксистский кружок (всего 10 человек), организованный в 1901 году. В том же году среди рабочих мастерских начала распространяться ленинская «Искра».
В начале девятисотых годов здесь активно действовала подпольная социал-демократическая организация. В 1905 году она руководила забастовкой морзаводцев, [22] выступивших под политическими лозунгами. Подпольщики вели широкую агитационную работу, распространяли листовки не только среди рабочих, но и среди матросов, солдат гарнизона. По Севастополю прокатились митинги и демонстрации с призывом к революционному восстанию {7}.
По примеру революционного броненосца «Потёмкин» 13 ноября 1905 года восстали матросы крейсера «Очаков». Взвился ещё один красный флаг революции — на корабле, спущенном со стапелей Лазаревского адмиралтейства. В. И. Ленин в статье «Начало революции в России» писал: «В Севастополе горят склады и арсенал морского ведомства, и войско отказывается стрелять в восставших матросов» {8}.
В 1907 году гнев рабочих-морзаводцев против сатраповских порядков находит свой выход в том, что они на тачках, как ненужный хлам, вывозят прочь с завода ненавистных прислужников администрации, шпиков охранки Ярмоловича и Оппа.
Поражение первой русской революции не охладило революционного пыла рабочих-морзаводцев. В 1910 году они организовали и провели крупную забастовку, требуя повышения заработной платы и улучшения условий труда.
Подпольная организация на заводе продолжала расти и к 1917 году стала одним из тех наиболее сплочённых боевых отрядов, которые установили Советскую власть в Крыму {9}.
1917 год отмечен активным участием морзаводцев в революционных выступлениях. Постоянным местом нелегальных собраний и митингов была нижняя площадка лесного склада. В августе здесь состоялся общезаводской массовый митинг, на котором рабочие продемонстрировали свою солидарность с борющимся питерским пролетариатом.
Продолжали морзаводцы борьбу и во время немецкой и англо-французской интервенции 1918—1919 годов. [23] Они саботировали заказы, не желая работать на ненавистных интервентов. Однако когда Союз металлистов обратился к морзаводцам с призывом направить группу ремонтников на один из иностранных объектов, где большевики должны вести работу по разложению французских войск, они сразу же откликнулись на это, чтобы облегчить проникновение на объект нужных людей.
Под руководством севастопольской подпольной большевистской организации рабочие вместе с матросами вели пропагандистскую работу среди населения, организовывали партизанские отряды, взрывали эшелоны, склады, распространяли листовки на кораблях интервентов.
В марте 1919 года севастопольский подпольный большевистский комитет организовал в городе всеобщую политическую забастовку. На Морзаводе создаётся стачечный комитет, который во время забастовки проделал большую работу по политическому воспитанию рабочих.
Революционные выступления, подпольная политическая борьба, открытая борьба против врагов Советской власти — всё это потребовало немало жертв.
Сотни севастопольских рабочих умерли на каторге, погибли на фронтах гражданской войны, были расстреляны белогвардейцами, интервентами. До сих пор на заводе хранят память о большевиках Губаренко, Цыганкове, Дроздове, Голубеве-Храмове и других, отдавших жизнь за победу революции {10}.
После разгрома белогвардейцев и установления Советской власти в городе 27 ноября 1920 года на заводе создаётся первая коммунистическая ячейка РКП(б) куда вошли Морозов, Анциферов, Кривохижа, Титомир и другие товарищи. Перед парторганизацией в те дни встала задача: мобилизовать коллектив на восстановление разрушенного заводского хозяйства.
В 1920 году союз металлистов Севастополя послал в Москву к Владимиру Ильичу Ленину своего делегата большевика-морзаводца Прокофия Васильевича Горячко.
Об этой и последующих встречах с вождём революции [24] сохранилась запись рассказа П. В. Горячко, хранящаяся в заводском музее {11}.
Один из ветеранов завода П. В. Горячко.
П. В. Горячко трижды ездил в Москву. В результате этих поездок по указанию В. И. Ленина Совнарком выделил Морзаводу свыше 30 миллионов рублей, а позже по личному распоряжению В. И. Ленина рабочие завода получили ещё один миллион рублей денег и два вагона продовольствия — муки и различных круп. В условиях разрухи и вынужденной безработицы (отсутствие заказов) эта помощь Владимира Ильича была особенно дорога морзаводцам.
Прокофию Васильевичу, простому рабочему, морзаводцу, необыкновенно повезло: он имел счастье трижды беседовать с вождём революции. Мне хотелось бы сказать несколько слов о нём и о знаменитой на заводе рабочей династии, к которой он принадлежал. Дед, отец и мать Горячко — все работали на заводе. Сам Прокофий Васильевич, будучи 72-летним стариком, в тяжёлые дни осады Севастополя продолжал трудиться и в 1942 году погиб во время очередного налёта фашистских стервятников.
