Глава пятая
Между тем в Ивангороде, помимо строительных работ, шла оживленная работа еще другого рода — формирования новых частей: крепостного саперного полка и морского полка особого назначения. Первый разворачивался из крепостной саперной роты и 32-й саперной полуроты Государственного ополчения, второй же формировался из морского батальона и артиллеристов, присланных из Владивостока. История этого второго формирования была такова: еще во время первых боевых действий выяснилась большая польза, приносимая во время отражения штурма 37-мм и 47-мм скорострельными морскими пушками, которые я приказал снять с тумб и установить на колеса. Будучи невелики, легки и удобоподвижны, они поспевали за пехотой везде и очень хорошо ее поддерживали. Когда после октябрьских штурмов гвардейские полки уходили из крепости, они просили дать им хотя бы по две такие пушки на полк. Я приказал отпустить и поручил генералу Мазурову выписать из Севастополя и Петрограда еще таких же пушек и заняться их установкой на колеса {14}. Мазурову удалось выписать более ста таких пушек. Но тогда его батальон оказался уже недостаточным для обслуживания такого количества орудий, и решено было развернуть батальон в полк 4-батальонного состава, назначив для его укомплектования главным образом запасных артиллеристов. Одновременно с этим генералом Мазуровым были расширены и отлично оборудованы старые мастерские крепостной артиллерии, теперь [105] превращенные уже в большой завод, состоявший из отделений: слесарного, кузнечного, литейного и древообделочного. Начальником этих мастерских был назначен инженер-механик Семенов. Каждый батальон состоял из 4 рот, из коих три артиллерийские, по 8 противоштурмовых 47-мм пушек в каждой, и одна минная. Несколько позже штаб фронта решил взять из крепости эти артиллерийские роты и послать по одной роте в каждую армию. К лету у меня оставалось только две артиллерийские и две минные роты.
В то же время генералом Мазуровым производились опыты по испытанию предложенного им способа разрушения проволочных сетей. Он предложил пользоваться для этого старыми гладкостенными полупудовыми мортирками. В ствол такой мортирки, установленной в окопе, вкладывался небольшой заряд, а затем вдавливалась деревянная большая пробка с приделанным к ней на металлическом канате небольшим якорем (кошкой). Другой конец якоря укреплялся в окопе. Установив, производили выстрел с таким расчетом, чтобы кошка, вылетев вперед, упала среди неприятельских проволочных заграждений. Тогда тянули за другой конец каната, зацепляли кошкой за сеть и дальнейшим натягиванием каната разрушали проволоку.
Еще в сентябре, в одном из капониров цитадели производились секретные работы по нескольким изобретениям очень важного характера. Так горный инженер Лисяков разрабатывал по моим указаниям чертежи особой саперной машины, назначенной для быстрого бурения минных галерей. Машину эту я предполагал применить при осаде Кракова. Впоследствии, в 1917 году, Лисяков передал эту машину в музей моего родного города Екатеринослава под названием «саперной машины генерала Шварца». Лисякову же принадлежит идея первого танка, чертежи которого были им разработаны тогда же, осенью 1914 года, в Ивангороде, но осуществить эту идею не удалось за полным отсутствием в крепости необходимых для этого средств. Однако идеи инженера Лисякова были по моему приказанию сообщены в штаб Верховного Главнокомандующего, и я знаю, что там они были сообщены английскому военному агенту. Первый танк появился в Англии, раньше, чем у нас, но несомненно, что идея его принадлежит [106] русскому инженеру. Одновременно с этим прапорщик Татаринов разработал электрический бомбомет, бросавший до 30 бомб в минуту на дистанцию в 100 шагов. Он продолжал также работы по старому своему изобретению — геликоптеру, но не довел их до конца.
В конце декабря я получил телеграмму от генерала Янушкевича, вызывавшую меня немедленно в Ставку Верховного Главнокомандующего. Я выехал в тот же день и около 12 часов следующего дня был уже в Барановичах. Я был сейчас же принят начальником штаба, генералом Янушкевичем, которого знал раньше. Встретил он меня очень просто. В его вагоне уже находились инспектор артиллерии Северо-Западного фронта и помощник французского военного агента, командан Лонглуа. Оказалось, что я вызван для того, чтобы выслушать доклад французского агента начальнику штаба о тех способах, какие применяются на французском фронте для разрушения проволочных сетей противника. Из моего доклада выяснилось, однако, что в этом отношении мы от французов не только не отстали, но идем даже несколько впереди.
