• Главная
• > Книжная полка
• > Мазуренко К. И. — На «Славе» в Рижском заливе

Линейный корабль «Слава». Фото позаимствовано на форуме «Крейсер» .

[3]

НА «СЛАВЕ» В РИЖСКОМ ЗАЛИВЕ.

Рано утром 18 июля 1915 года линейный корабль «Слава» в сопровождении дредноутов «Петропавловск» и «Гангут» подходил к Ирбенскому проливу, благополучно закончив секретный ночной переход из Або-Оландских шхер.

Был штиль, и сквозь облака и тучи пробивалось солнце. В туманной мгле мы увидели прощальный сигнал, поднятый «Славе» на «Петропавловске», который застопорил машины вместе с «Гангутом» на параллели Цереля. Мы ответили дредноутам взаимным приветствием.

Ожидавшие «Славу» миноносцы и тральщики, протралившие до этого в течение нескольких ночей проход для неё в минном поле Ирбенской позиции, провели её в Рижский залив, а наши дредноуты, повернув на норд, направились обратно к Финскому заливу.

С Михайловского маяка, находившегося уже в руках немцев, заметили нас в Ирбенском проливе и оповестили германский флот о том, что какой-то большой корабль прошёл мимо него с моря.

Когда «Слава», находясь теперь вне опасности нападения со стороны немецких морских сил, спокойно следовала в Куйваст, пролетевший над ней неприятельский разведочный гидроплан мог убедиться в том, что сообщение с маяка не было ошибочным и попутно имел возможность выяснить тип корабля, прошедшего Ирбенский пролив.

Командующий флотом послал «Славу» в Рижский залив для усиления обороны его, сразу получившего очень важное стратегическое значение после отхода нашей армии к Риге. Морские силы Рижского залива состояли всего лишь из 12 угольных миноносцев, «Новика», четырёх канонерских лодок и нескольких вспомогательных судов; этих кораблей было недостаточно для защиты залива.

Поход «Славы» был обставлен очень секретно; о нём знали лишь командующий флотом адмирал В. А. Канин и начальник оперативного отдела капитан 1-го ранга А. В. Колчак. [4] Нашему командиру, капитану 1-го ранга С. С. Вяземскому, стало известно о назначении и цели похода из инструкции, переданной ему в секретном пакете, который он вскрыл только через час после выхода «Славы» назначенным курсом из Або-Оландских шхер в открытое море.

Первая неделя пребывания «Славы» в Рижском заливе прошла спокойно; немцы не появлялись у Ирбенского пролива, но уже ночью с 25 на 26 июля мы получили по радио информацию от начальника службы связи, контр-адмирала А. И. Непенина, о том, что днём противник произведёт попытку прорваться в Рижский залив.

В информации указывался состав германской эскадры, которая подойдёт к Ирбенскому проливу для выполнения этого плана: 7 линейных кораблей типа «Дойчланд», «Брауншвейг» и «Веттин», 4 броненосца береговой обороны типа «Зигфрид», 2 броненосных крейсера, 10 лёгких крейсеров типа «Невельской», «Кольберг» и «Тетис» и множество миноносцев и тральщиков. Кроме того, сообщалось об отряде немецких дредноутов, предназначенных для прикрытия эскадры со стороны Финского залива от наших дредноутов. Общее количество кораблей германского флота, принимающих участие в операции прорыва под командой вице-адмирала Шмидта, — больше ста.

Соотношение неприятельских сил с нашими силами Рижского залива, насчитывающими всего около 25 кораблей, с одним лишь линейным в том числе, — далеко не в нашу пользу.

Главными противниками «Славы» в завтрашнем бою будут два линейных корабля типа «Дойчланд». Каждый из них по силе артиллерии и другим боевым материальным качествам приблизительно равносилен «Славе», а поэтому при учёте боя на минной позиции у нас создаётся уверенность в том, что мы сможем оказывать активное противодействие немцам и не пропустим в Рижский залив при том, конечно, условии, что дальность стрельбы тяжёлых германских орудий — не больше дальности дальности наших двенадцатидюймовок.

26 июля, в восьмом часу утра, «Слава», имея все котлы под парами, снялась с якоря по приказанию начальника Минной дивизии, капитана 1-го ранга П. Л. Трухачева, руководящего обороной Рижского залива, — и направилась из Куйваста к Ирбенской позиции. [5]

После съёмки с якоря горнисты сыграли сигнал приготовления корабял к бою. Не первый раз мы его слышали за год войны, но никогда ещё не раздавались вслед за ним звуки другого сигнала, призывающего к бою и переносящего нас в новый мир сильных переживаний и ярких впечатлений; поэтому мы привыкли воспринимать этот сигнал почти так же безразлично, как любой небоевой сигнал, не имея твёрдой надежды принять участие в бою.

Ещё недавно, 19 июня, звуки сигнала приготовления корабля к бою разносились на «Славе», когда она мчалась полным ходом из Эре по вызову вице-адмирала М. К. Бахирева не поддержку крейсеров в бою у Эстергарна, развивая скорость выше предельных 18 узлов. Тогда мы надеялись сильнее, чем раньше, сразиться с немцами, — но они бежали с места брани раньше, чем «Слава» присоединилась к крейсерам.

Сегодня дело обстоит иначе: сегодня наконец-то будет она — долгожданная встреча с противником; в этом нет никаких сомнений. Вот почему сигнал приготовления корабля к бою звучит совсем по-иному: торжественно и живо, остро воспринимается слухом и отзывается в душе радостным волнением, приподнимающим настроение.

Сегодня всем нам предстоит выполнить священные обязанности перед Отечеством. Сегодня для всего состава корабля и особенно для офицеров, руководящих в бою командой и подающих ей пример, будет торжественное и строгое испытание духа, воли, знаний и смётки.

Оно должно пройти блестяще: наши офицеры обладают в большой мере душевным благородством и имеют хорошие теоретические и практические знания по специальности и по руководимой ими в бою части; проникнутые чувством долга и воинской чести, они преданы Отечеству, государю императору и андреевскому флагу, и отлично сознают свои обязанности по отношению к кораблю и его личному составу. Об этом последнем каждому офицеру живо напоминает стягивающий его левую руку в запястье серебрянный браслет в виде якорной цепи с эмалевой славской флюгаркой — белой, с синим треугольником, который он удостоился получить в знак дружбы от кают-компании спустя тринадцать месяцев пребывания на «Славе»; каждый дополнительный год службы отмечается золотым звеном в цепи браслета; тот офицер, кто имеет их много, пользуется особым уважением, но он в то же время должен служить образцом для других, тщательно охраняя прекрасные корабельные традиции: поддерживать наилучшие отношения и избегать малейших [6] недоразумений среди офицеров, как на корабле, так и вне его; быть вполне и искренне благосклонным и предупредительным к ним, к их друзьям, знакомым и ко всем посетителям корабля — и вообще способствовать поддержанию среди офицеров атмосферы дружбы, благодушия и миролюбия, в каковой так радостно и приятно жить и выполнять с любовью служебные обязанности.

Наша команда, вся состава мирного времени, привыкла к кораблю, любит его и питает полное уважение к своим офицерам, которые заботятся не только о служебных обязанностях матросов, но и о всевозможных их личных нуждах: земельных, семейных и других; команда отлично дисциплинирована, обучена и проникнута сознанием ответственности за заведуемые части.

Вот почему теперь на корабле в лицах всех чувствуется лишь радостное волнение, уверенность, спокойствие, отвага, смелость и задор.

С такими же бодрыми лицами, несомненно, шли в бой наши твёрдые духом моряки и в прошлом, творя чудеса храбрости, венчая победными неувядаемыми лаврами славы наш флот и создавая величие России.

Сегодня офицеры и команда, разойдясь по боевым местам, с особенным вниманием и заботой приготовляют к бою вверенные им части.

Обхожу и я с трюмным старшиной, унтер-офицером Карповым, корабль и тщательно проверяю, всё ли в порядке. Осмотр не вызывает во мне ни малейшей досады, ни разочарования: каждый трюмный уже вполне проникнут сознанием того, каким роковым образом может отозваться на безопасности корабля и на жизни его 850 офицеров и команды малейший недочёт в заведуемой части: недожатые до отказа задрайки, плохо расхоженный клинкет вентиляторной и всякой трюмной системы, небрежно закрытый любой клапан, не говоря уже о недочётах более крупных.

Все горловины, люки, двери и иллюминаторы задраены по-боевому; в ответственных и сомнительных местах установлены подпорки на клиньях. Для заделки пробоин по ватерлинии, ослабляющих остойчивость корабля, а потому и самых опасных, в каждом отсеке жилой палубы разложены обточенные на конус пробки по калибру больших снарядов, а возле них — запас пакли и ведёрки с салом и разведённым суриком; там же находятся подходящей длины подпорки с подвязанными на одном конце каждой из них двумя клиньями. В случае пробоины [7] по ватерлинии, в отверстие забивается подходящая пробка на просаленной или пропитанной суриком пакле — и подкрепляется подпорками, быстро срезанными пилой или подогнанными топором с конца, противоположного тому, где подвязаны клинья; теперь достаточно забить клинья, чтобы придавить, как следует, пробку. Такие же подпорки с клиньями и подходящий инструмент разложены во всех отсеках ниже ватерлинии на тот случай, если понадобится подкрепить повреждённые переборки отсека, затопленного от минного взрыва или от попадания снаряда ниже броневого пояса. Проверено действие мощных водоотливных турбин, осушительных и пожарных насосов. Сняты замки с кингстонов затопления артиллерийских погребов. Установлены на свои места переносные осушительные турбины и брандспойты; разложены по-боевому пожарные шланги. Итак, всё в порядке.

Нет никаких недочётов и во всех других боевых частях корабля. Каждый, от мала до велика, хорошо понимает важность и целесообразность мер по приготовлению корабля к бою, выполняет всё надлежащим образом, отлично знает свою заведываемую часть, уверен в ней и уверен в себе. При таких условиях уверенность, самообладание и спокойствие не покинут его и в бою.

Обходя корабль, я любуюсь оживлением и воодушевлением, с каким он готовится к бою; приглядываясь к отдельным группам матросов, работающих под руководством офицеров, боцманов и унтер-офицеров, и поражён необыкновенной гармонией во всём: в выражениях лиц, движениях, окликах, шутках, прекрасно сочетающихся с боевой корабельной обстановкой.

В пути мы получаем от начальника Минной дивизии сообщение по радио о том, что германские тральщики, приступившие с раннего утра к тралению мин на Ирбенской позиции у южного берега под защитой крейсера «Тетис» и миноносцев, — приостановили работу после того, как неприятельский крейсер и один из миноносцев подорвались на наших минах (около 8 часов); последний утонул.

