Глава девятая
Едва успели все это наладить, как утром 26 сентября я получил от моей конницы (две сотни пограничной стражи), находившейся в нескольких верстах впереди линии сторожевого охранения, донесение, что немцы заняли станцию Горбатка, в 19 верстах от Ивангорода. В 12 часов дня было получено второе донесение, что немцы двинулись к Ивангороду, имея впереди конницу. В 2 часа дня моя конница была уже оттеснена к крепости, в 3 часа начало отходить сторожевое охранение, а около 4 часов немцы появились в виду наших укреплений, выставили под прикрытием пехотных цепей свою артиллерию и сейчас же открыли по укреплениям главной оборонительной линии артиллерийский огонь.
Я должен напомнить, что не имею при себе никаких документов, пишу по памяти и имею в виду описывать лишь события, рисующие общую картину или зависевшие от моих распоряжений.
Еще накануне, 25 сентября, получив донесение о движении немцев к Горбатке, я отдал приказ гарнизону, в коем требовал от всех быть на своих местах, делать только то, что каждому поручено, не суетиться и не терять хладнокровия. В этом же приказе я объявил, что отступления из Ивангорода не будет.
К утру 26 сентября гарнизон крепости распределился так: вся крепость делилась на два фронта: левый берег и правый. Левый, на который шло наступление противника, делился на два участка: первый, от деревни Лое до полотна железной дороги, и второй — далее до Вислы, кончаясь у Регова. Начальником всего этого фронта был назначен командир Мстиславского полка полковник Будилович. Первый участок занимался [53] Мстиславским полком, второй Солигаличским. В резерве начальника фронта 3 дружины 24-й бригады ополчения, а вся остальная пехота: два полка и 19-я бригада ополчения в моем личном резерве за второй линией фортов; остальные три дружины 24-й бригады ополчения составляли гарнизон правого берега — по одной дружине в Голомбе и Стенжице и по одной роте на фортах №№ 1, 2, 3 и 4 и, наконец, последний ресурс — три пеших и две конных сотни пограничной стражи, одна рота и один батальон моряков, полторы роты сапер, полицейская и жандармская команды — в цитадели.
События 26 сентября совершались так быстро, что несмотря на то, что я их ждал, мне казалось, что я все таки был застигнут ими врасплох.
При обороне крепости чрезвычайно важно быть вовремя осведомленным о передвижениях неприятеля, дабы разгадать его намерения и соответствующими распоряжениями парализовать их.
По-видимому, немцы имели сведения о том, что Ивангород был упразднен и разоружен, а о новых работах ничего не знали и поэтому были уверены, что не встретят никакого сопротивления. Стремительность, с которой они набросились на Ивангород, показывает, что они решили овладеть крепостью сразу, простой атакой открытой силой и, узнав, что накануне ночью у Ново-Александрии началась наконец переправа главных сил генерала Мрозовского, полагали быстрым налетом покончить с Ивангородом, чтобы затем легче было справиться с корпусом гренадер.
Видя, что сегодня же предстоит штурм главной оборонительной линии, соображая по времени, что он начнется в сумерках, и не желая выдавать блеском выстрелов расположения своей крепостной артиллерии в первый же день, я приказал: крепостной артиллерии не открывать огня до моего личного приказа, а противоштурмовой артиллерии открыть самый сильный огонь, как только стрелковые цепи противника спустятся с занятых неприятелем высот к нашим окопам. Это распоряжение было передано на фронт около 3 часов дня, а в 4 часа неприятельская артиллерия уже начала обстрел наших укреплений первой линии обороны. С нашей стороны — полное молчание.