В 6½ часов вечера и затем после обеда, в 8 часов вечера, я был дважды принят Верховным Главнокомандующим Великим Князем Николаем Николаевичем. Во время вторичного приема он дал мне указание продлить Радом-Гроицкую позицию влево до Аннополя. Этим маневренные особенности позиции совершенно уничтожались, но, видимо, Великий Князь уже не надеялся на возможность быстрого пополнения боевых припасов и на способность наших армий к маневрированию. Разговор все время велся вокруг Ивангорода. Его Высочество сказал мне, что не благодарит меня за оборону потому, что меня уже благодарил сам Государь.
Обед состоялся в вагоне-столовой за маленькими столиками. Меня посадили вместе с Великим Князем Петром Николаевичем, и я был очень рад возможности поговорить с моим бывшим начальником, к которому сохранил чувства искреннего уважения и глубокой симпатии. Великий Князь Петр Николаевич в бытность его Генерал-Инспектором Инженерной части очень любил фортификацию, сам лично работал и этим очень увлекал за собой своих подчиненных. Время его начальствования Инженерным Ведомством является [108] периодом расцвета русского военно-инженерного искусства. В его отношениях с подчиненными он был в высшей степени прост, искренен и благороден.
Ивангород в 1915 г.
После представления Великому Князю я зашел к генерал-квартирмейстеру Ставки, генералу Ю. Н. Данилову, с которым беседовал по вопросу о перестройке Ивангорода в долговременную большую крепость, объяснив ему, что, если будут даны необходимые средства, эта перестройка может быть осуществлена в несколько месяцев. Генерал Данилов отнесся к этому проекту отрицательно, и несколько дней спустя мне было прислано в Ивангород официальное извещение об этом.
Вместе с этим штаб Юго-Западного фронта сообщил свое решение считать позицию, укрепленную мною впереди Ивангорода, от Яновице на Полично и далее на Козеницы, не крепостной, а полевой и подлежащей обороне не гарнизоном крепости, а теми войсками, которые отойдут на эту позицию с фронта. С таким решением вопроса я совершенно не был согласен, так как не ожидал успешной обороны позиции войсками «случайными», отступившими на нее, то есть отчасти уже деморализованными и совершенно незнакомыми с позицией и со свойствами ее укреплений.
Вынужденный подчиниться этому решению, я в то же время не мог не учитывать, что неудачная оборона этой позиции отзовется прежде всего непосредственно на Ивангороде и отзовется гибельно. Вследствие этого я должен был принять меры к тому, чтобы неудача на этой позиции не погубила бы Ивангород. Обороняться на прошлогодней позиции было теперь невозможно, так как высокий уровень грунтовых вод не допускал устройства хороших убежищ, и переход в наступление с этой позиции был затруднен. Я решил поэтому построить новую линию обороны между «полевой» и прошлогодней крепостной.
Позиция была избрана на тех же высотах, которые занимались в прошлом году линией обложения немцев на левом берегу Вислы. Она состояла из трех групп укреплений. Первая начиналась впереди деревни Гневашово и захватывала Гневашовский лес, вторая — Банковецкий лес и третья — деревню Мозолицы. Промежуток между первой и второй группами был укреплен, отступая на несколько сот шагов назад и образовывая [109] как бы обширный бастионный фронт, в котором группа Гневашовского леса образовывала один бастион, а Банковецкая группа — второй. Вместе с этим, учитывая возможность прорыва немцев между Ивангородом и Варшавой или же южнее Ивангорода, я считал необходимым и своевременным приступить теперь к постройке новых укреплений также и на правом берегу Вислы, которые вместе с укреплениями левого берега составляли бы одно кольцо укреплений. Соответствующий проект был представлен Главнокомандующему еще в конце декабря, однако утверждение его встретило в штабе затруднения.
Незаметно проходило время за работой. Подошел и Новый, 1915, год. В целях теснейшего сближения чинов гарнизона между собой и со мной, я собирал иногда у меня гг. офицеров в возможно большем числе. Ныне я решил встретить Новый год возможно торжественнее. В 11 часов ночи отец Яков отслужил в соборе торжественное молебствие в присутствии всего гарнизона крепости, а затем я пригласил к себе всех начальников частей, командиров рот, батарей и субалтерн-офицеров, всего около 150 человек. Я воспользовался случаем, чтобы горячо поблагодарить их за труды, и призывал всех сослуживцев отстаивать и далее крепость так же упорно и так же успешно, как и в минувшем году. Как горячи, как хороши и пылки были произнесенные за ужином речи и тосты! Пили за наши боевые успехи, за русский Константинополь, за крест на Святой Софии, за скорейшее окончание войны. Как хорошо, что мы не знали тогда, что принесет нам новый год!