К полудню «Слава» уже приближается к Ирбену.

В рубке собрались ещё задолго до боевой тревоги все офицеры, которые останутся в ней в бою: командир — капитан 1-го ранга С. С. Вяземский, старший артиллерист — старший лейтенант В. Н. Марков, второй артиллерист — лейтенант Ю. Ю. Рыбалтовский и старший штурман.

На мостике, у дальномера, стоит общий любимец, всегда [8] невозмутимый, спокойный и благодушный Толик — лейтенант А. П. Ваксмут — младший штурман.

Тут же внизу, на спардеке, находятся почти все пока ещё свободные от службы после приготовления корабля к бою офицеры. Каждому любопытно взглянуть на «армаду» противника прежде, чем уйти по боевой тревоге в плутонг или спуститься в машинное и кочегарное отделения и другие посты. Среди них: старший инж.-механик капитан 2-го ранга В. В. Черкасов; старший минный офицер лейтенант Н. В. Задлер; Гога, лейтенант Г. В. Огильви, инициатор всех мичманских развлечений и безобидных похождений; «томный» лейтенант Н. Н. Лауданский с красивыми томными глазами, чарующими милых женщин; бесшабашный, добродушный и славный «Трёшка» — инж.-механик мичман Ф. Т. Арсенков, заведующий главными машинами; вдумчивый и милый инж.-механик мичман А. Ф. Сушинин, коему подведомственно чрево корабля — котлы; «Бобик» — мичман Б. А. Борисов, командир носовой 12-дюймовой башни и ревизор, с детским живым выражением лица (того гляди, что расшалится, как ребёнок), но важный и серьёзный от массы служебных обязанностей, к которым он относится очень добросовестно; «Бумсик» — мичман В. И. Иванов, командир кормовой 12-дюймовой башни, бывший фельдфебель Морского корпуса, отличный службист и педант; лейтенант Г. А. Орфенов — второй артиллерийский офицер, строгий и очень требовательный к подчинённым на службе и милый — вне её; лейтенант Н. Моисеев, в прошлом артиллерийский офицер армии, прозванный за маленький рост и за манеру по-детски проглатывать в разговоре некоторые согласные звуки «Андрюшей Ющинским» по имени и фамилии мальчика в нашумевшем судебном процессе; мичман И. И. Росс финского происхождения, смешно с акцентом говорящий по-русски и ещё не усвоивший наш язык, как следует; «Шмурыга» — мичман В. Д. Державин, крепкий, полный, добродушный и не упускающий возможности прилечь и поспать; «Ивоныч» — инж.-механик мичман И. Я. Стеценко, весёлый и радостный, всегда с запасом новых остроумных анекдотов, им же выдуманных; «Стенобит» — грузный, толстый младший врач С. В. Скворцов и, наконец, старший врач С. К. Витенбург.

Глаза всех направлены вперёд... Там уже видны наши миноносцы в количестве около двенадцати, которые находятся возле позиции с раннего утра, и канонерские лодки «Грозящий» и «Храбрый». На «Сибирском стрелке» — брейд-вымпел начальника Минной дивизии.

За ними, на горизонте — дымы немецкой «армады». [9]

Вот начали появляться верхушки мачт её, но пока ещё неясно... По мере приближения мачты постепенно растут, становятся заметнее и увеличиваются количественно.

Офицеры ведут подсчёт вымпелов. Уже дошли до тридцати.

На горизонте начинают появляться и трубы больших кораблей...

«Тридцать пять... сорок... пятьдесят», — продолжают подсчитывать корабли.

Между тем трубы всплывают всё выше и выше... Можно уже приблизительно учесть и количество неприятельских линейных кораблей и крейсеров; оно совпадает с тем, какое было дано ночью в информации начальника службы связи. Поражаешься его осведомлённости.

При приближении «славы» к позиции наши миноносцы пропускают её вперёд.

— Сто тридцать кабельтовых, — слышится спокойный голос лейтенанта А. П. Ваксмута, передающего расстояние до противника в рубку.

— Боевая тревога! — доносится приказ командира — и корабль тотчас же оглашается живыми звуками сигнальных горнов и резким звоном с короткими промежутками колоколов громкого боя. Вмиг все разбегаются по своим местам.

В это время канонерские лодки «Грозящий» и «Храбрый», находящиеся впереди, в маневренном мешке, и стреляющие по тральщикам, попадают под сильный огонь только что подошедших к Ирбену двух линейных кораблей типа «Дойчланд» и с большим трудом выходят из сферы его, резко меняя курсы. Приближающаяся «Слава» отвлекает внимание противника от канонерских лодок и принимает удар на себя.

Минут через пять после боевой тревоги впереди, близко от нас, вздымаются столбы воды первого пристрелочного залпа 11-дюйм. орудий «Дойчландов» и слышатся разрывы снарядов. Сразу выясняется их дальность полёта, около 120 кабельтовых, значительно больше предполагавшейся.

Второй залп ложится с перелётом, сзади нас.

Хитрые немцы... обладая обширными техническими средствами, они, по-видимому, незадолго до операции, к которой готовились очень тщательно, перевооружили предназначенные к ней корабли, установив новые дальнобойные орудия.

Каково будет сражаться с ними «Славе», дальность стрельбы двенадцатидюймовок которой — всего лишь 87 кабельтовых.

Два «Дойчланда» быстро пристреливаются к нашему кораблю, [10] но мы продолжаем идти вперёд, желая сблизиться с противником.

Подойдя к минному заграждению, командир выясняет, что расстояние даже до неприятельских тральщиков остаётся для нас чрезмерно большим, свыше 100 кабельтовых. Поэтому он не открывает по ним огня и предпочитает молчать: не имеет смысла тратить попусту снаряды и не следует выдавать немцам недальнобойность орудий.

Капитан 1-го ранга С. С. Вяземский меняет курс корабля и отводит его от заграждения.

Затем «Слава» опять приближается к минному полю, стараясь подойти к тральщикам на подходящую дистанцию, но это ей не удаётся.

Так проходит весь день. Мы находимся почти непрерывно под сильным обстрелом, выходя из него лишь при поворотах, когда корабль в силу условий боя на минной позиции меняет направление своего движения вдоль неё.

Все попытки сблизиться с немцами на подходящую дистанцию оказываются тщетными. Кратчайшее расстояние до немецких тральщиков при сближении остаётся не меньше ста кабельтовых.

Германская эскадра, увеличившая интенсивность траления после 2 час. 30 мин. пополудни, теряет потопленным на минах ещё один миноносец и подорванным — один вспомогательный крейсер.

Капитан 1-го ранга С. С. Вяземский за весь день ни разу не открывает огня, проявляя этим присущую ему выдержку. Несомненно, такое поведение командира и сама «Слава», молчаливо, спокойно и неуязвимо, как призрак, маневрирующая под неприятельским огнём, словно заманивающая противника вглубь залива, где, наверное, его ожидают неприятные сюрпризы, — действуют на нервы и без того уже смущённого адмирала Шмидта: за день операции погибли на наших минах его два миноносца и один тральщик и подорвались — один лёгкий и один вспомогательный крейсера.

Германская эскадра продвигается вперёд, но очень медленно и с большою осторожностью.

Под конец дня, ещё до захода солнца, адмирал Шмидт приостанавливает траление, уводит свою эскадру в направлении на юг — и доносит большому штабу о том, что операция прервана, так как минная защита очень сильна, и им встречено с нашей стороны упорное сопротивление.

«Слава», принявшая уже боевое крещение, отправляется на ночь в Аренсбург под прикрытие противоминных сетей. Минная же [11] дивизия, находившаяся во время боя «Славы» вне неприятельского огня и наблюдавшая со стороны наши действия, уходит на свою якорную стоянку у Цереля.

«Слава» не получила ни одного попадания, но на её палубы во время обстрела сыпались, как горох, мелкие осколки 11-дюйм. немецких снарядов при их разрывах о воду, не причиняя никакого вреда ни кораблю, ни его личному составу, т. к. палубы в бою были пусты.

После отбоя офицеры бегло обмениваются дневными впечатлениями. Все приятно возбуждены, и на лицах чувствуется какой-то особенный отпечаток: они уже смотрели в глаза смерти. Передают различные эпизоды боя и восторгаются выдержкой, хладнокровием, храбростью и настойчивостью командира, который всё время вёл корабль под неприятельский огонь, стараясь поскорее сблизиться с противником и активно противодействовать ему. Рассказывают, как спокойно и методично лейтенант А. П. Ваксмут, весь день стоявший у дальномера и порой обливаемый брызгами воды от близких разрывов неприятельских снарядов, — пердавал командиру в боевую рубку дистанции до германских кораблей. Он предчувствует, что не будет убит в бою, и уверенно об этом говорит. По подсчёту лейтенанта А. П. Ваксмута, на Ирбенской позиции было около семидесяти немецких кораблей.

Все очень довольны поведением команды; никто из неё, как и нужно было ожидать, не дрейфил. Только в носовой 12-дюйм. башне произошла маленькая неприятность; по какому-то недоразумению среди прислуги подачи снарядов оказались два баптиста, которые заявили, что в силу своих религиозных убеждений, они не могут принимать активного участия в бою — и просили поставить их под неприятельский огонь на открытую палубу в доказательство того, что в своём заявлении они не руководствуются инстинктом самосохранения. На палубу баптистов не поставили — и сегодня их списывают с корабля и отправляют в штаб.

Несмотря на приподнятое и оживлённое настороение, у всех заметна всё же досада, вызванная недостаточной дальнобойностью наших двенадцатидюймовых орудий.

После дневного напряжения нервов чувствуется некоторая усталость, и свободные от службы офицеры идут спать, ожидая завтра продолжения операции противника.

Весь день 27 июля мы находились в полной боевой готовности, но противник не появлялся. Служба связи выяснила, что он [12] временно прекратил операцию, — и «Слава» вечером возвратилась в Куйваст.

28 июля, в 4 часа 30 минут утра два броненосных крейсера «Роон» и «Принц Генрих» неожиданно появились в тумане перед Церелем — и произвели преждевременную «побудку» наших миноносцев, стоявших на якоре, подвергнув обстрелу их и маяк. Человеческих жертв не было, и один лишь «Сибирский Стрелок» получил два незначительных попадания. После этого миноносцы перешли на другое место, подальше от Цереля.

Днём неприятельские корабли больше уже не появлялись у Ирбенского пролива.