Трое его сыновей и две дочери — тоже морзаводцы. Василий работал слесарем в инструментальном цехе, член партии. Павел избирался секретарём комсомольской, позже — партийной организации того же инструментального цеха, а также депутатом Корабельного районного Совета. Владимир — токарь механического цеха, комсомолец, накануне войны поступил в лётную школу. Потом участвовал в боях под Севастополем во [25] время осады. Много лет проработали на заводе дочери Прокофия Васильевича Татьяна и Лидия.
В общей сложности представители славного рабочего рода Горячко проработали на заводе более двух столетий!
И таких ветеранов, как Прокофий Васильевич Горячко, на заводе немало.
Сергей Иванович Авдеев начал работать слесарем на заводе ещё в 1902 году. Он также прошёл большой и славный трудовой путь, всю свою жизнь посвятил родному заводу. Старый коммунист, прекрасный специалист Сергей Иванович воспитал и обучил не одну сотню молодых рабочих. Он неоднократно избирался в состав городского Совета депутатов трудящихся.
И вот, когда настало время суровых испытаний, к нам на помощь пришли старики-ветераны — такие, как Прокофий Васильевич Горячко, Сергей Иванович Авдеев, Георгий Георгиевич Гоген и другие. Это было очень важно. Заводу позарез нужны были знающие специалисты, наставники и учителя для молодых, умудрённые жизненным опытом, закалённые в тяжёлых боях с врагами революции коммунисты.
Ничто не вырастает на пустом месте. Этим людям мы обязаны наукой жить и бороться. Глядя на них, подражая им, молодые рабочие учились мастерству, мужеству и стойкости, беспредельной преданности Советской родине, партии.
«Всё для фронта, всё для победы»
Небольшой флаг с чёрными и жёлтыми квадратами на морском языке обозначает сигнал воздушной тревоги. Настало время, когда этот флаг стал взвиваться на фок-мачтах кораблей по многу раз в день. Наши войска оставили Киев, Днепропетровск. Немецкие армии продвигались по Украине, рвались на юг.
Городской комитет партии ориентировал нас на то, чтобы мы трезво оценивали события, серьёзно готовились к любым испытаниям. Заводская партийная организация стала основной опорой горкома в проведении оборонных мероприятий в городе. Новый состав парткома избрали буквально перед войной, в мае, и кто бы [26] мог подумать тогда, что на его плечи лягут такие тяжкие испытания.
Уже 16 июля на заседании заводского партийного комитета было принято решение: ввести боевую подготовку каждого рабочего {12}. 26 июля партком собрался, чтобы обсудить вопросы, связанные с укреплением противовоздушной обороны завода и нашим участием в строительстве оборонительных сооружений вокруг города {13}.
На дальних подступах к Севастополю моряки и солдаты уже копали окопы и траншеи, строили доты. А ближе к городу морзаводцы, отработав смену, вместе с другими горожанами рыли противотанковые рвы. В этих работах принимало участие много женщин и подростков.
Жара стояла изнуряющая, каменистая почва плохо поддавалась ударам кирок и ломов, но люди упорно работали с утра до ночи.
Здесь же, неподалёку от возводимой линии обороны, народные ополченцы города проходили военную подготовку, учились стрелять, ползать по-пластунски, колоть штыком, бросать гранаты и бутылки с горючей смесью. За Малаховым курганом шли военные занятия по стрельбе из миномётов. Всё это потом очень пригодилось.
Из морзаводцев тоже был сформирован коммунистический батальон народного ополчения. Политруком батальона стал главный юрист предприятия, член Партии с 1918 года Григорий Иванович Усачёв.
В ополчение пошли не только бывшие артиллеристы, зенитчики, пулеметчики, но и те, кто никогда не держал в руках оружия. Первым подал заявление кандидат в члены партии мастер корпусного цеха Павел Дмитриевич Цыганков. Он писал: «Прошу зачислить в пулемётчики. Из-под огня моего пулемёта не уйдет ни одна фашистская гадина!» {14}
«Я глубоко предан делу партии Ленина, своему родному советскому правительству, — писал рабочий того [27] же цеха И. Коробков. — Прошу зачислить меня в отряд народного ополчения» {15}.
Только за один день поступило сто шестьдесят заявлений корпусников с просьбой зачислить в народное ополчение.
Сотни мужчин и женщин стали в те дни донорами. Однажды на донорский пункт пришла жена нашего рабочего Онищенко, которой было уже около шестидесяти лет.
— Куда вы? — говорили ей. — Есть люди помоложе.
— Так я ж больше ничем не могу помочь, — просто ответила она.
Горком партии отозвал с завода несколько человек, которые составили ядро партизанского отряда, носившего гордое имя Севастопольский. Впоследствии в него же влилась часть ополченцев-морзаводцев.
Для многих и многих людей завод всё больше становился не только местом работы, но и домом, причём с каждым днём жить и работать в этом доме становилось всё более опасным: радио, прерывая на полуслове передачи, всё чаще объявляло: «Граждане, воздушная тревога!»
По ночам на заводе тщательно соблюдалась светомаскировка: нигде не увидишь огонька или искорки — кажется, всё замерло, обезлюдело. Словно в густом тумане, возвышаются корпуса цехов и силуэты кораблей. Не видно доков, которые в мирное время всегда ярко освещались прожекторами, огнями сотен «переносок», голубым заревом электросварки.