В окопах стрелки поспешно прилаживают щиты и [54] приспособляют амбразуры, на наблюдательных пунктах с любопытством и оживлением стараются раскрыть неприятельскую артиллерию и рассмотреть долгожданного врага. Части резерва собираются в указанные места, прислуга батарей крепостной артиллерии, вся в готовности на батареях, ожидает приказа. Огонь немцев был вначале не особенно сильный и малодействительный, но постепенно усиливался. Он был сосредоточен главным образом по линии деревень Регов, Олексово, Славчин, Залесье, Кляшторна Воля, Сецехов, Мозолицы и по площади между этой линией и линией фортов, а также по самим фортам и по мосту. По силе огня можно было предположить, что неприятель стреляет главным образом полевой артеллерией в количестве около трех или четырех бригад с небольшим количеством тяжелой. Нашим укреплением главной оборонительной линии этот огонь причинял мало вреда. Только в деревнях, почти примыкавших к укреплениям, загорелось несколько домов, и когда роты частного резерва начали их тушить, то между ними оказалось несколько человек, раненных шрапнелью. В окопах раненых было мало. Тяжелая артиллерия противника направляла свой огонь по площади сзади линии обороны, по фольварку Опацтво, что впереди форта Вановский, по этому форту и по железнодорожному мосту.
На огонь немцев с самого начала стали отвечать наши три батареи, расположенные у форта Ванновский.
Около 6½—7 часов вечера полковник Будилович донес мне, что замечено движение неприятельских цепей к нашим укреплениям. Я подтвердил, что как только они спустятся в долину, открыть по ним самый жестокий ружейный, пулеметный и артиллерийский огонь противоштурмовых орудий.
Почти вслед за тем по всему фронту, начиная от укрепления Олексово и до деревни Сецехов, началась ружейная перестрелка. Вскоре к ней присоединилось таканье пулеметов, а затем и резкие выстрелы полевых орудий. Постепенно огонь наших противоштурмовых пушек усиливался и скоро уже отдельных выстрелов не стало слышно и все слилось в один общий гул. Неприятельская пехота спустилась с высот против деревни Славчин, вышла из деревни Гневашово и [55] появилась на опушке леса против Сецехова и Кляшторна Воля. Артиллерийский огонь противника усилился, причем немцы сосредоточили огонь еще нескольких тяжелых орудий по фольварку Опацтво и по форту Ванновскому. Несколько тяжелых снарядов легло на берегу Вислы около мостика цитадели.
Дальнейшее движение немецкой пехоты происходило под нашим артиллерийским и ружейным огнем из окопов главной оборонительной линии. Пользуясь естественными прикрытиями кустов и канав, немцы продвигались сначала довольно быстро, но скоро достигли наводненных пространств. Здесь уже нельзя было залегать и пришлось двигаться в открытую, а огонь наш все усиливался.
Когда полковник Будилович донес мне по телефону, что немцы достигли, примерно, середины заболоченной долины, я приказал подполковнику Рябинину сосредоточить по ним огонь с обеих групп крепостной артиллерии — Голомбской и Стенжицкой. Немедленно 60 крепостных орудий открыли самый живой и действительный огонь, сосредоточивая его главным образом по пехоте, но также и по батареям противника, поражая его справа и слева из мест, где присутствия артиллерии немцы совершенно не ожидали. Было видно, что большинство немцев стреляют стоя, а другие опускаясь на колено. Нигде противник не подвигался вперед и поражался огнем с фронта и особенно с обоих флангов. Его наступление было сразу парализовано. Залечь в болоте было невозможно, укрытий никаких не было, и положение атакующих сразу стало трудным.
Скоро наступили сумерки и с наблюдательных пунктов уже не стало ничего видно, однако жестокий огонь продолжался еще долго. Затем он стал ослабевать и около 8½ часов прекратился совсем. Полковник Будилович донес мне по телефону, что, попав в заболоченную долину, немцы не могли продвигаться по ней под нашим сосредоточенным огнем, не смогли долго выдерживать его, повернули и стали по всей линии отходить назад. Сейчас они находятся уже вне пределов нашего ружейного огня, почему он прекратил его. Первый штурм крепости был отбит.
Наше сторожевое охранение стало постепенно продвигаться вперед. Немцы отошли на 1½—2 версты и [56] начали окапываться, но крепостные прожекторы тотчас же взяли их в лучи и мешали этой работе. Было ясно, что отраженный противник приступил к обложению крепости и можно было ожидать в скором времени возобновления атаки.