Немцы, несомненно, приостановили операцию, но нет никаких данных считать, что они отказались окончательно от намерения завладеть Рижским заливом; поэтому мы продолжаем ожидать их со дня на день.

В это время нами была получена информация о том, что после неудачной попытки противника завладеть заливом командующий германской Северной армией доложил по начальству: «Адмирал Морского отряда испугался «Славы» и ушёл, не прорвав позиции».

Надо принимать меры к тому, чтобы достигнуть большей способности нашего корабля противодействовать неприятельским силам. Уже срочно заказаны баллистические наконечники для 12-дюймовых снарядов, несколько увеличивающие дальность их полёта, но нельзя ожидать их присылки, при всей спешности заказа, в короткий срок; следовательно, нам остаётся прибегнуть при создавшихся условиях лишь к единственному средству для увеличения дальнобойности орудий, которым мы можем воспользоваться, — к крену. Об этом ведут со мной переговоры стар. лейтенант В. Н. Марков, лейтенант Ю. Ю. Рыбалтовский и командир корабля.

Решено кренить корабль в бою на 3 с половиною град.; при этом дистанция стрельбы увеличивается до 95 кабельтовых. Больший крен делать нельзя, так как при нём отпадает уверенность в полной исправности подачи снарядов и зарядов, и, кроме того, время перекренивания корабля с борта на борт, необходимое в условиях боя на минной позиции, становится чрезмерно большим; оно слишком велико и при 3 с половиною гр., и поэтому вызывает смущение у командира.

При нормальных условиях крен корабля получается затоплением от кингстонов бортовых коридоров по одному борту по осушительной системе, магистраль которой имеет в диаметре [13] всего лишь 4 дюйма. Крен в 1 град. получается со средней скоростью в 6 минут; стало быть для создания крена в 3 с половиною град. необходимо затратить 21 минуту, а для перекренивания на другой борт — 42 минуты; при дальнейших операциях придётся выкачивать воду из бортовых коридоров насосами сравнительно малой мощности, и необходимое для этого время достигнет часа или затянется ещё дольше.

Для ускорения перекренивая я пользуюсь шестью перепускными трубами большого диаметра в 6 дюйм. между внешними бортовыми коридорами, по две в каждом из следующих отсеков: носовом кочегарном, кормовом кочегарном и машинном, — и совмещаю перепускание воды в одних коридорах с затоплением от кингстонов или выкачиванием её — в других. Для этого перед боем я заполняю водой полностью в каждом из упомянутых отсеков два коридора из четырёх накрест: левый кормовой и правый носовой. При таких условиях первый крен одним перепусканием воды получается в 8 минут и другие — последовательно в 14, 22 и 30—35 минут; затем скорости перекренивания повторяются.

Для проверки подсчёта и для практики трюмных произвожу учение, которое даёт благоприятные результаты, совпадающие с теоретическими. Командир вполне доволен ими и принимает к сведению моё заявление о том, что скорость перекренивания можно ещё несколько увеличить при том условии, если поворот корабля на 180 град. в бою на позиции всегда производить в сторону от неё: естественный крен, получающийся при циркуляции, в этом случае способствует созданию большей разницы в уровнях воды соответствующих бортовых коридоров, ускоряющей перепускание её и затопление от кингстонов. Капитан 1-го ранга С. С. Вяземский, подчёркивая важность крена для нашего корабля в бою и своевременность и быстроту его получения, назначает в помощь себе для связи со мной специального офицера — мичмана П. Н. Вейсенгофа.

Итак, теперь есть надежда на то, что «Слава» в предстоящих боях будет более дееспособной.

Немцы между тем не проявляют особенной активности у Ирбенского пролива; лишь 30 июля утром линейный корабль типа «Брауншвейг» в сопровождении крейсера и миноносцев снова подверг безрезультатному обстрелу Церельский маяк.

В тот же день в личном составе офицеров «Славы» произошла перемена; наш симпатичный старший офицер, Владимир Григорьевич Антонов, покинул корабль, получив новое назначение. Его заменил на этом посту стар. лейтенант В. Н. Марков, [14] а старшим артиллеристом стал лейтенант Ю. Ю. Рыбалтовский.

31 июля в Куйваст прибыл со стороны Рижского залива «Уссуриец», ведущий на буксире повреждённый миноносец «Амурец» с большим дифферентом на корму. Последний подорвался ночью в Ирбенском проливе, наткнувшись на патрон сети против подводных лодок во время большой постановки мин при участии минного заградителя «Амур» и миноносцев. «Амурец» был поставлен у маяка для указания пути; его снесло ветром на сеть, и от пробоины при взрыве затопилось машинное отделение.

В течение всего дня 31 июля наши дозорные миноносцы видели очень далеко на горизонте непрерывно передвигающиеся дымы. Повидимому, там, на подступах к позиции, противник возобновил траление.

На следующий день рано утром дозорные миноносцы «Охотник» и «Генерал Кондратенко» заметили три неприятельских миноносца, обстреляли их — и с помощью «Новика» заставили быстро удалиться под прикрытие стоявшего в отдалении лёгкого крейсера.

В воскресенье 2 августа у нас на «Славе» совершается богослужение, после которого горнисты играют большой сбор.

Командир обходит роты, здоровается с ними; потом, собрав офицеров и матросов на шканцах, поднимается на правый трап кормового мостика — и после обычной команды: «Фуражки снять!» — читает громко и внятно параграфы Морского устава, относящиеся непосредственно к бою. Все с обнажёнными головами очень внимательно и почтительно слушали чтение.

Затем следует команда: «Накройсь!» — и теперь командир обращается к матросам с воодушевляющей, бодрой речью. Он после первого боя «Славы» называет их уже не иначе, как орлами, отважными воинами, доблестными защитниками Родины. Это нравится матросам, льстит их самолюбию и наполняет их души гордым и радостным сознанием высокой роли, какую играет каждый из них в бою.

В своей речи капитан 1-го ранга С. С. Вяземский говорит о том, что 26 июля в бою с превосходящими неприятельскими силами, обладающими новейшей артиллерией, «Слава» принуждена была молчать, чтобы не выдать недальнобойности своих устаревших орудий и не тратить зря снарядов; тем не менее противник ушёл, испугавшись одного грозного вида нашего корабля, бесстрашно маневрировавшего под его ураганным огнём. Как же почувствуют себя немцы, когда загремят наши 12-дюйм. пушки [15] и будут их гнать? Смелым бог владеет, и мы, бодрые духом, должны победить превосходящего противника, задержав его движение вперёд, и прославить на вечные времена наш любимый корабль. Слава о нас пронесётся по России и вызовет радость и восхищение государя императора и всех русских людей.

Команда, дух которой после боя 26 июля несколько ослабел от сознания недостаточной пользы нашего корабля в бою с неприятелем значительно сильнее нас, теперь, после речи командира, разошлась по палубам и кубрикам снова бодрая, оживлённая и с надеждой и верой в успех в грядущих боях.

В кают-компании за обедом капитан 1-го ранга С. С. Вяземский обращается с кратким словом к офицерам, в котором восхваляет их и выражает удовольствие по поводу того, что участвует с ними в боях. Он питает к офицерам полное доверие и хочет, чтобы и офицеры вполне отвечали ему тем же. С. С. Вяземский честно выполнит свой долг перед государем и Россией так же, как это делали и его предки, память о которых для него священна.

В тот же день вечером, сидя после ужина в своей каюте, я услышал через переборку голос окликнувшего меня соседа по каюте, мичмана Вадима Ивановича Иванова:

— Косташа! А, Косташа!

— Что скажете, Бумсик?

— Вы знаете? Завтра у нас — опять «мордянка».

Этим словом мы, офицеры, стали шутя называть бой; его привил Жюль Рыбалтовский, подхватив у одного из комендоров.

— Будем сражаться не с простыми броненосцами, а с дредноутами, — продолжал Вадим с гордым оттенком голоса, — только что получена информация начальника службы связи. Я, Косташа, тороплюсь на вахту, а подробности боя вы сами можете узнать.

Немедленно после этого краткого извещения я пошёл в каюту дежурного офицера по расшифровке радиодепеш — и познакомился с информацией о завтрашнем бое контр-адмирала А. И. Непенина. В ней подробно сообщалось о времени подхода германской эскадры к Ирбенской позиции и о её составе. В этот раз в первой линии будут находиться, кроме линейных кораблей типа «Дойчланд», крейсеров, миноносцев и тральщиков, дредноуты типа «Нассау». В операции под командованием того же адмирала Шмидта принимают участи 8 дредноутов, 7 [16] броненосцев, 11 крейсеров, 4 подводных лодки и около 120 миноносцев и тральщиков.

В каюте дежурного офицера по расшифровке и в кают-компании — оживление: офицеры обмениваются мнениями о предстоящей «мордянке». Шансы её для нас очень неблагоприятные: придётся сражаться с несколькими дредноутами; у каждого из них — двенадцать 11-дюймовых орудий; но, принимая во внимание, что дальнобойность их вряд ли больше, чем у «Дойчландов», и, следовательно, «Славе» удастся с креном достигать тральщиков — мы не унываем и сохраняем уверенность в нашем успехе. Всех нас забавляет то, что немцы сочли нужным теперь выслать против «Славы» такие мощные корабли, как «Нассау». Вообще вся неприятельская «армада» в этот раз значительно сильнее, чем раньше.

3 августа, в одиннадцатом часу утра, «Слава» приближается к Ирбенскому проливу под охраной миноносцев 9-го дивизиона.

На горизонте перед нами опять та же картина, что была 26 июля, — облака дыма и лес мачт с тою лишь разницею, что их теперь больше. На всём его протяжении — неприятельские корабли.

Германская эскадра начала подходить к Ирбену и сосредоточивать свои силы здесь уже с девяти часов утра.

Наши корабли распределены следующим образом: миноносцы — вдоль всей позиции, а канонерские лодки «Грозящий» и «Храбрый» — в манёвренном мешке, вынесенном вперёд для обстрела тральщиков противника и отражения прорыва его миноносцев и подводных лодок.

Сегодня сигнал боевой тревоги проиграли на более дальней дистанции от противника.

Все разбежались по расписанию; спустился и я к своему месту по тревоге в центральной части корабля, в среднем отсеке жилой палубы, возле радиорубки. Здесь имеется телефон в боевую рубку, при помощи которого я поддерживаю связь с нею во время боя; тут же находится и кренометр; вот и всё скромное оборудование моего поста, очень примитивное по сравнению с тем, какое имеется на наших дредноутах. [17]

Как только я спустился в свой пост, мичман П. Н. Вейсенгоф сообщил мне по телефону распоряжение командира — накренить корабль на левый борт; стало быть подходим к позиции с правого края её. Поднимаюсь на батарейную палубу — и передаю соответствующие приказания трюмным в кочегарных и машинных отделениях.