Но это только так кажется, что всё замерло и застыло. Взлетит вдруг ракета, прорежет небо луч прожектора, и в их мгновенном свете возникают фигурки снующих людей. Одни спешат к кораблям, другие в цех или из цеха — несут инструмент, везут заготовки... Проходишь вблизи цеха и как бы чувствуешь его дыхание, слышишь гул станков, удары молота, надрывный звук пил. Вот из полуподвального помещения слышен частый стук молотков. Минуешь первую дверь, после тёмного тамбура — вторую, и тебя неожиданно ослепляет яркий свет. Постепенно глаза привыкают, начинаешь различать длинный стол, заваленный тысячами [28] фанерных ящичков, сидящих у стола мужчин и женщин — счетоводов, бухгалтеров, калькуляторов. Здесь делают футляры для противопехотных мин. Заказ нужно сдать утром, поэтому люди, не имеющие, казалось бы, никакого отношения к деревообделочному цеху, выполняющему это задание, не ушли домой, стучат и стучат молотками. Тут же работают подростки, ученики ремесленного училища. Несколько в стороне — раскладушки на деревянных крест-накрест ногах. Можно прилечь на часок, если станет невмоготу...
Нет, не замер, не спит завод — в каждом его уголке, в каждом помещении идёт, не прекращается ни на минуту работа. «Всё для фронта, всё для победы!» — зовут плакаты со стен.
Участившиеся налёты вражеской авиации заставляли торопиться строителей заводского убежища, которое вырубали в каменистой горе.
Человек тридцать каменотёсов вгрызались в скалу, используя все имеющиеся инструменты, начиная от кирки и кончая буром. Сначала работали пневмомолотками, потом стали делать шурфы и закладывать взрывчатку. Это ускорило дело.
Штольню строили высотой в два с половиной метра и шириной более трёх. Пройденные участки тут же связывали креплением, чтобы не случилось обвалов. Работы велись день и ночь. Особенно много потрудились над созданием убежища строители Л. Г. Бегунов и И. И. Скородинский.
Проходишь, бывало, мимо штольни, повстречаешь кого-нибудь из строителей или каменотёсов, взглянешь на их лица, белые от каменной пыли, на их натруженные руки и невольно промолчишь, так и не задав вопроса: «Скоро ли будет готово?» Потому что ясно и так: люди делают всё, что могут.
За два месяца они прошли почти двести погонных метров, навесили на входы массивные двери, поставили нары — словом, сделали настоящее, солидное убежище в виде буквы П. И вовремя, потому что в октябре-ноябре завод подвергся ожесточённым бомбёжкам. А в штольне удавалось укрыться почти всей рабочей смене. Бомбы рвались повстоду, падали и на само убежище, но в штольне их разрывы ощущались лишь как лёгкие толчки: сорокаметровая толща скалы была надёжной защитой. [29]
Корабли возвращаютстя в строй
Каждый рабочий завода хорошо понимал, что чем больше кораблей в строю, тем больше будет уничтожено фашистов, тем ближе победа.
Вот почему с первого и до последнего дня войны коллектив морзаводцев во главе с коммунистами вёл упорную каждодневную борьбу за то, чтобы ускорить ремонт повреждённых в боях кораблей.
В те летние дни грозного сорок первого года корабли Черноморского флота вели многочисленные и тяжёлые морские бои. Были и потери. Погибли эсминец «Быстрый», лидер «Москва» и другие. Многие суда получили серьёзные повреждения.
Обычно корабль был ещё только на пути в базу, а нам уже сообщали из техотдела данные о полученных им повреждениях, что давало возможность заранее подготовиться. Вообще с техотделом флота у нас сложились хорошие деловые отношения. Начальник отдела инженер-капитан 1 ранга (позже контр-адмирал) Иван Яковлевич Стеценко ив его работники инженер-капитан 2 ранга С. И. Ставровский, старший корабельный инженер Н. Е. Сысоев часто бывали в цехах завода, на ремонтирующихся кораблях. Непосредственная связь завода с командованием флота осуществлялась через флагманского механика флота инженер-капитана 1 ранга Б. Я. Красикова.
Однажды пасмурным утром из техотдела нам сообщили, что в главную базу с серьёзными повреждениями направляется лидер «Ташкент». Это был современный, быстроходный, хорошо вооружённый эсминец.
В тот же день я поручил специалистам осмотреть корабль, подготовить подробный доклад о характере и объёме предстоящего ремонта. Работников завода на кораблях обычно встречали как своих: приветливо, радушно. Но на этот раз помощник командира встретил строителей сдержанно, едва бросив несколько скупых фраз: смотрите, мол, сами.
И действительно, когда корабль поставили в док, стало ясно, что нам предстоит нелёгкое дело.