Ко мне в штаб крепости в это время приехали от Главнокомандующего Особоуполномоченный Красного Креста Юго-Западного фронта сенатор Иваницкий и Главноуполномоченный Красного Креста 2-й армии А. И. Гучков. Я оставил их у себя в доме, а сам в 10 часов выехал на форт Ванновский, где решил провести ночь. Я сделал это, потому что заметил некоторую растерянность у старших начальников и думал, что и гарнизон, в первый раз знакомящийся с огнем, приободрится, когда узнает, что Комендант крепости находится непосредственно с ними. Это действительно так и было. Ночь прошла спокойно, но в эту ночь мало кто спал — все старались спешно закончить то, что еще не было сделано. С 3 часов начал доноситься гул отдаленной артиллерийской стрельбы. Это немцы начали наступление на левый фланг корпуса генерала Мрозовского, дабы оттеснить его к Висле. По мере того как рассветало, артиллерийский огонь становился все интенсивнее. Вскоре с наблюдательных пунктов стали доносить, что к некоторым пунктам правого фланга отряда генерала Мрозовского заметно движение неприятельских групп. Против Ивангорода противник не предпринимал ничего. Пункты, на которые было замечено движение неприятельских групп, оказались именно теми, по которым мне было запрещено стрелять, но так как части неприятеля, движущиеся к этим пунктам, были также в пределах крепостного огня, то я приказал центральной группе крепостной артиллерии открыть по ним огонь. Еще не вполне рассвело, как с батареи 42-лн. орудий, что была расположена у форта Ванновский, раздался первый выстрел. Вскоре заговорили и остальные батареи центральной группы. Немцы тотчас же ответили на огонь, но батарей наших не разыскали и подвергли обстрелу форты, главным образом форт Ванновский, и железнодорожный мост, поддерживая огонь целый день. Активных действий против Ивангорода немцы в этот день не предпринимали, а что происходило у генерала Мрозовского, мы не знали, так как несмотря на [57] проведенный в его штаб телефон, нам все же ничего не сообщали.
Наконец в час дня начальник штаба Гренадерского корпуса просил обстрелять крепостной артиллерией деревни Гневашово и Высоко Коло, где, по его словам, укрепился неприятель. Я приказал сделать это Голомбской группе, в этот день до сих пор еще молчавшей. Не прошло и пяти минут, как крепостные гаубицы этой группы открыли по указанным деревням огонь тротиловыми бомбами, и оттуда началось повальное бегство немцев. В 2 часа дня начальник штаба корпуса просил прекратить огонь. Мы прекратили обстрел, полагая, что части корпуса займут эти важные для обеспечения правого фланга корпуса пункты.
Не получая в течение остальной части дня от генерала Мрозовского никаких известий, я был уверен, что у него дело идет хорошо, как вдруг около 7 часов вечера начальник штаба корпуса снова воспользовался телефоном и известил меня, что вследствие отхода левого фланга, корпус, понеся большие потери, вынужден весь перейти на правый берег, что и начинает выполнять.
Это известие было равносильно грому в ясный день. Я тотчас же просил по телефону командира 3-го Кавказского корпуса генерала Ирманова, жившего в моей квартире в цитадели, прибыть ко мне на форт Ванновский. Обсудив с ним создавшееся положение, мы решили облегчить положение Гренадерского корпуса, оттянув от него часть немцев, и для этого самим перейти в наступление.
Для этого Ирманов назначил одну дивизию его корпуса, а я — бригаду 81-й дивизии, о чем мы сообщили по телефону в Люблин командующему армией. В 9 часов вечера назначенные войска уже сосредоточились у форта Ванновского и начали движение в направлении на деревню Славчин. В 11 часов они должны были начать атаку немцев у Гневашова и Гневашовского леса. В это время прибыл от командующего 4-й армией офицер Генерального штаба с приказом прекратить наступление, так как генералу Мрозовскому отдано распоряжение перейти на правый берег и в 12 часов ночи сжечь мосты.
Он же привез предписание Главнокомандующего, [58] которым мне приказывалось «во что бы то ни стало удерживать занимаемый мною плацдарм на левом берегу Вислы».
С большим сожалением я и генерал Ирманов исполнили распоряжение о прекращении наступления. Генерал Мрозовский ушел на правый берег с остатками своего корпуса, потеряв в этот день много убитыми и ранеными и около 7 тысяч человек с тремя батареями пленными. Генерал Ирманов также отошел на правый берег и на левом берегу крепость осталась одна со своими скромными средствами и с большой задачей.