Вскоре после получения крена один из «Дойчландов» открывает по нам огонь с большой дистанции. Доносится характерное шипение снарядов при полёте и вслед за этим — их разрывы.

«Слава», развернувшись в боевую позицию, мчится под неприятельским огнём на сближение с «Дойчландами». Разрывы их снарядов — всё сильнее и сильнее, и наш корабль содрогается от них.

Проходит ещё короткий промежуток времени — и гремит первый залп наших 12-дюймовых орудий; мы, по-видимому, сблизились с тральщиками...

Приятная весть в один миг распространяется по кораблю... Всех, кого вижу из матросов, с радостной улыбкой говорят: «Наши стреляют».

Между тем грохот от разрывов неприятельских снарядов усиливается... неистово шипят они при полёте... издали доносится рокот орудий... но все эти звуки заглушаются выстрелами наших двенадцатидюймовок, продолжающих посылать залпами через одинаковые, короткие промежутки времени снаряды в тральщики, отгоняя их с минной позиции на вест.

«Слава», дойдя до минного поля, меняет курс и сбивает расчёты немцев. Ещё раздаётся пара наших залпов — и мы прекращаем огонь; замирает и стрельба противника.

Идя вдоль позиции, «Слава» приближается к Михайловскому маяку и обстреливает его 6-дюймовыми орудиями, т. к. командир предполагает, что немцы оттуда ведут корректировку срельбы своих кораблей. Береговая батарея у маяка сначала отвечает нам, но с недолётами и вскоре прекращает огонь.

«Слава», дойдя до края позиции, меняет направление вдоль неё на обратное. Командир делает поворот в сторону залива, как было условлено. Я своевременно получаю из боевой рубки распоряжение — перекренить корабль на правый борт. Потребное для этого время сокращается на циркуляции до 11 минут; ускорению способствует и отчётливая, быстрая работа трюмных, довольных сознанием важной роли, выпавшей на их долю в бою.

После поворота «Славы», на обратном её движении вдоль позиции, в боевой рубке замечают, что крейсер «Принц [18] Адальберг» вышел далеко вперёд из линии германских больших кораблей — и подходит к нашим миноносцам. «Слава» быстро приближается к нему, открывает по крейсеру огонь из 12-дюймовых орудий и после пары перелётов накрывает его. Под нашим метким огнём «Принц Адальберг» уходит полным ходом назад.

В то же время из мглы показываются два дредноута типа «Нассау» — и на дистанции в 120 кабельтовых открывают по «Славе» огонь.

По звуку неприятельских снарядов можно сразу уверенно определить, не глядя на стреляющие корабли, что они — не «Дойчланды», а принадлежат к другому классу: снаряды первых шипят, а эти летят сравнительно беззвучно.

Дредноуты скоро пристреливаются и дальше ведут по нам методичную стрельбу, каждый порознь, залпами из четырёх 11-дюймовых орудий по очереди, через одинаковые и корткие промежутки времени.

«Слава», вся содрогаясь под этим сильным огнём, идёт полным ходом, маневрируя, на сближение с противником и, достигнув подходящей дистанции до тральщиков, стреляет по ним своими 12-дюйм. орудиями; те разбегаются во все стороны и отходят с позиций на вест. Затем мы удаляемся от дредноутов.

Дальше, в течение всего дня, «Слава» проходит несколько раз вдоль позиции на манёвренном её пространстве, продолжает обстреливать тральщики и отгоняет их, попадая при сближении под сильный огонь «Дойчландов» и дредноутов типа «Нассау». Перемена направления движения нашего корабля на краях манёвренного пространства всегда сопровождается его перекрениванием.

В 5 часов вечера со «Славы» замечают, что вдоль неприятельского берега, со стороны Люзерорта, пробирается украдкой неприятельский миноносец. Мы открываем по нему сильный огонь из 6-дюйм. орудий — и заставляем отойти назад.

С наступлением темноты, после того, как противник прекращает траление, наши миноносцы уходят в Кальбоденгрунд, а «Слава» — в Аренсбург.

За этот день германская эскадра потеряла потопленными 2 миноносца, взорвавшихся на минах, и один тральщик, погибший от огня нашего корабля.

«Слава» вышла из боя, как и 26 июля, совершенно незатронутой неприятельскими снарядами и даже их осколками, так как снаряды дредноутов, в отличие от «Дойчландов», при разрывах [19] в воде совсем не давали осколков. Полная удача опять нас сопровождала. Ей способствовал и опыт нашего командира, а его порыв, настойчивость, хладнокровие и желание выполнить то, что от нас требовалось, несмотря ни на какую стрельбу, — вызывали среди нас общий восторг.

Немцы сообщили в своей информации об Ирбенском сражении о том, что «Слава» была повреждена и от пробоин получила крен: они издали не разобрались в истинной причине операции с перекрениванием.

Наступившая ночь была беспокойной; под её тёмным покровом прорвались в Рижский залив для атаки «Славы» два лучших быстроходных миноносца противника: «V-99» и «V-100»; этому способствовал густой туман, сквозь который ничего не было видно в расстоянии полукабельтова.

Уже в 11 час. вечера дозорные миноносцы «Генерал Кондратенко» и «Охотник» заметили два неприятельских миноносца, прорвавшихся в Рижский залив. Между ними завязался бой, но немцы, пользуясь туманом, исчезли.

В 3 часа ночи опять произошла встреча тех же миноносцев с двумя нашими — «Войсковым» и «Украиной». Последовал кратковременный бой в несколько минут — и противник опять удалился. «Войсковой» получил лёгкое повреждение, и три матроса его команды были тяжело ранены.

Позже, уже на рассвете, произошёл славный бой «Новика» на Ирбенской позиции с теми же двумя прорвавшимися миноносцами, длившийся 17 минут. Несмотря на превосходство неприятеля, у которого было шесть 100-мм орудий против четырёх орудий того же калибра «Новика», — наш доблестный корабль, прекрасно стреляя, быстро нанёс большие повреждения немецким миноносцам — и принудил их бежать; они скрылись в дымовой завесе, и один из них погиб, выбросившись на берег.

После окончания этого боя, около 7 час. утра, на позицию вступает «Слава». Приближаясь к ней, мы слышим стрельбу противника и видим лишь столбы воды от падающих и разрывающихся его тяжёлых снарядов, и наши миноносцы, маневрирующие среди них под командой начальника Минной дивизии. «Слава» проходит вперёд мимо миноносцев.

Густой туман не позволяет нам видеть самого противника: ни его большие корабли, ни тральщики, ни даже вспышки его орудий. Мы чувствуем себя совершенно слепыми по отношению к неприятелю; он же при нашем появлении открывает по «Славе» огонь — и пристреливается к ней, хотя и не быстро, так как она, находясь в полосе более разреженного тумана и к [20] тому же под солнцем, представляет собой достаточно хорошиую цель для германских дредноутов. Немцы стреляют по нам залпами из четырёх орудий, как и вчера, но более часто.

Мы отвечаем противнику огнём наших двенадцатидюймовых орудий, но, к большому сожалению, стрельба «Славы» не может быть точной.

За весь бой только однажды и один лишь лейтенант А. П. Ваксмут, стоящий у дальномера, замечает при сближении появившиеся в тумане на короткий промежуток времени мачты германского дредноута, стреляющего по нам, — и просит в рубку открыть огонь по указанному им направлению. Увы, комендоры, не видя цели, не знают, куда наводить орудия.

Между тем противник почти беспрепятственно тралит в тумане — и продвигается вперёд. Расстояние до него становится постепенно всё меньше, а точность его огня попутно увеличивается.

На дистанции около 60 кабельтовых «Слава» получает почти одновременно три попадания 11-дюймовых снарядов.

Я нахожусь в это время, как обычно в бою, на батарейной палубе, у люка в жилую палубу, над своим постом. Отсюда легче наблюдать за попаданиями неприятельских снарядов, т. к. здесь двери поперечных переборок по правому борту по боевой тревоге остаются открытыми, и поэтому можно в наиболее короткий промежуток времени прибежать к поражённому месту и принимать необходимые меры.

О первом попадании сразу узнаю по дыму в офицерском отделении, сопровождающему разрыв неприятельского снаряда.

Через несколько секунд я с трюмным старшиной Карповым уже там. Подбегая, вижу сквозь дым судового священника, хватающего пожарный шланг. Человека три из матросов трюмно-пожарного дивизиона на один момент шарахаются в сторону, но тотчас же хватаются за шланги вслед за священником.

Едва попадаю в офицерское отделение, разрыв второго снаряда противника слегка подбрасывает меня и валит на палубу. Поднимаюсь и иду к горящим офицерским каютам по левому борту. Туда подтягивают пожарные шланги и направляют струи воды, но ещё трудно хорошо ориентироваться в густом дыму от разрывов двух снарядов и от пожара.

Темень... чад... духота... трудно дышать... на расстоянии полусажени ничего не видно...

Попадаю под сильные струи воды, окатывающие меня... Отхожу в сторону и слышу недалеко от себя несколько повышенный [21] голос мичмана И.&bnsp;И. Рооса, командира левой кормовой 6-дюймовой башни, и попутно вижу сквозь дым силуэт его, быстро спускающегося по трапу в батарейную палубу. Подхожу ближе и узнаю, что в его подбашенном отделении и зарядном погребе — пожар; погреб надо затопить.

Роос бежит к горловине на батарейной палубе, через которую распространился пожар вниз, чтобы затем проникнуть в подбашенное, — тушить пожар и изолировать погреб; я же спускаюсь в жилую палубу, где сосредоточено управление клапанами затопления кормовой 6-дюймовой группы погребов. Там находится по боевому расписанию трюмный унт.-офицер Гачевский. Мы подбегаем к клапанам и открываем нужный из них.

Проходит несколько секунд — и зарядный погреб уже заполнен водой. Опасность взрыва миновала.

В жилой палубе не так дымно, как наверху. Вижу сильно выпученную и пробитую осколками лёгкую переборку левой верхней кормовой угольной ямы. Я вхожу в неё — она пустая — и быстро охватываю взглядом картину разрушения, произведенного неприятельским 11-дюймовым снарядом, пробившим здесь повыше ватерлинии броневой пояс толщиной в 8 дюймов и взорвавшимся в верхнем бортовом коридоре между 65-м и 71-м шпангоутами. Совершенно разрушены его переборка на 65-м шпангоуте и второй борт от палубы до палубы на протяжении больше 24 футов.