Пробоина в подводной части корпуса (по правому борту, от мортиры до кронштейна гребного вала) занимала площадь около двадцати пяти квадратных метров. Киль в одном месте вогнуло внутрь на пятьсот [30] миллиметров. Вся корма вместе с гребными валами и винтами просела. В районе носового машинного отделения с обоих бортов и по верхней палубе образовался гофр шириной в триста миллиметров. Палубу над четвёртым и пятым кубриком вырвало взрывом. Валопроводы обоих бортов заклинило, они не проворачивались.
Чтобы устранить все эти повреждения, требовалось по меньшей мере пять месяцев. Но можно ли было допустить, чтобы быстроходный корабль, оснащённый таким мощным вооружением, столько времени стоял на приколе? И вот конструкторы, строители кораблей, рабочие стали искать пути сокращения сроков ремонта. Им помогали члены экипажа, знавшие свой корабль до мельчайшего винтика. Они готовы были работать день и ночь, чтобы быстрее вернуться в строй.
Инженер завода, потомственный судостроитель, коммунист Пётр Иванович Криницкий предложил интересный вариант организации ремонта лидера. Суть его сводилась к тому, чтобы, не снимая гребных винтов (вес каждого из них более 15 тонн) и не вынимая валопроводов (вес каждого из них — несколько десятков тонн), осуществлять ремонт прямо на месте, в доке, подняв корму домкратами. Всё это сулило огромный выигрыш во времени: расчётный срок можно было сократить раза в три.
И тем не менее многие возражали против этого способа. Однако точный, глубоко продуманный расчёт в конце концов убедил скептиков. На заседании специальной комиссии с участием работников техотдела флота, а также в парткоме, где обсуждался предстоящий ремонт «Ташкента», предложение Криницкого было принято.
И вот более ста рабочих, не считая членов команды, приступили к ремонту «Ташкента». Кроме того, в работах приняли участие судостроители, приехавшие из других городов. Приказом по заводу установили срок — сорок пять суток.
Срок ремонта предельно сжатый. Люди понимали, что иначе нельзя, и работали самоотверженно: часто оставались на своих рабочих местах по 30—40 часов.
Мощные гидравлические домкраты сантиметр за сантиметром поднимали многотонную корму лидера. Не ожидая, когда она станет на место, бригады рубщи ков, газорезчиков, судосборщиков приспособили временные [31] подвески, чтобы параллельно с подъёмом кормы развернуть свои работы: это позволяло сократить сроки ремонта.
Инженер-судостроитель
П. И. Криницкий.
Очень ответственный момент — наблюдение за величиной зазоров в подшипниках на линиях валопроводов. Мастер Е. Родионов, бригадир монтажников В. Шапоренко слесари В. Шиганов, И. Карпенко и другие вели непрерывное наблюдение, тщательно фиксируя показатели. И хотя на отдых оставалось не более 2—3 часов, они ни на минуту не оставляли поста, понимая, что от их бдительности зависело многое. Ведь если зазоры вдруг оказались бы не соответствующими допустимым величинам, это значило бы, что валопроводы имеют остаточную деформацию. И тогда... Но всё обошлось благополучно. Как показали замеры зазоров, по мере подъёма кормы, валопроводы выпрямлялись. К великой радости всех, кто работал на корабле, метод, предложенный Криницким, полностью себя оправдал.
Работами по подъёму и центровке кормы руководил старший мастер, начальник участка корпусного цеха, коммунист Григорий Семенович Бодасин — прекрасный специалист и умелый организатор. Энергичный и подвижный, он появлялся всегда там, где больше всего нужен. Его зычный голос, несмотря на невообразимый шум, слышен был повсюду: одного Бодасин подбадривал, другого распекал, третьему отдавал приказание...
Ему помогал мастер корпусного цеха Лука Фёдорович Скиба, плотный, огромного роста усатый человек, обладавший ладонями величиной чуть ли не с лопату. Он любил завернуть такую самокрутку, что молодые парни шутили:
— С вами, Лука Фёдорович, стоять опасно. Упадёт ваша сигара изо рта, ногу отшибёт... [32]
— Конечно, у кого ноги цыплячьи, — отшучивался Скиба.
Оба очень опытные специалисты, они по существу, всё это время находились на корабле, обеспечивая высокий темп работ. Наконец, Григорий Семенович доложил, что корма отцентрована, стоит на месте.
— Хорошо, — сказал Криницкий, — попробуем провернуть валы.
Но валы специальным устройством провернуть не удалось. Одни говорили, что корма установлена правильно, а валопровод не вращается потому, что весь корпус сильно деформирован. Механик же корабля утверждал, что валопроводы погнуло при взрыве, поэтому их надо вынимать и выравнивать на станке. Начался спор, который разрешил в конце концов главный инженер завода Ф. И. Кравчик. Он приказал поднять корму ещё на несколько сантиметров. И когда это сделали, валопровод легко провернулся.
— Ну, с нас причитается угощение! — радостно говорили моряки, за эти дни ещё больше сдружившиеся с ремонтниками.
Но радоваться было рано. Трудности возникали на каждом шагу. Несколько дней промучились с втулками гребных валов медники. Начальник медницкого участка Иван Титенко, бригадир медников, ветеран завода Николай Кобыльченко, медники Феликс Раговский и Анатолий Харченко немало поломали головы над тем, как быстрее исправить огромные втулки гребных валов.
