Глава восьмая
В середине сентября в крепость прибыли еще: рота моряков Гвардейского Экипажа и морской батальон особого назначения капитана 1 ранга Мазурова. Он привез с собой 24 47-мм морских пушки на тумбах. Я убедил его в непригодности таких установок и приказал переделать их на колесные и употреблять в качестве противоштурмовых, на что они были очень пригодны ввиду их легкости и скорострельности. Он же привез 4 75-мм морских пушки, тоже на тумбах. Эти прекрасные орудия мы употребляли в качестве противоаэропланных, установив их в одной батарее у форта № 4. Две другие батареи против аэропланов были поставлены в двух вершинах треугольника, — одна у форта № 1, другая у форта Ванновского. Батареи имели задачей не допускать аэропланов до бомбардирования моста, цитадели и станции и взаимно поддерживать друг друга. Нужно отдать справедливость полковнику Рябинину: он сумел отлично организовать эту стрельбу. Вскоре прибыли еще 5-я воздухоплавательная рота штабс-капитана Дукшт-Дукшинского и автомобильная команда из 10 грузовых и 15 легковых машин. Прибыли также приобретенные частной покупкой в Швеции 4 мощных прожектора большого диаметра и громадное количество телефонных аппаратов {8}. К этому времени закончились формирования частей, производившиеся в крепости. Так телеграфная команда капитана Орешко развернулась в крепостную телеграфную роту; сформировалась [46] особая прожекторная команда под начальством прапорщика Татаринова {9}; сформировалось Интендантское управление во главе с капитаном Сизовым, оказавшимся отличным интендантом, и, наконец, при штабе, жандармская команда ротмистра Гана и пожарная команда ротмистра Глебовского. Прибывший из Радома еще 15 августа вследствие его эвакуации генерал-майор князь Микеладзе сам предложил мне свои услуги и был назначен моим помощником по гражданской части. Пешая и конная полиция Радома была сведена в отдельные команды и передана в распоряжение инженеров-производителей работ для надзора за рабочими.
Ивангород в 1914 г.
Каждый раз, когда я выезжал на место вероятной будущей позиции неприятеля, я старался разгадать его план и определить, что он заметит у нас на линии обороны и в центре крепости. Прежде всего я убедился в отличной маскировке линии фортов № 5, Ванновского и № 6 густой древесной растительностью, но при внимательном разглядывании даже с расстояния почти в 10 верст замечался блестящий сквозь эту зелень золотой крест на крепостном соборе в цитадели и верхняя часть его золоченого купола. Это могло служить ориентировочным знаком для противника, и поэтому я приказал обернуть крест еловыми ветвями и покрыть ими верхнюю часть его золоченого купола {10}. Заметив также, что некоторые участки окопов главной оборонительной линии плохо маскированы и заметны даже невооруженным глазом, я приказал перенести их за внутреннюю сторону заборов, совершенно не нарушая наружного вида последних.
К 25 сентября окончились работы по сооружению [47] главной оборонительной линии, а 26-го появился неприятель.
Однако, прежде чем приступить к описанию боевых действий под Ивангородом, я должен упомянуть о некоторых, так сказать, внешних событиях, имеющих все же непосредственную связь с событиями, последовавшими затем у Ивангорода.