У пробоины работают трюмные 5-го отсека под руководством своего старшины, унт.-офицера Потапова. Деревянная пробка с прослойкой пакли, пропитанной суриком, — уже на месте. Теперь подкрепляем её двумя подпорками и подбиваем клинья.

Этот же снаряд, разорвавшись в бортовом коридоре, повредил проводки; рулевое управление и управление огнём из боевой рубки испортились. Командир «Славы» принуждён застопорить на некоторое время машины, пока исправляют повреждения.

Поднимаюсь на батарейную палубу. Там пожар уже ликвидирован; прибежавший из центрального поста лейтенант Н. В. Задлер успешно руководил тушением его. Старший офицер стар. лейтенант В. Н. Марков оставался в боевой рубке, т. к. управлял в бою огнём 12-дюймовых орудий.

Четыре офицерских каюты совершенно разрушены разрывом 11-дюймового снаряда, попавшего в лёгкий борт против одной из них. [22]

Третий снаряд причинил лишь незначительные повреждения, пробив правый фальш-борт на спардеке, против шканцев, и разрушив часть коечных сеток.

У нас нет ни убитых, ни раненых от всех трёх попаданий; лишь несколько матросов получили при разрыве снарядов ожоги и один из команды, горнист, — тяжёлые. Господь Бог нас хранит.

«Слава», временно выйдя из огня противника, теперь снова продолжает бой.

Между тем руководящий обороной Рижского залива начальник Минной дивизии капитан 1-го ранга П. Л. Трухачев, брейд-вымпел которого развевается на «Пограничнике», учтя все создавшиеся условия боя на Ирбенской позиции и сознавая, что мы больше не имеем возможности оказывать активное противодействие неприятелю, успешно пользующемуся благоприятным для него густым туманом и уже протралившему почти всё заграждение, — поднимает сигнал: «Силам Рижского залива идти на вторую позицию», — т. е. к Моонзунду.

Не по душе нашему командиру этот сигнал. Он рассматривает уход с Ирбенской позиции, как бегство, и, кроме того, считает вторую позицию совершенно неподходящей для боя вверенного ему корабля, хорошо зная все недостатки её. Там «Слава», находясь словно в западне, отрезанная от Финского залива природной преградой, защищённая со стороны Рижского залива лишь слабым минным заграждением и лишённая возможности свободно маневрировать за недостатком места, — станет лёгкой жертвой для превосходящих силами немцев и обречена на верную гибель. Там будет для неё лишь решительный бой чести без всякой возможности оказать существенную пользу и без надежды на успех. Здесь же, у Ирбенской позиции, «Слава», находясь теперь даже в весьма неблагоприятных условиях для боя, может всё же оказывать сопротивление противнику, правда, незначительное и быть этим полезной.

Взвесив все эти обстоятельства, капитан 1-го ранга С. С. Вяземский продолжает вести бой, словно не замечая сигнала, — и прекращает его лишь тогда, когда начальник Минной дивизии подходит на «Пограничнике» совсем близко к «Славе» — и лично приказывает ему по мегафону идти немедленно на вторую позицию.

С болью в сердце капитан 1-го ранга С. С. Вяземский поворачивает свой корабль — и, покинув Ирбенскую позицию, направляется в Куйваст. Горнисты играют отбой боевой тревоги. [23]

В пути наш командир приглашает в рубку офицеров корабля, старших специалистов, для того, чтобы узнать их мнение относительно возможности прорыва «Славы» через Ирбенский пролив в Балтийское море для присоединения к главным силам нашего флота. Все высказываются за то, что прорыв при создавшихся условиях неосуществим; таково же мнение и командира, и план прорыва отбрасывается.

Офицеры после отбоя с интересом осматривают повреждения корабля и пепелище пожара. Здесь — полный хаос: беспорядочно валяются разрушенные и исковерканные переборки кают, торчат груды железа и разбитой и обгоревшей мебели; держится сильный и неприятный запах гари. Четыре погорельца — И. И. Роос, А. П. Ваксмут, старший штурман и доктор С. В. Скворцов почти тщетно ищут что-либо сохранившееся в целости из вещей. В каюте приунывшего «Стенобита» всё сгорело до тла: он хранил там бутыль спирта для медицинских надобностей.

11-дюймовый снаряд, создавший эти разрушения, попал в каюту лейтенанта А. П. Ваксмута, где находилась горловина ручной подачи левой кормовой 6-дюймовой башни, державшаяся по боевой тревоге открытой. При разрыве снаряда в неё упало горящее пальто Анатолия Петровича — и произвело пожар в подбашенном отделении и зарядном погребе.

За обедом в кают-компании обмениваемся впечатлениями боя и узнаём друг от друга всевозможные его подробности. На мичманском конце по обыкновению — смех и шутки. Вспоминают главным образом комические эпизоды боя. Рассказывают про корабельного кока, который в разгаре боя, не найдя старшего офицера, озабоченно обратился к командиру с настойчивой просьбой — нарядить матросов для чистки картошки. У кока на уме лишь своя забота — приготовить вовремя обед, и его беспокоит только нарушение обычного налаженного порядка в камбузе; грохот же наших орудий, жужжание и разрывы неприятельских снарядов и вздымающиеся вокруг корабля гигантские столбы воды — нашего кока совершенно не трогают и не волнуют.

Вечером мы прибыли в Куйваст, и старший офицер распределил наших погорельцев по другим каютам, уплотнив молодых мичманов.

5 августа пришло известие от посланных в разведку миноносцев 5-го дивизиона о том, что германская эскадра, пройдя Ирбенский пролив, медленно и осторожно продвигается вдоль берега, недалеко от Домеснеса, вглубь залива. [24]

По информации начальника службы связи, полученной в тот же день, немцы решили положить конец активности наших сил в Рижском заливе и прежде всего вывести из строя и уничтожить «Славу», а затем преградить доступ из Финского залива в Моонзунд нашим небольшим кораблям.

«Слава» находится теперь под непосредственной угрозой и готовится к бою, принимая до полного запаса снаряды, воду и грузя уголь. Командир совещается относительно всех возможных случаев со старшими специалистами и даёт последние инструкции.

Всем ясно, что мы не можем выйти из боя победителями, т. к. превосходство германских сил слишком значительное, но мы должны нанести противнику наибольший ущерб в бою, который будем вести до последнего снаряда. Если к этому времени «Слава» останется на плаву, то мы выводим её на самое глубокое место, отмеченное заранее буйком, — и затем взрываем её и одновременно переворачиваем. К этой последней мере командир прибегает потому, что здесь, в Моонзунде, мелко, и даже в самом глубоком месте «Слава» при одном лишь взрыве и затоплении не может погрузиться в воду полностью. Доблестный командир не желает, чтобы на торчащих мачтах вверенного ему корабля, хотя и повреждённого и погибшего, немцы посмели поднять свои флаги.

Перед взрывом и переворачиванием «Славы» всю команду и большую часть офицеров пересаживают на конвойные миноносцы. На «Славе» остаются лишь командир и офицеры, необходимые для выполнения операции по уничтожению её, с ограниченным количеством специалистов из команды. После открытия соответствующих кингстонов и клапанов и зажигания бикфордова шнура все оставшиеся тоже покидают корабль.

6 августа «Амур» поставил мины перед Моонзундом со стороны Рижского залива. В 5 часов вечера, вскоре после окончания этой постановки, «Донской казак» донёс о том, что он видит большую германскую эскадру, направляющуюся к нам.

«Слава» выходит на позицию и ждёт немцев... Наступают сумерки и надвигается ночь, а их не видно... Предполагаем, что операция отложена ими на завтра.

В этот же день, в 3 часа пополудни, вышли из Риги в Моонзунд канонерские лодки «Сивуч» и «Кореец». В сумерках их обнаружил и стал преследовать германский отряд в составе крейсера и трёх миноносцев. Затем произошёл всем известный героический бой «Сивуча» с сильным противником, закончившийся гибелью нашего доблестного корабля. «Кореец» ускользнул от неприятеля, но, потеряв своё место, наткнулся [25] в тумане на камни. Немцы потеряли погибшим в этом бою один миноносец.

Весь день 7 августа мы по-прежнему напряжённо ожидали неприятеля. К этому дню Куйваст уже совсем опустел. Через Моонзунд ушли из Рижского залива все вспомогательные суда, военные транспорты, гидро-матка «Орлица» и большинство миноносцев.

На рейде — лишь «Слава», готовая в любой момент вступить в решительный и неравный бой, и несколько миноносцев, предназначенных для её охраны и для дозора.

Германская эскадра, однако, по непонятной нам причине не появляется. Не видно её и на следующий день.

Ожидание становится слишком затяжным; команда начинает уставать от долгого напряжения нервов, и дух её несколько ослабевает от сознания безнадёжности положения корабля.

Командир чувствует, что нужно поднять настроение; поэтому 8 августа, в 11&bnsp;час. 30 мин. утра, он приказывает собрать матросов на шканцах — и обращается к ним с воодушевляющей речью. Посвятив их в курс предстоящего боя, С. С. Вяземский говорит о том, что все мы в бою должны нанести противнику наибольший вред и доблестно выполнить священные обязанности перед Отечеством: теперь вся Россия и государь император смотрят на нас и ждут от нас подвигов; нам выпало счастье — постоять за честь нашей великой страны и дополнить историю доблестного родного флота новыми полными героизма страницами.

«Вечная слава нашему кораблю! Вечная слава вам, орлам, бесстрашным защитникам нашей Матушки-России и её Царя-Батюшки! Ура!» — так заканчивает свою речь С. С. Ряземский.

Дружным громовым «Ура!» отвечает команда своему доблестному командиру.

Повеселевшие и приободрённые матросы идут под звуки сигнальных горнов обедать.

Не прошло и трёх часов после речи командира, как мы получили информацию о том, что немцы покинули Рижский залив...

Какая неожиданная, важная и приятная новость! Но вместе с тем — совершенно непонятная нам, ещё мало осведомлённым о всём, что происходило в Рижском заливе; она кажется почти сказочной, и поэтому трудно ей поверить, но нельзя и не верить, т. к. информация исходила от начальника службы связи, контр-адмирала А. И. Непенина, а он никогда не ошибается. [26]

После непродолжительных сомнений сердца всех наполняются радостью за дорогую нам «Славу» и её личный состав радостью за успех и победу наших морских сил над превосходящими — неприятельскими.

Что же побудило немцев уйти из залива?