После долгих споров решили не перезаливать, а наплавить горелкой белый металл во втулках, чтобы значительно сократить срок работ. Однако, как только втулку начали обрабатывать на станке, наплавленный металл отслаивался. В чём же дело?
Загадку разгадал Виктор Иванович Хахалин. Он много лет работал на кораблях, был и на постройке «Ташкента» в Италии, знал, как там делали заливку белым металлом.
— Давайте-ка, хлопцы, отдадим этот чёртов металл на анализ, в нём что-то есть, — предложил он.
Понесли металл в заводскую лабораторию. И действительно, в нём оказались примеси, которые мешали наплавке отечественного баббита.
Через день втулки уже пошли в расточку. [33]
Вслед за этим появились на корабле столяры, плотники, электромонтажники. В отсеках и коридорах стало тесно, все спешили. Маленький, бойкий начальник докового цеха Василий Степанович Кузьмин уже деловито осматривал стенки, батопорт: шли последние приготовления к заливке дока, чтобы вывести корабль...
Срок был выдержан точно: ровно через 45 суток «Ташкент» закачался на морских волнах.
Ремонтники преподнесли морякам и ещё один сюрприз: на залеченной корме установили спаренную зенитную пушку, оборудовали погреба для её боезапаса и кубрик для расчёта.
Ходовые испытания не проводили: не было времени, и «Ташкент» сразу ушёл на выполнение боевого задания. Все его механизмы работали безукоризненно.
Недаром мы вкладывали в ремонт лидера все свои силы и душу: в дни обороны Севастополя его экипаж совершил немало героических дел, а когда настало время эвакуации, многие наши рабочие ушли на «Ташкенте».
У одного из миноносцев, «Беспощадного», взрывом оторвало носовую часть корпуса по двадцать второй шпангоут. Восстановить нос корабля — дело нелёгкое, для этого требовалось не меньше полугода. Но это в обычных, мирных условиях. Теперь ставилась задача отремонтировать эсминец минимум за полтора месяца.
Как этого добиться? Разработали несколько вариантов, но ни один из них по тем или иным причинам не годился. Между тем эсминец уже устанавливали в док.
Наконец, группа инженеров предложила оригинальное решение: использовать носовую часть однотипного эсминца «Быстрый» , затонувшего в бухте в самом начале войны. То есть, попросту говоря, отрезать у «Быстрого» нос и приставить его «Беспощадному». Операция смелая, но реальная. Мы вынесли, этот план на обсуждение, согласовали с техотделом флота и скоро получили «добро».
По нашей просьбе командир и комиссар корабля выделили в распоряжение завода почти всех членов экипажа.
Водолазы аварийно-спасательного отряда, работая на больших глубинах в тяжёлых условиях, начали подводную [34] резку, затем подъём носа «Быстрого». Команда стотонного плавучего крана подняла нос «Быстрого»килем вверх и переправила его к корпусному цеху, чтобы исправить наружную обшивку. После необходимого ремонта нос стали опускать в док на кильдорожку.
— Полундра!
Работавшие в доке задрали головы вверх. Сбоку на них заходила окутанная стальными стропами огромная махина. Все бросились врассыпную.
— Майна! Майна! Чуть вира!
И вот постепенно нос встал на кильблоки. Можно начинать стыковку. Работа закипела.
Как «Ташкент», так и «Беспощадный» ремонтировать приходилось под непрерывными налётами вражеской авиации, под аккомпанемент бомбовых ударов. С каждым днём налёты фашистов становились всё яростнее и злее. Но мы продолжали своё дело. На миноносец пришли бригадиры судосборщиков, сверловщиков, клепальщиков.
Ремонт вёлся поточно, в строгом ритме, скоростными темпами. Приятно было наблюдать работу ремонтников, дружную, слаженную, как в хорошем оркестре. Вот бригадир сверловщиков Иван Кравченко, высокий, подтянутый, в кепке, повёрнутой козырьком назад, с пневмосверлом в руках. Он предельно сосредоточен и внимателен: отверстия нужно сверлить строго по разметке. Горячая фиолетовая стружка летит во все стороны. Уже просверлены отверстия шва, можно подавать раскалённые добела заклёпки. Это уже работа нагревальщиц. Ещё минуту назад кто-то из моряков под видом, что пришёл прикурить у горна, балагурил с нагревальщицами, не скупясь на матросские комплименты, и молодые женщины звонко смеялись. Но сейчас уже не до шуток...
— Давайте там! Эй! — требуют клепальщики, стараясь перекричать шум и звон.
Белая, раскалённая заклёпка входит в отверстие. С внутренней стороны её плотно прижал к обшивке держальщик, а отсюда, снаружи, — опытный клепальщик. Он наставляет пневмомолоток, и вот раздаётся сначала мягкий, глухой, а затем, по мере того, как остывает заклёпка, всё более резкий металлический звук.
