Глава пятая
В 7 часов утра 13 августа я был вызван в штаб крепости для разговора по телефону со штабом 4-й армии в Люблине. У телефона был начальник штаба, генерал-майор Гутор, который сразу же задал мне ошеломивший меня вопрос: «Известно ли вам, что вы назначены Комендантом крепости?»
Я мог ждать какого угодно вопроса, но только не этого, потому что о таком назначении даже и не мечтал. Естественно, поэтому, как сильно я был поражен подобным вопросом и тотчас же ответил, что мне об этом ничего не известно.
«Получена телеграмма, которую я вам прочту», — сказал генерал Гутор и прочел, — «Всю власть в Ивангороде приказываю (или «приказано») сосредоточить в руках генерала Шварца. Алексеев».
Разные мысли роились у меня в голове, пока генерал Гутор читал телеграмму. Естественное удовлетворение и даже гордость по поводу столь высокого назначения, радость, что наконец я буду совершенно самостоятелен и буду в состоянии сделать для Ивангорода больше, чем при прежнем положении, сменялись соображениями о затруднительности отстоять Ивангород и о громадной ответственности, которую на меня возлагали. Под влиянием этих мыслей, когда генерал Гутор, прочитав телеграмму, спросил меня: «Ведь это к вам относится?» — я ответил, — «Не знаю. Тут сказано «генерал Шварц», а я только полковник, может быть есть другой?»
Тогда генерал Гутор сказал, что наведет справки и скажет вечером, а до той поры я не должен никому говорить о его сообщении. Озадаченный, я отошел от телефона и целый день волновался. [31]
Помню, что в этот день я осматривал форт № 3 и все его недостатки почему-то особенно рельефно бросались в глаза. Неприятно было также скрывать сообщенное генералом Гутором от Коменданта крепости, тем более, что у меня с ним установились хорошие отношения, полные взаимного доверия. Было видно, что штаб армии скрывал сообщенное именно от него и что его удаление из крепости будет ему неприятно.
Под влиянием всего этого я искренно желал, чтобы вечером мне объяснили сказанное утром как недоразумение, и решил, если сообщенное будет повторено не в виде приказа, а в виде предложения, то отказаться.
Около 4 часов дня из Варшавы приходил поезд, привозивший газеты и последние, еще не опубликованные новости. К этому времени на станции собирались почти все ивангородцы. С форта № 3 я тоже поехал на станцию и встретил здесь Коменданта крепости. Он уже знал, что я разговаривал по телефону со штабом армии, и спросил меня, о чем был разговор.
Не желая лгать, но вместе с тем связанный словом, я ответил, что сейчас не могу сказать и доложу позже. Наступал уже вечер, нового сообщения не было, и надежда, что все объяснится недоразумением, крепла и успокаивала меня.
Около 9—10 часов вечера у меня собрались генерал Штегельман, его штаб-офицер, полковник Матвеев, подполковник Беляев, командир телеграфной команды капитан Орешко, мой племянник прапорщик Дмитриев и еще кое-кто. Вдруг в комнату влетел Изместьев с криком: «Ура! Поздравляю, переворот!» — и, протянув Штегельману одну телеграмму, другую подал мне. В ней я прочел: «Вы назначаетесь Комендантом крепости Ивангород с подчинением начальнику 75-й пехотной дивизии и с производством в генерал-майоры. Эверт». Это было вторая часть телеграммы, первую я уже не помню.
Надежды мои не оправдались, и вместо предложения я получил категорическое приказание.
«Чаша не миновала меня», подумал я, но раз не миновала, раз это совершилось, то надо отбросить все колебания и сомнения и действовать твердо и решительно. В телеграмме Штегельману говорилось, что он [32] назначен начальником крепостного района и что ему подчинен Комендант Ивангородской крепости.
Все присутствующие были поражены. Тотчас же Штегельман и я надели шашки и отправились наверх к Коменданту. «Что так торжественно?» встретил он нас. Штегельман, бывший с ним на «ты», подал ему телеграмму. Оказалось, что генерал Михелис еще ни о чем не извещен. Он был, конечно, очень неприятно поражен. Тем не менее он справился с собой и сказал, что подчиняется. Я также показал полученную телеграмму и просил верить, что телеграмма эта и для меня столь же неожиданна, как и для него.
Теперь я был рад назначению, но радость омрачалась сознанием неприятности, причиненной генералу Михелису, с которым, по моему мнению, штаб армии поступил нетактично.