Эскадра адмирала Шмидта, как мы скоро узнали, за пять дней операции прорыва понесла большие потери: 6 миноносцев и несколько тральщиков были повреждены и частью погибли в боях и на минах; один лёгкий крейсер потопила наша подводная лодка «Акула», а другой, линейный крейсер «Мольтке», подорвала английская — «E-1»; его увели в ближайший порт. Германская эскадра встречала на каждом шагу геройский отпор с нашей стороны. Попытка немцев высадить десант в Пернове окончилась неудачей.

Адмирал Шмидт не ожидал такого упорного сопротивления. Мрачно учтя свои потери и предвидя их и в будущем, он проникся сознанием безнадёжности предпринятой операции и отдал приказ об уходе своей эскадры из залива.

17 августа «Славу» посетил прибывший в Моонзунд начальник минной обороны контр-адмирал А. С. Максимов. Произведя смотр, он высказал офицерам и команде своё восхищение боевыми действиями нашего корабля и заявил, что весь флот и Россия имеют основание гордиться нами.

В течение четырёх дней происходила постановка мин на Ирбенской позиции под непосредственным руководством начальника минной обороны.

В то же время в Ирбене, у неприятельского берега, производили закупорку проходов на мелком месте лайбами, нагруженными камнями, и пароходами.

В этой рискованной операции принимали участие офицеры Минной дивизии и два офицера «Славы», по жребию: лейтенант А. П. Ваксмут и мичман А. Э. Зиберт.

Было приказано затопить лайбы ночью снаружи минного заграждения, но поднявшийся шторм разбросал суда на пути к проливу, и многие буксиры потеряли свои лайбы. Произошло запоздание. Тогда адмирал решил произвести закупорку, не откладывая, внутри заграждения. Операция началась с рассветом и закончилась к двум часам дня. Она была выполнена благополучно. Участников её прикрывал 5-й дивизион миноносцев под командой капитана 1-го ранга П. М. Плена. Немцы почему-то совершенно не стреляли.

К концу операции «Славу» отправили из Куйваста в Аренсбург. По пути, недалеко от Моонзунда, мы видели незнакомые [27] по форме и непривычные для наших глаз буйки, поставленные немцами после прорыва в Рижский залив для обозначения протраленных ими мест, — и могли убедиться в том, несколько мы были близки тогда к роковой развязке.

В Аренсбурге к нам вернулись оба наших офицера, принимавшие участие в заграждении Ирбена. Судьба им благоприятствовала: во время шторма они не потеряли ни одной лайбы.

Лейтенант А. П. Ваксмут был назначен старшим штурманом «Славы», т. к. его предшественник на этой должности, получив новое назначение или заболев, покинул корабль. Вместе с ним отбыл и заболевший младший врач С. В. Скворцов.

21 августа адмирал решил обстрелять Михайловский маяк и, если возможно, разрушить его. Для выполнения этой задачи была отправлена «Слава». Она произвела обстрел, создавший большой пожар и взрывы вокруг маяка, но сам он остался нетронутым, т. к. разрушение маяка с большой дистанции ограниченным количеством снарядов — задача неосуществимая.

После обстрела с юга появился неприятельский гидроплан, атаковал «Славу» и сбросил на неё бомбы; ни одна из них не попала в корабль.

На следующий день начальник минной обороны, закончив постановку мин, покинул Моонзунд.

Конец августа прошёл в Рижском заливе совершенно спокойно, если не считать двух безрезультатных налётов немецких гидропланов 29 и 30 августа на наши корабли в Аренсбурге. Они были ответными на воздушную атаку, тоже безрезультатную, нашими гидропланами линейного корабля типа «Виттельсбах» в Виндаве.

В августе силы Рижского залива удостоились благодарности государя императора за успешную оборону.

1 сентября прибывший в Куйваст командующий флотом вице-адмирал В. А. Канин произвёл смотр «Славе» и поблагодарил личный состав за боевую службу и за порядок на корабле.

После его посещения на «Славе»был оставлен флагманский артиллерист флота, капитан 1-го ранга А. Ю. Свиньин для установки зенитного орудия. Оно было новинкой, и флагманский артиллерист в течение нескольких дней вёл с помощью наших офицеров подсчёты для таблиц, необходимых для стрельбы. После установки нового орудия и окончания вычислений производились учебные стрельбы.

Между тем 4 сентября мы получили печальное сообщение о том, что у входа в Моонзунд, в четырёх милях от Вормсского [28] маяка, тральщик «№ 1» натолкнулся на мину, поставленную, по-видимому, неприятельским подводным заградителем, — и потонул.

8 сентября прибыл в Моонзунд капитан 1-го ранга А. В. Колчак и вступил в командование Минной дивизией вместо заболевшего, недавно произведённого в контр-адмиралы и награждённого орденом Св. Георгия 4-й степени П. Л. Трухачева.

С его прибытием тотчас же начались операции сил Рижского залива, направленные к тому, чтобы оказывать существенную и систематическую помощь нашей армии на правом её фланге, упиравшемся в залив.

12 сентября «Славу» послали к мысу Рагоцем произвести обстрел неприятельской позиции и этим помочь нашей армии продвинуться вперёд.

С нами были канонерская лодка «Гозящий», авиаматка «Орлица» и несколько миноносцев; среди них — «Пограничник» под брейд-вымпелом начальника Минной дивизии.

При подходе «Славы» к берегу в 7 часов утра, по ней открыли огонь неприятельские батареи. Снаряды ложились в разных направлениях далеко от корабля.

Наши 3-дюймовые орудия отвечали батареям и обстреливали прибрежную полосу. Огнём носового плутонга управлял лейтенант Ю. Ю. Рыбалтовский, покинувший для этого с разрешения командира боевую рубку, а огнём кормового плутонга — лейтенант Г. А. Орфенов. Батареи были хорошо скрыты и замаскированы, и поэтому наша стрельба по ним не могла быть достаточно точной.

По заданию предстоящей операции «Слава» должна была подвергнуть обстрелу город Туккум, нами не видимый и находящийся на предельной дистанции стрельбы наших 12-дюймовых орудий.

Вследствие дальности расстояния до намеченной цели «Слава» подошла к берегу так близко, как позволяла глубина. При приближении к нему непрерывно бросали лот — и застопорили машины лишь тогда, когда имели под килем лишь один свободный фут воды. Нам предстояла стрельба по невидимой цели, и поэтому мы стали на якорь (против корчмы Лагге). Расстояние [29] до берега было 8 кабельтовых. Так как оттуда дул ветер, то «Слава» не могла повернуться к берегу бортом, и наши кормовые 12-дюймовые орудия не имели возможности стрелять. Заметив это, командир приказал старшему офицеру спустить катер и завести с кормы верп.

Между тем неприятельские батареи продолжали стрелять. Их беспорядочный огонь становился после спуска якоря постепенно более точным, но всплески воды от падающих в неё снарядов выглядели ничтожными и жалкими по сравнению с колоссальными водяными столбами от 11-дюймовых снарядов, тесно облегавшими «Славу» в недавних морских боях в Ирбенском проливе.

На стрельбу батарей смотрели с некоторым пренебрежением и не уделяли ей должного внимания. Командир, по-видимому, не хотел откладывать из-за незначительных батарей операцию обстрела позиций и продолжал подготавлять к ней корабль.

Старший лейтенант В. Н. Марков, закончив спуск катера, подошедшего вслед за этим под командой младшего минного офицера мичмана Г. А. Степанова к переднему срезу левого борта, руководил погрузкой на него верпа, находясь на мостике сзади боевой рубки.

В то время старший штурман, лейтенант А. П. Ваксмут, определив по главному компасу на верхнем мостике место корабля, приказал рулевому снять компас, т. к. от стрельбы 12-дюймовых орудий он подвергался сильной тряске, — и снести пеленгатор в рубку. Затем Анатолий Петрович, спустившись в боевую рубку, отметил место корабля на морской карте, перенёс его на сухопутную, определил расстояние до Туккума — и переводил его на кабельтовы, пользуясь таблицей. Этими манипуляциями и вычислениями он занимался, стоя согнувшись над маленьким столиком.

Кроме лейтенанта А. П. Ваксмута, в боевой рубке находились командир корабля, флагманский артиллерист, два рулевых на штурвале и один рулевой на приборе, подающем направление орудиям.

Капитан 1-го ранга С. С. Вяземский и капитан 1-го ранга Свиньин стояли сзади рулевого штурвала и, часто смеясь, о чём-то оживлённо разговаривали.

После постановки на якорь уже прошло минут пятнадцать — и вдруг неприятельский стомиллиметровый снаряд попадает в нижнюю кромку визирной прорези боевой рубки... разлетающиеся по ней осколки вмиг прекращают жизнь всех находящихся здесь, кроме лейтенанта А. П. Ваксмута... осколки пронеслись над [30] его спиной, и только один из них легко ранил его рикошетом в ногу. Предчувствие Анатолия Петровича ему не изменило в этот критический момент, когда он был так близок к смерти.

Лейтенант А. П. Ваксмут в первый момент после попадания совершенно ошеломлён... он поражён тем, что не слышит больше командирского смеха... разогнув спину, замечает последние движения руки ног, падающих в какую-то бесформенную кучу... Руководимый прежде всего желанием выйти на свет, уходит из боевой рубки — и наталкивается на лежащий на мостике у входа труп с разбитой головой рулевого, спустившегося сверху в момент попадания; в руке его был виден пеленгатор.

Анатолий Петрович замечает на мостике стар. лейтенанта В. Н. Маркова; он ранен шрапнелью того же снаряда в голову и в шею, и по щеке его течёт кровь. Тут только старший штурман вполне понял, в чём дело... Оба они входят в боевую рубку&mnsp;— и убеждаются в происшедшем.

Старший офицер, заменив в качестве командира убитого капитана 1-го ранга С. С. Вяземского, приказывает находящемуся при нём старшему боцману поднимать якорь и говорит А. П. Ваксмуту, что идёт на перевязку.

По приказанию старшего штурмана сигнальщики поспешно выносят из боевой рубки тела убитых.

На мостик прибегает младший боцман — и лейтенант А. П. Ваксмут приказывает ему выбирать якорь.

В рубке всё разбито; поэтому нужно перевести управление рулём в центральный пост. Четыре старых опытных рулевых убиты, и переводом управления занялись молодые рулевые, оставшиеся в живых. С этой задачей они, молодцы, справились отлично.

На мостие поднимается из центрального поста старший минный офицер лейтенант Н. В. Задлер, который, получив ошибочное сообщение о том, что все офицеры наверху убиты, собирался вступить в командование кораблём; узнав, что стар. лейтенант В. Н. Марков жив, ухдит снова вниз на своё место по боевой тревоге.