Заклёпан лист. Могут начинать свою работу чеканщики — [35] они уплотняют швы. Это такая же тяжёлая, физически изнурительная работа, как и все предыдущие. Один из чеканщиков плечом и грудью налегает на пневмочекан и раздаётся оглушительный звон стали. Ни одного слова, ни одного звука не услышишь рядом, разве что рванет где-нибудь неподалёку бомба, и тогда уже не чей-то голос, а твой, внутренний прикажет тебе: «Ложись!»
Эсминец «Беспощадный» пришёл на завод с крупным
повреждением — взрывом оторвало значительную часть носа
корабля.
Когда закончили ремонт подводной части корпуса «Беспощадного» и перешли к надводной, бомбёжки настолько участились, что мы не на шутку встревожились: не накроют ли бомбы док и корабль. Важно было обеспечить водонепроницаемость и дать возможность уйти миноносцу на Кавказ, на новые места, чтобы там завершить ремонт.
Приблизительно в то же время или несколько позже мы производили ремонт на знаменитом тральщике № 27. Этот небольшой корабль совершал поистине чудеса. Он нёс службу по охране военных кораблей, транспортов, проводил их по фарватеру, прикрывал дымовой завесой во время налётов авиации, вёл огонь по воздушному противнику. На долю тральщика выпала ещё одна нелёгкая задача: выводить из бухты за [36] боны корабли. И всякий раз у боновых ворот его ждал шквальный огонь: немцы достаточно хорошо пристреляли это место.
Несмотря на всё это, «двадцать седьмой» долгое время оставался неуязвимым. Повреждение, с которым он пришел к нам, оказалось не очень сильным. И всё-таки по всем нормам на ремонт нужно было затратить не меньше полумесяца. Любили этого неутомимого труженика войны у нас на заводе, поэтому работали на нём с особым рвением. К тому же очень самоотверженно трудился и экипаж корабля, заражая своим энтузиазмом ремонтников.
Тральщик вышел в море не через пятнадцать, а через десять дней. До самого конца обороны Севастополя он не давал покоя немцам. Они даже специально охотились за ним. Потоплен он был лишь в самые последние дни обороны, близ мыса Феолент, после многочасового тяжёлого боя.
Вести с фронта поступали всё более тревожные. Уже осталась в тылу врага мужественно оборонявшаяся Одесса. Немцы угрожали Ленинграду, шли бои под Смоленском. К началу сентября почти совсем прервалась связь завода с Москвой, с нашим наркоматом. Чтобы решить неотложные вопросы, послали в Москву начальника планово-производственного отдела С. М. Щёголя, одного из образованнейших инженеров. Из Москвы он возвращался уже кружным путём — через Мариуполь и Керчь...
На некоторых южных заводах, в частности, в Николаеве, остались под угрозой захвата врагом недостроенные корабли. Военный совет флота сделал всё возможное, чтобы вывести эти суда и передать нам. Николаевцы, покидая свой родной завод, грузили на недостроенные корабли всё, что успевали: оборудование, материалы, механизмы. Ехали семьями, с детьми и домашним скарбом.
Первым благополучно прибыл ледокол «Микоян». Пришёл он своим ходом, так как сдаточная команда на нём готовилась уже к ходовым испытаниям.
На недостроенном эсминце «Свободный», как только [37] он отошёл от заводской стенки, сразу обнаружились дефекты: главные и вспомогательные механизмы, недостаточно выверенные на швартовых, работали с перебоями. Сдаточная команда ни на минуту не отходила от машин и котлов, на ходу стараясь устранить неполадки. Дошли до Очакова и долго ждали лоцмана. Тут же выяснилось, что небольшой запас котельной воды оказался сильно засоленным. Пустили опреснительную установку, но она работала из рук вон плохо. Корабль не может идти, если в котлы поступает полусолёная вода. Это грозит взрывом. Но теперь, когда каждую минуту могли налететь «юнкерсы», не приходилось раздумывать идти или не идти, и миноносец двинулся дальше. В пути повстречался эсминец «Незаможник» (мы сдали его из ремонта на пятый день войны), который взял «Свободного» под свою охрану и провёл в Севастопольскую бухту.
Другие не завершённые строительством корабли — эсминцы, подводные лодки — приходилось вести с помощью буксиров. В этом случае корабли двигались медленно, не имея возможности маневрировать. Немецкие лётчики по существу безнаказанно охотились за ними, нещадно бомбили, не давая возможности выйти из портов.
На одном из таких кораблей, эсминце «Огневой» , перед самым отходом установили спаренную зенитку. Ту самую, которую потом мы передали «Ташкенту».
Первые «юнкерсы» набросились на «Огневой» под Очаковым. К счастью, ни одна бомба не попала в цель. Комиссар миноносца расставил всех, кто был на корабле, по боевым постам, разбил людей на команды: пожарную, аварийную, санитарную. Несколько военных составили орудийный расчёт единственной зенитки. Всё это происходило днём, при ясной погоде. Невдалеке догорало расстрелянное немецкими стревятниками судно «Полина Осипенко»...