После овладения Опольем началось преследование австрийской армии, увлекшее наши войска далеко в пределы Галиции. Вскоре были взяты Ярослав, Львов и многие другие места. Австрийская армия, казалось, была совершенно разгромлена. Еще немного времени и наши войска дойдут до Перемышля и Кракова. В это время на помощь Австрии пришла Германия. Быстро перебросив часть своих войск из Франции и из Восточной Пруссии, немцы сформировали так называемую «польскую армию» и вновь овладели Ченстоховом и Кельцами, угрожая Ивангороду и Варшаве. Тогда в нашем Верховном Командовании был предложен очень оригинальный и смелый план, заключавшийся в том, чтобы, пропустив немцев к Ивангороду и удерживая его, переправить главные силы через Вислу в ее верховьях и, овладев Кельцами, совершенно отрезать немцам возможность отступления в Германию. Для того, чтобы наверное удержать Ивангород, решено было послать ему значительную поддержку, и с этой целью 8 сентября в крепость прибыл 3-й Кавказский корпус генерала от артиллерии Ирманова, не вошедший в состав гарнизона. Если бы изложенный выше план был приведен в исполнение, то я полагаю, что участь кампании была бы решена в нашу пользу тогда же, но не прошло и недели, как все изменилось и план этот был брошен. Было решено повернуть наши армии из Галиции обратно, перебросив их к Варшаве, и ответить на маневр немцев таким же маневром с фронта. Но так как железных дорог для быстрой переброски войск было мало, то потянулись мимо Ивангорода на север корпус за корпусом пешим порядком. Переправ через Вислу между Варшавой и Ивангородом не имелось, и у деревни Гура Кальвария, в 27 верстах южнее Варшавы, стали строить понтонный мост. Особые корпуса назначались для действия во фланги немцев. Одним из таких корпусов был Гренадерский корпус генерала Мрозовского, который [48] должен был прибыть к 20 сентября к городу Ново-Александрия, в 12 верстах южнее Ивангорода, и здесь переправиться на левый берег.
Вот при каких условиях я получил 15 сентября от генерала Алексеева телеграмму, близкую почти к отчаянию. В ней он писал: «Очень прошу вас помочь мне построить до 20 сентября в Александрии мост для переправы отряда с легкой артиллерией». Это поручение ставило меня в большое затруднение, так как никакого мостового имущества в крепости заготовлено не было, а если бы и было, то соорудить мост через Вислу, шириной в 250 сажен, в пять дней было почти невозможно. Но тогда было такое время и такие работники, для которых невозможного не существовало. Я назначил строителем моста инженер-полковника Беляева, жившего в Ивангороде много лет и отлично знавшего все тамошние места, средства и жителей. Немедленно были разосланы по всем окрестностям люди собирать на Висле старые баржи, доставлявшие в Варшаву дрова. Баржи загнали в Александрию, и работа закипела так, что к назначенному сроку мост был готов. Тут следует заметить, что полковник Беляев, увидев, что доставленных барж мало и для нормальной постройки моста их не хватало, решил ставить их не по течению реки, а перпендикулярно. Этим остроумным способом он вышел из положения.
Корпус генерала Мрозовского к этому времени прибыл, но не воспользовался сейчас же мостом, а оставался на правом берегу, пропустив несколько дней, чем едва себя не погубил. В это время немцы уже двигались к Радому и овладели им без боя. Тогда генерал Мрозовский переправил у Александрии на левый берег батальон сапер и два полка пехоты, приказав им строить предмостное укрепление, но не в расстоянии 8 верст от головы моста, как того требовала директива командующего 4-й армией, а лишь в 2 верстах. Мы в крепости не знали о силах неприятеля решительно ничего, так как Главная Квартира фронта нас об этом совершенно не осведомляла, и думали, что против нас 1½—2 корпуса. Лишь в прошлом году я узнал из «Истории войны» Штегемана, что против Ивангорода действовали три группы немцев под общим руководством [49] Гинденбурга, другая же группа армий под руководством Макензена действовала против Варшавы со стороны Торна и Калиша. К группе Гинденбурга принадлежала еще 1-я австрийская армия генерала Данкля, но она оставалась у Сандомира для наблюдения за верхним течением Вислы.
Числа 22-го немцы овладели Радомом. В этот день я получил директиву генерала Эверта, которому крепость была снова подчинена, в коей мне сообщалось, что генерал Мрозовский, переправившись у Александрии, выдвинется вперед и займет такие-то и такие-то пункты, примерно в 8 верстах от головы моста, где построит головное укрепление и затем начнет дальнейшее наступление во фланг немцам. В директиве перечислялись все те пункты, которые должен был занять генерал Мрозовский, и по этим пунктам мне запрещалось стрелять из крепостных орудий. Я отдал соответствующее распоряжение командиру крепостной артиллерии. Между тем генерал Мрозовский продолжал оставаться в Александрии со своими главными силами. Штаб его не установил со мной никакой связи, хотя имел на это и время и средства и обязан был это сделать. Тогда я приказал провести телефонную линию в Александрию на средства крепости и установить в штабе корпуса наш аппарат. Все мои старания установить более живую и тесную связь с командиром корпуса и его штабом не увенчались успехом.