Роковой снаряд, сразивший командира, флагманского артиллериста и четырёх рулевых, был первым, попавшим в корабль. За ним последовали другие.

Одновременно пристрелялась к «Славе» и другая батарея — и стала забрасывать её шрапнельными снарядами. Одним из них был убит минный унтер-офицер, стоявший у лебёдки [31] на шканцах при спуске катера. Третий снаряд попал в надстройки возле камбуза и, разорвавшись, повредил их.

«Слава», с невыбранным якорем, вся под беглым огнём двух неприятельских батарей, лишённая командира и с раненым старшим офицером, — очутилась в очень неблагоприятном положении.

Её нужно было поскорее вывести из огня противника во избежание дальнейших жертв и повреждений.

Чудом оставшийся в живых лейтенант А. П. Ваксмут принимал к тому меры со свойственным ему спокойствием и хладнокровием.

Боцмана уже выбирали якорь, а прибывший на бак из 6-дюймовой башни лейтенант Н. Моисеев показывал на мостик положение его.

Когда якорь выбрали, Анатолий Петрович, снова войдя в рубку, дал ход машинам и стал выводить корабль из неприятельского огня.

Позже в боевую рубку поднялся из носового 3-дймового плутонга лейтенант Ю. Ю. Рыбалтовский, а затем, после перевязки раны, пришёл стар. лейтенант В. Н. Марков.

«Слава», управляемая из центрального поста по единственно уцелевшей переговорной трубке, с рулём, положенным лево на борт, проходила медленно на циркуляции мимо обстреливающих её батарей.

Шестидюймовым башням правого борта было приказано открыть по ним плутонговый огонь, который привёл их через некоторое время к молчанию.

Вслед за этим был принят сигнал от капитана 1-го ранга А. В. Колчака с запросом: «Что случилось?» От нас последовал ответ: «Имею повреждения, убитых и раненых».

Когда «Слава» была уже вне огня противника, и машины застопорили, лейтенант Ю. Ю. Рыбалтовский подсменил лейтенанта А. П. Ваксмута и отправил его, всего забрызганного кровью и мозгами убитых, вниз для того, чтобы он привёл себя в порядок.

После того, как Анатолий Петрович помылся и переоделся, а врач перевязал ему рану ноги, он опять поднялся на мостик.

К тому времени к нам подошёл «Пограничник», и капитан 1-го ранга А. В. Колчак поднялся на «Славу». Он справился, в каком положении корабль, каковы повреждения и пошёл поклониться праху убитых. [32]

Во время его пребывания у нас на борту мы подверглись атаке немецкого аэроплана, от которого стали изворачиваться. Сброшенные им бомбы не попали на «Славу».

Начальник Минной дивизии спросил стар. лейтенанта В. Н. Маркова, может ли он продолжать операцию, и, получив утвердительный ответ, покинул корабль.

Вслед за этим мы снова приблизились к берегу на прежнее место и, не становясь на якорь, с креном на правый борт открыли огонь по Туккуму.

После обстрела «Слава» вернулась в Куйваст.

Осиротел наш корабль... не стало любимого всеми командира, под командой которого «Слава» с честью выдержала несколько неравных боёв с превосходящими силами противника — и стойко и мужественно пережила дни испытания, выпавшие на её долю...

Глубокой скорбью были поражены сердца всех офицеров и матросов. Никто из нас больше не услышит его всегда спокойных, здравых и хорошо обдуманных распоряжений, его внимательных справок о состоянии заведуемой части, его горячих, восторженных речей, проникнутых искренней любовью к России и её государю императору, с которыми он обращался к офицерам и команде, призывая к героизму, отваге и самопожертвованию, вселяя общую любовь к кораблю и поддерживая во всех и всегда уверенность и мужество. Его нет больше среди нас...

На батарейной палубе, под белым саваном, теперь временно покоится прах командира рядом с прахом капитана 1-го ранга Свиньина и пяти других воинов, сражённых в бою. Их всех покрывает большой андреевский флаг.

На следующий день после панихиды прах капитана 1-го ранга С. С. Вяземского был препровождён в Петроград, а капитана 1-го ранга А. Ю. Свиньина и других воинов — в Ревель. В обоих городах совершили торжественное отпевание и погребение. Воздать последний долг погибшим за Отечество доблестным сынам России пришли многие русские люди.

Капитан 1-го ранга Сергей Сергеевич Вяземский был назначен командиром «Славы» поздней осенью 1914 года. До этого он командовал учебным кораблём «Император Александр II». С назначением на «Славу» осуществилась его заветная с начала войны мечта — попасть на боевой корабль действующего флота.

В первом же бою все офицеры оценили должным образом прекрасные боевые качества своего командира — смелость, [33] спокойствие, благоразумие, выдержку и способность быстро оценивать положение. Капитан 1-го ранга С. С. Вяземский сразу заслужил с нашей стороны полное уважение, расположение и симпатию, и эти чувства в дальнейшем только усиливались. Он пользовался обаянием и среди команды.

Поддерживая на корабле строгую дисциплину, Сергей Сергеевич Вяземский всегда внимательно и благожелательно относился к подчинённым, поощрял проявление ими разумной инициативы, был корректен и справедлив. Он обладал всеми прекрасными качествами рыцаря без страха и упрёка.

С. С. Вяземский нередко высказывал в разговорах с офицерами желание быть убитым в бою, но до конца своей жизни мечтал прославить вверенный ему корабль боевыми подвигами настолько, чтобы он заслужил георгиевский флаг и другие отличия. Смерть С. С. Вяземского в бою 12 сентября 1915 года была преждевременной.

Вскоре был назначен и прибыл на «Славу» новый командир, капитан 1-го ранга Владимир Владимирович Ковалевский.

Под его командованием наш корабль принимал участие осенью 1915 года в трёх операциях, разработанных и осуществлённых капитаном 1-го ранга А. В. Колчаком. Все они имели своей целью оказать поддержку правому флангу нашей армии.

Первая из них состояла в обстреле 23 сентября неприятельских позиций у местечка Шмарден. При осуществлении её «Слава» вела бой с неприятельской береговой батареей у кордона Лаги.

Вторая операция была выполнена 9 октября и заключалась в высадке десанта в тылу германской армии у Домеснеса под командой капитана 2-го ранга П. О. Шишко, командира миноносца «Инжен.-мех. Дмитриев». Наш десантный отряд, состоявший из двух морских рот, эскадрона спешенной кавалерии и подрывной партии, — разбил наголову два отряда ландштурмистов.

«Слава» в составе отряда судов, в который входили канонерские лодки «Грозящий» и «Храбрый», авиаматка «Орлица», миноносцы и тральщики, — участвовала в поддержке десанта, а на следующий день, 10 октября, производила с раннего утра демонстрацию новой высадки у мыса Роен и подвергла обстрелу береговую площадку у Маркграфена, где немцы устанавливали 6-дюймовую батарею.

Во время третьей операции, длившейся три дня, с 27 по 29 октября, «Слава» обстреливала неприятельские позиции у Кеммерна и вела бой с береговыми батареями. [34]

Один из наших 12-дюймовых снарядов случайно залетел в тыл противника, так как орудие, пославшее его, выстрелило с опозданием в момент, когда корабль уже накренился от залпа; этот шальной снаряд, попав в неприятельский батальон, стоявший в резервной колонне, нанёс немцам большие потери в личном составе.

После окончания операции наши войска без боя овладели Кеммерном.

Капитан 1-го ранга А. В. Колчак, оказывая интенсивную поддержку армии генерала Радко-Дмитриева, дал ей возможность укрепиться перед Ригой и удержать её; он, кроме того, усилил оборону Рижского залива — и за свои подвиги был награждён орденом Св. Георгия 4-й степени.

7 ноября капитан 1-го ранга А. В. Колчак произвёл лихой набег из Рижского залива на неприятельский дозорный корабль у банки Спаунд, на подступах к Виндаве.

Эта операция была обставлена очень секретно. Вахтенный начальник на «Славе», принявший вахту в полдень 7 ноября, имел возможность лишь заметить, что в 1 час пополудни покинули Куйваст и ушли в Рижский залив следующие миноносцы: «Охотник» под брейд-вымпелом капитана 1-го ранга А. В. Колчака, «Новик», «Страшный» и первая группа 5-го дивизиона под командой капитана 1-го ранга П. М. Плена.

С вечера начался частый обмен радиодепешами между капитаном 1-го ранга А. В. Колчаком и контр-адмиралом А. И. Непениным и продолжался всю ночь.

Будучи дежурным офицером по расшифровыванию радиотелеграмм в эту ночь, я чувствовал, что в море происходит что-то интересное, и горел желанием узнать, в чём дело, но, увы, моё любопытство не могло быть удовлетворено, т. к. переговоры велись по особому, специально установленному коду.

Только рано утром, вернувшись со своим отрядом в Моонзунд, капитан 1-го ранга А. В. Колчак донёс командующему флотом по общему коду о том, что отряд потопил германский дозорный корабль и захватил в плен 1 офицера и 21 матроса. Другой радиотелеграммой, тоже по общему коду, капитан 1-го ранга Колчак благодарил адмирала Непенина за его блестящие информации, посланные во время операции. Благодаря им наш отряд своевременно вырвался и успел ускользнуть от преследования больших неприятельских сил. Кроме кораблей, посланных в погоню, немцы отправили несколько дивизионов к Ирбенскому проливу с целью отрезать от него наш отряд. [35]

Этот набег был последней операцией сил Рижского залива в кампанию 1915 года. В дальнейшем боевая деятельность в заливе стала замирать: дело клонилось к зиме, дни укоротились, наступили морозы — и в Моонзунде появился лёд.

На «Славе» начали готовиться к зимовке; специалисты-офицеры составляли ремонтные ведомости; пошли разговоры об отпусках, и была установлена по взаимному соглашению очередь их. Каждому офицеру и матросу была предоставлена возможность на месяц покинуть корабль и посетить родных и близких.

В ожидании ремонта разрушенные в бою офицерские каюты были переделаны судовыми средствами в уютную походную гостинную, которая сразу стала любимым местом объединения наших офицеров. Её обсавили мебелью, перенесенной из упразднённых гостинной и читалки, находившихся в самой корме — сзади кают-компании, в плутонге 3-дюймовых орудий.