Прошло не более часа, и снова партия бомбардировщиков обрушилась на «Огневой» и его буксировщик. Немцы считали корабль совершенно беззащитным. Но вдруг неожиданно заработала спаренная зенитка. Вспыхнул один самолёт, а за ним не вышел из пике и врезался в воду другой. Все, кто был на корабле, восторженно обнимали и целовали отважных артиллеристов, поздравляя с замечательной победой... [38]
Немалого труда стоило провести и другие корабли, особенно подводные лодки. Тогда ходили легенды о капитане 1 ранга Египко, боевом, энергичном командире, которому удалось успешно провести несколько лодок. Едва успевал он провести одну, как тут же на торпедном катере шёл за следующей.
Через некоторое время почти все недостроенные надводные и подводные корабли с других заводов были стянуты к Севастополю. Мы дополнительно получили много станков, механизмов, материалов. Наш коллектив пополнился отличными, высококвалифицированными мастерами-судостроителями, которые всю войну делили с нами все радости и беды.
И кроме того, мы приобрели опыт по организации эвакуации в сложных военных условиях — под бомбами и снарядами морских и воздушных пиратов.
Строим бронепоезда
Завод получил очередной военный заказ — в кратчайший срок дать защитникам города бронепоезда.
В котельный цех подали многотонные железнодорожные платформы, доставили бронелисты. Туда пришли рабочие-корпусники во главе с Николаем Сергеевичем Ларичевым, ответственным за выполнение нового заказа. Вместе с начальником котельного цеха Константином Гавриловичем Перемысловским он долго ходил и смотрел, как и где удобнее расставить платформы, чтобы лучше организовать производственный процесс.
Вскоре в цехе началась разметка броневых листов, приступили к делу и газорезчики. Другие бригады подготавливали платформы, срывая с них борта, настил. Вскоре подключились рубщики и сверловщики.
Не дожидаясь, когда остынут после резки листы брони, судосборщики подхватывали их с помощью кранов и ставили на платформы. Подростки-ремесленники, которые видели бронепоезда только в фильмах о гражданской войне; теперь вдохновенно их строили сами. Работали в цеху и вчерашние моряки: по нашей просьбе штаб флота прислал на завод из флотского экипажа специалистов-судостроителей.
Начальник котельного цеха
К. Г. Перемысловский.
В цехе стоял невообразимый грохот и металлический [39] скрежет. Дым от газорезки и сварки застилал помещение. Снопы искр летели в разные стороны, валялись куски раскалённой брони. Слов не слышно: мастера кричали друг другу в самое ухо или объяснялись на пальцах, как глухонемые. Не слышен был даже заводской гудок, подающий сигнал тревоги.
— Вы мне это бросьте! — горячился начальник цеха Перемысловский. — По тревоге немедленно всем бежать в штольню! Для чего же дежурных выставляем у цеха? Отбой дадут, тогда работайте...
— Тут ведь не набегаешься — отвечали ему. — Да и сами вы, Константин Гаврилович, не видно, чтобы в штольню прятались...
— Я не могу, — отговаривался начальник цеха, — сами знаете, у меня радикулит, я сижу-то с трудом, а тут ещё бегать.
— У меня тоже это самое... радикулит, — шутил какой-нибудь молодой здоровяк, тащивший на плече заготовку пудов в пять весом...
После постройки бронепоезда «Севастополец» приступили к строительству «Орджоникидзевца», выпустив его на пять дней раньше, чем было намечено.
Правда, не всё шло гладко.
В разгар работ кончился запас тонких бронелистов. Послали представителей на металлургический завод в Мариуполь. Через два дня нашли броню, погрузили. Но в этот самый момент в Мариуполь ворвались немцы, и поезд пошёл кружным путём, на Ростов...
Давала себя знать и межведомственная неразбериха, боязнь личной ответственности отдельных руководителей. За постройкой «Орджоникидзевца» наблюдал представитель заказчика армейский капитан Шабельский. [40] Этот человек не знал ни минуты покоя, он без конца где-то что-то доставал, «выбивал», искал.
Бронепоезд «Железняков», построенный рабочими
Морзавода.
Бронепоезд был почти готов, рабочие своё дело сделали, а Шабельский никак не мог получить для него пушки. Достал где-то одну, видимо, брошенную, привёз на завод, уговаривал мастеров подремонтировать её, снять с лафета, горячо убеждал, что вполне ещё хорошая пушка...
Пока Шабельский метался между морскими и армейскими ведомствами, бронепоезд почти пять дней простоял в тупике. Мы загнали его туда потому, что началось строительство бронепоезда — «Железняков».
Наконец, на территорию цеха въехали грузовики с новенькими, ещё в заводской смазке, пушками. Капитан Шабельский, измученный, небритый, в белой от соли гимнастёрке и выгоревшей фуражке, стоял на одной из машин и, не скрывая своей радости, довольно улыбался.
Командир
бронепоезда
«Железняков» М. Ф. Харченко.