В течение нескольких последующих дней в крепости была закончена организация управления огнем крепостной артиллерии, и орудия размещены так, как я предполагал в моем плане, о котором уже говорил выше.
Неожиданно присланные мне из Новогеоргиевска 4 6-дм. пушки в 120 пудов дали возможность охватить неприятеля огнем еще более. Для этого я решил воспользоваться отличной артиллерийской позицией в лесу у деревни Жепки Лесные, версты на 1½—2 южнее деревни Голомб. Трудно было доставить туда орудия, но у меня был отличный железнодорожный офицер, поручик Мухин, с особой железнодорожной командой. Он сумел в два дня проложить к Жепкам ветку железной дороги от станции Голомб и доставить туда [50] орудия вовремя. Батарея была построена, вооружена и включена в Голомбскую группу, командование которой я поручил гвардейской конной артиллерии полковнику Войно-Панченко.
Вообще управление крепостной артиллерией было организовано так:
1) Артиллерия могла открыть огонь впервые лишь по моему личному распоряжению; 2) Все мои распоряжения я передавал непосредственно полковнику Рябинину. Этот последний передавал их начальникам групп, которые приказывали командирам батарей; 3) На фронте обороны было всего три группы: Голомбская, центральная и Стенжицкая; 4) Каждая группа имела своего начальника, имеющего свой наблюдательный пункт и связанного телефоном с командиром крепостной артиллерии, с одной стороны, и с командирами своих батарей, с другой; 5) Командир крепостной артиллерии помещался в центральном пункте по управлению огнем артиллерии, помещавшемся в опорожненном бетонном пороховом погребе в цитадели. Здесь находился план крепости и окружающей местности, изображенный в крупном масштабе. На план были нанесены все батареи, а окружающая местность, где должен был располагаться противник была разбита на клетки (квадраты в 1 дм. в стороне). Каждый такой квадрат имел свой номер и содержал в себе 25 маленьких квадратиков, обозначенных буквой и имеющих по 100 сажен в стороне. Наблюдательные пункты на привязных змейковых шарах 14-й воздухоплавательной роты обслуживали центральную и Стенжицкую группы, а шар 5-й роты — Голомбскую. Шары были соединены телефоном с начальниками групп и со мною, и офицер-наблюдатель имел с собой уменьшенный план квадратов. Как только он замечал в площади, занятой противником, цель, как-то батарею, группу людей, движение обоза и т. п., он прежде всего был обязан сообщить об этом начальнику соответствующей группы наших батарей. Когда наблюдатель замечал что-либо особо важное, например передвижение больших групп и целей, внезапное появление противника в новом месте, он сейчас же давал знать лично мне. В таком случае я принимал решение и сообщал его в виде приказания начальнику крепостной артиллерии, который [51] сообщал начальникам групп и т. д. {11} Во всех остальных случаях инициатива открытия огня предоставлялась начальникам групп, чем выигрывалось время.
Для корректирования огня каждая батарея имела свой наблюдательный пункт, устроенный большей частью на деревьях совершенно маскированно. Кроме того, для этой же цели от каждой батареи было несколько наблюдателей в передовых окопах главной оборонительной линии, связанных телефонами с командирами их батарей. Вообще телефонная связь была развита чрезвычайно широко и функционировала все время отлично, что принесло обороне громадную пользу. Большое спасибо за это командиру телеграфной роты капитану Орешко и его унтер-офицеру Ганзя. Последний был награжден за оборону Георгиевским крестом с производством в прапорщики. Он остался в той же роте младшим офицером.