Когда мы вернулись в мою комнату, там уже были новые лица. Все поздравляли меня и, видимо, были искренно довольны. Вскоре Штегельман ушел к себе, а я пригласил полковника Матвеева выполнить в эту ночь обязанности начальника штаба и помочь мне составить первый приказ. Около 2 часов ночи мы окончили работу.
В 7 часов утра 14 августа я прошел в штаб крепости. Здесь мне доложили, что бывший Комендант крепости тоже получил телеграмму из штаба армии и около 6 часов утра уехал туда {4}. Я приказал разослать приказ о моем вступлении в должность Коменданта крепости и сейчас же объявить его во всех частях гарнизона и управлениях. В 8 часов утра прибыли начальники отдельных частей, которым я объявил о моем назначении и обратился к ним с коротким обычным призывом.
Затем я тотчас поехал в части войск на левый берег, заезжая в каждую роту. Я обращался к солдатам и в самых простых словах объяснял им, что роль Ивангорода заключается в том, чтобы не допустить неприятеля переправиться по железнодорожному мосту на правый берег Вислы и выйти таким образом в тыл Варшаве. Что такой мост имеется только здесь и, следовательно, [33] если мы нашу задачу выполним, то спасем этим и Варшаву. Поэтому они должны понимать, какая важная задача возложена на нас и все должны всеми силами стараться выполнить ее и все должны твердо знать, что отступления из Ивангорода не будет.
В течение дня 15 августа, вместе с генералом Штегельманом и Изместьевым, мы составили предположения о распределении гарнизона и о наших взаимоотношениях.
Днем я с командиром артиллерийской бригады 75-й пехотной дивизии и с командирами его дивизионов объезжал всю крепость, выбирая места для полевой артиллерии 75-й дивизии на случай штурма.
Но вечером 15 августа было получено распоряжение командующего 4-й армией генералу Штегельману: «Оставить в Ивангороде в моем распоряжении одну бригаду пехоты, а с другой бригадой и всей дивизионной артиллерией двинуться немедленно на деревню Зволень и далее на Сандомир». Я был при этом извещен, что крепость подчиняется непосредственно командующему армией.
Так все предположения, составленные вместе с Штегельманом, рухнули и все расчеты пришлось делать заново.
Утром 16 августа прибыл капитан Генерального штаба Дорофеев, командированный из Бреста для исполнения должности начальника штаба крепости. Маленького роста, сухощавый, с черными живыми глазами, он производил хорошее впечатление и действительно оказался хорошим работником; характер его, однако, был неуживчивый в отношении сослуживцев и подчиненных.
В полдень генерал Штегельман с одной бригадой его дивизии ушел, оставив мне полки Мстиславский и Дубненский. В тот же день были получены первые известия о движении неприятеля из Радома на Ивангород. Я приказал перевести оба полка на левый берег, где ожидался противник, причем Мстиславскому полку занять линию фортов, а Дубненскому составить резерв. Вечером было выставлено сторожевое охранение.
17-го немцы заняли Горбатку и конница их двинулась к Ивангороду. Я решил оказать сопротивление до конца. Приказал усилить посты сторожевого охранения [34] и расположить его впереди строившихся укреплений главной оборонительной линии.
18-го передовые части противника появились в виду нашего сторожевого охранения, которое открыло по ним ружейный огонь. Артиллерия (крепостная) огня не открывала, так как не была еще установлена и организована. Перестрелка продолжалась недолго. Встретив сопротивление, неприятель стал оттягиваться, а я приказал сторожевым постам оставаться на месте. Конницы для преследования я не имел и мог послать лишь две конные сотни пограничной стражи следить за движением противника. К вечеру окончательно выяснилось, что противник отошел обратно на Радом.
Как я узнал значительно позже, австрийцы этим маневром прикрывали свою переправу на правый берег Вислы у деревни Юзефов и, к счастью, не имели в виду немедленную атаку Ивангорода. Но тогда я не мог рассматривать это их движение иначе как сильную угрозу и поэтому немедленно принял все зависящие от меня меры, чтобы еще более усилить оборонительные работы. Для этого я объявил крепость состоящей на осадном положении и, пользуясь тем, что с объявлением осадного положения весь двадцатипятиверстный район вокруг крепости подчинялся мне на правах Главнокомандующего, я приказал уездным исправникам сейчас же довести число рабочих в крепости до пяти тысяч человек в день и привлек к работе части гарнизона, свободные от их специальной службы и строевых занятий. Это дало возможность одновременно производить работы как на главной оборонительной линии, так и на старой линии фортов. Увеличивать еще более число рабочих было невозможно, вследствие недостатка военных инженеров и сапер.