Постройку «Железнякова» завершили также быстро. Работы велись исключительно чётко. Бронёй обшивали сразу все платформы. В чаду и дыму едва можно было различить, что происходит, но мостовые краны точно в заданное место подавали готовые конструкции, [41] узлы, бронелисты, рубки с амбразурами, а судосборщики сразу монтировали их. Бетонщики заливали между броневыми стенами бетон, оружейники устанавливали пушки и пулемёты. Маляры, как настоящие художники, разрисовывали бронепоезд поверху изображениями шпал, рельсов, чтобы с воздуха он сливался с железнодорожным полотном, а с боков наносили камуфляж.
Этот бронепоезд, получивший имя героя гражданской войны, стал впоследствии очень знаменитым. «Железняков» действовал до самого конца обороны города. Смелые рейды наводили на фашистов ужас, недаром они прозвали его «зелёным призраком». За ним охотились немецкие лётчики, минёры, танкисты, но из всех «переделок» он выходил победителем. Бронепоезд всегда имел с собой готовые куски полотна, благодаря чему моряки быстро заменяли взорванные участки дороги, и «Железняков» внезапно появлялся там, где его не ждали, или уходил из-под самого носа противника.
Сначала бронепоездом командовал капитан Саакян, а после его ранения — Михаил Фёдорович Харченко, питомец нашего завода, работавший последнее время строителем кораблей. Мальчишкой пришёл он на завод, а в восемнадцатом году в составе боевой дружины морзаводцев воевал в Крыму. В двадцатом году Харченко увёл от белогвардейцев три бронепоезда, а потом успешно сражался на бронепоезде «Ураган». За героизм и отвагу он был награждён орденом Красного Знамени.
Покидая с горсткой своих бойцов весь израненный, полузасыпанный у Ново-Троицкого тоннеля бронепоезд, Михаил Фёдорович Харченко погиб в бою. [42]
Осень 41-го
Жаркой можно назвать ту незабываемую осень сорок первого года. Жаркой. Хотя, конечно, календарь оставался календарём: прохладнее становились ночи; зачастили дожди и туманы. А обстановка в Севастополе накалялась. Жизнь в городе с каждым днём становилась всё напряжённее и тревожнее: враг наступал, усилились налёты авиации.
В середине сентября завязались упорные бои на Перекопском направлении. Захватив станцию Сальково, гитлеровцы закрыли выход из Крыма по Чонгарскому перешейку и Арабатской стрелке. Немецкое командование намечало в течение месяца захватить весь Крым. Генерал Манштейн намеревался в два-три дня овладеть Севастополем.
В конце сентября части нашей 51-й армии отступили на Ишуньские позиции, недостаточно подготовленные к обороне. 18 октября немцы начали штурм Ишуньских позиций, а 28-го прорвались в степной Крым. Вражеская авиация получила возможность разместить аэродромы в непосредственной близости от Севастополя. Время, необходимое для того, чтобы долететь до города, значительно сократилось. Свирепые асы Рихтгофена, бомбившие Лондон, Ковентри, Варшаву, теперь устремились на главную базу Черноморского флота. Севастополь стонал от бомб, не успевали потушить один пожар, как рядом возникал другой...
Как-то после совещания в горкоме партии я решил на минуту заглянуть домой, побывать на своей мирной квартире.
Жена с дочерьми уехала из Севастополя одним из последних эшелонов в конце августа. Эвакуация гражданского населения из города началась сразу после первых налётов вражеской авиации. А потом непрерывно день и ночь на пристанях и причалах, на железнодорожном вокзале шла посадка людей на морские транспорты и вагоны.
На заводе тоже оборудовали теплушки: сбивали нары, ставили печурки. Стояли жаркие летние дни, и женщины почти ничего не брали с собой из тёплых вещей. Да и куда там брать вещи! Трудно было предвидеть, какая суровая зима ждёт наши семьи. Никто [43] не знал, что многие мужья и жёны прощаются навсегда.
Тяжело вспоминать минуты прощания, слёзы женщин и детей. Но ещё тяжелее стало, когда неделями, долгими месяцами мы не знали, где семьи, что с ними, добрались ли до места. Доходили только разрозненные слухи. По слухам получалось, что один эшелон разбомбили другой обстреляли прорвавшиеся через линию фронта танки...
Я едва узнал свою заваленную камнями, изрытую глубокими воронками улицу, опалённый четырёхэтажный дом. С тех пор, как уехала семья, ни разу сюда не приходил.
Поднялся по лестнице, открыл дверь, вошёл. И словно окунулся в мир и тишину. На полу лежит дорожка, на вешалке висит пальто жены, детские панамы. В углу мяч и скакалка. Прошел в столовую. Вся мебель — на привычных местах, на столе скатерть. В детской застелены кровати, перед каждой — коврик. Как будто нет никакой войны, ничего не случилось. Вот-вот вбегут и повиснут на шее дочери. Лишь всюду лежащий толстый слой серой пыли, осколки оконных стёкол под ногами говорили о том, что в этом доме давно никто не живёт.
Я запер дверь и ушёл. И больше никогда туда не заходил...
29 октября в городе было объявлено осадное положение. 30 октября части гарнизона заняли укрепления на передовом оборонительном рубеже.
В этот же день немцы начали штурм Севастополя.