В декабре месяце, когда лёд сковал Моонзунд, со «Славы» начали уезжать в отпуск офицеры и матросы, попавшие в первую очередь. Вновь назначенный старшим механиком нашего корабля инж.-мех. капитан 2-го ранга М. М.&bsp;Сляский приступил к ремонту механизмов и котлов, а прибывший на «Славу» корабельный инженер подпоручик Е. В. Кащик с группой рабочих Ревельского порта занялся исправлением повреждений, полученных кораблём в бою, и стал производить работы по корпусу, связанные с увеличением боеспособности его, которые сводились главным образом к установке фундаментов для шести 3-дюймовых орудий, перевёрнутых и приспособленных для отражения воздушных атак.

Проект увеличения дальнобойности наших 12-дюймовых орудий отпал, т. к. условия для осуществления его были совершенно неподходящие: «Слава» зимовала в Рижском заливе в полной глуши, и ближайшая жалкая железнодорожная станция Ристи отстояла от корабля на расстоянии 70 вёрст, а наиболее близкий порт Рогекюль, созданный во время войны и ещё слабо оборудованный, находился от нас в 25 милях.

Ремонт «Славы» производился судовыми средствами, и наша механическая небольшая мастерская с трудом справлялась со всеми работами. Только в исключительных случаях некоторые части механизмов отправляли в Ревельский порт, как, например, [36] вкладыши мотылёвых и рамовых подшипников главных машин и упорные кольца для заливки белым металлом.

Части перевозили на станцию Ристи большими караванами саней, присылаемых к кораблю по мере надобности по наряду местной береговой администрацией, а затем доставляли в Ревель по железной дороге.

Пассажирское же сообщение со станцией Ристи поддерживалось почтовым трактом на перекладных. На пути было две станции для перекладки лошадей.

Провизия посылалась из Рогекюля иногда на ледоколе, иногда на санях.

Служба связи снабдила «Славу» двумя легковыми автомобилями и двумя грузовиками, но на них нельзя было поддерживать регулярное сообщение, т. к. дорога обычно покрывалась глубоким снегом, а технических средств для расчистки его не имелось. Автомобили мало способствовали улучшению транспорта и создавали лишь большие хлопоты, так как обычно увязали в снегу, и к ним приходилось посылать спасательные партии. Только весной, когда снега поубавились, появилась возможность пользоваться регулярным автомобильным сообщением.

Командир «Славы» капитан 1-го ранга В. В. Ковалевский, обладавший организаторскими и административными способностями, с успехом принимал меры к тому, чтобы ремонт механизмов и работы по корпусу производились без малейших задержек, что дало возможность кораблю быть снова в полной боевой готовности в апреле 1916 года. Много забот в этом направлении проявил и энергичный и деловой старший инженер-механик капитан 2-го ранга М. М. Сляский.

Владимир Владимирович Ковалевский уделял большое внимание не только корабельным работам, но и развлечениям команды, что было очень важно, т. к. во время этой исключительной зимовки в глуши жизнь матросов была неразрывно связана с жизнью корабля.

Командир приобрёл кинематографический аппарат и организовал регулярную доставку фильмов, благодаря чему команда имела возможность почти еженедельно видеть на экране новые картины.

При активном содействии командира и офицеров на корабле часто происходили спектакли, к которым команда проявляла большой интерес. [37]

Капитан 1-го ранга В. В. Ковалевский, поощряя среди матросов увлечение зимним спортом, распорядился соорудить для них несколько буеров и купил много лыж.

Кроме того, на корабле был организован, не без больших затруднений, хороший судовой оркестр. Он довольно быстро справился с репертуаром, в который вошли, кроме обычных маршей, вальсов, полек и попури, некоторые классические произведения.

Много забот доставило дирижёру разучивание красивого, оригинального, но трудного марша, написанного в начале 1916 года и посвящённого нашему кораблю знаменитым композитором Цезарем Кюи, под названием — «Слава» на страже». В этом талантливом произведении сначала изображалась мирная жизнь корабля, а затем был представлен переход его на боевое положение; в мелодию начинали проскакивать едва заметно звуки боевых сигналов, которые постепенно затем усиливались и слышались отчётливее; по мере этого мелодия становилась всё более и более бравурной; дальше раздавался ясно сигнал боевой тревоги, и потом следовала музыкальная картина морского боя, в звуках которой чувствовались порыв и воодушевление; слышался грохот стреляющих орудий; под конец произведения бой замирал, доносился сигнал отражения боевой тревоги, и мелодия становилась опять спокойной до финала.

Для развлечения офицеров и команды «Славы» однажды зимой в Куйваст прибыла и дала на берегу концерт группа артистов и артисток, обслуживаюшая боевые позиции. Все свободные офицеры и многие матросы присутствовали на концерте, после которого офицеры организовали банкет в честь прибывших.

В январе 1916 года «Славу» посетил начальник 2-й бригады линейных кораблей контр-адмирал А. К. Небольсин, который всегда очень внимательно и доброжелательно относился к нашему кораблю, временно вышедшему из состава бригады, живо интересовался во всех деталях его боевой службой и питал большую симпатию к его личному составу.

Контр-адмирал Небольсин произвёл смотр «Славе» и выразил нам своё удовольствие по поводу порядка на ней и успешного ремонта, а также поблагодарил за боевую службу.

13 марта в Куйваст прибыл из Ревеля, пробившись сквозь лёд, минный заградитель «Урал», бывший немецкий пароход, задержанный по объявлении войны в Ревеле и предназначенный капитаном 1-го ранга А. В. Колчаком для особых операций. [38]

Боевые действия в Рижском заливе в 1916 году начались нами 10 апреля, в первый день Пасхи, с прибытием в Куйваст миноносца «Сибирский стрелок» под флагом контр-адмирала А. В. Колчака, только что произведённого в этот чин.

В Моонзунде в это время ещё держался лёд, но покров его был уже тонким и слабым.

Приближаясь к нам утром, адмирал приказал сигналом заградителю «Урал» приготовиться сняться с якоря, и затем вместе с ним ушёл к Ирбену.

В ночь с 10 на 11 апреля под личным управлением контр-адмирала А. В. Колчака и под непосредственным руководством старшего минного офицера, лейтенанта В. А. Борисова, «Урал» поставил 336 мин в Ирбенском проливе между Михайловским и Церельским маяками в виде буквы V с основанием её у Цереля.

Закончив постановку минного заграждения, «Урал» ушёл днём 11 апреля в Рогекюль.

В ответ на эту операцию немецкий гидроплан произвёл 12 апреля воздушный налёт на «Славу».

Он был замечен с корабля в 5 часов дня с некоторым опозданием: «Слава» после мирной зимовки психологически ещё не перестроилась на боевой лад. Сыграли сигнал отражения воздушной атаки и открыли огонь, но гидроплан, летя на высоте около 500 метров, успел сбросить восемь бомб, из которых три попали в «Славу».

Две из них ударили в палубу на юте, над офицерской кают-компанией, — и, разорвавшись, пробили её и тяжело ранили семь матросов, находившихся на юте, и в том числе разводящего со сменой часовых, шедших к кормовому флагу. Осколки бомб разлетелись по всей кают-компании, врезались в обеденный стол, повредили стулья, диваны, рояль и буфет и исцарапали всюду переборки. К счастью, здесь не было никого из офицеров и вестовых; некоторые из нас, свободные от службы, находились в это время в боевой гостинной. Если бы атака была произведена часом позже, во время обеда, то вряд ли кто-нибудь из офицеров остался бы после неё невредимым.

Третья бомба попала в гребной катер и разрушила его.

Из числа тяжело раненых матросов пять вскоре скончались.

На следующий день к нам в Куйваст прибыли миноносцы «Новик», «Охотник», «Пограничник» и вторая группа 6-го дивизиона. [39]

16 апреля около 1&bnsp;часа полуночи со «Славы» услышали в воздухе шум пропеллера&bsp;— и приготовились к отражению воздушной атаки. Высоко над нами прошёл «Цеппелин», но его силуэт оставался в темноте почти невидим, и поэтому мы благоразумно не открывали огня. Также неясно, была ли заметна с «Цеппелина» и «Слава», для бомбардировки которой он предпринял поход в Куйваст. «Цеппелин», не определив точно места корабля, сбросил бомбы далеко от нас в воду. Раздались десять сильных взрывов, сопровождавшихся большими вспышками.

16nbsp;апреля днём началась дозорная служба наших миноносцев на Ирбенской позиции, а 24 апреля они произвели обстрел неприятельского берега между Роеном и Маркграфеном.

Вскоре затем в Рижский залив прибыл командующий флотом адмирал В. А. Канин и произвёл смотр «Славе»; вслед за этим в Ирбенском проливе приступили к усилению позиции, а в Моонзунде начали углублять канал; это делалось для того, чтобы провести в Рижский залив линейный корабль «Цесаревич» и крейсера, а к зиме ввести в Финский залив для ремонта «Славу». Работы производились очень энергично и быстро при помощи землечерпалок в количестве большем сорока.

В ночь на 19 июня наш корабль послали к мысу Каугерн, в 5 милях на SO от Рагоцема, для оказания содействия правому флангу XII-й армии, на которую немцы производили сильный натиск. Туда же, кроме «Славы», прибыли к утру канонерские лодки «Грозяший» и «Храбрый», авиаматка «Орлица» и 6 миноносцев. В течение двух дней мы обстреливали позиции на участке Шмардена и густо наступавшие неприятельские цепи, и в свою очередь неоднократно попадали под обстрел германских тяжёлых 8-дюймовых батарей, принуждавших нас менять несколько раз якорные стоянки. В самом начале боя один 8-дюймовый снаряд попал в броневой пояс правого борта «Славы» под трапом, взорвался, но не причинил ей вреда.

21 июня «Слава» перешла к Рагоцему — и оттуда разгромила тяжёлые батареи; затем вернулась в Моонзунд.

Вскоре после этой операции, 24 июня, в Рижский залив снова прибыл командующий флотом, произвёл манёвры морских сил в районе острова Руно и потом посетил «Славу» в сопровождении начальника Минной дивизии.

Четырьмя днями позже контр-адмирала А. В. Колчака произвели в следующий чин и назначили командующим Черноморским флотом. Вместо него вступил в командование Минной [40] дивизией капитан 1-го ранга М. А. Кедров, с производством в контр-адмиралы.

С 30 июня по 4 июля «Слава» опять участвовала совместно с канонерскими лодками и миноносцами в обстреле Шмардена, Лесного Одинга и других пунктов. В этот раз наша армия производила демонстрацию наступления. Нашим огнём были снесены неприятельские укрепления, уничтожены многие батареи и подожжены склады. Во время обстрела «Слава» вела бой с германскими береговыми батареями и подвергалась воздушной атаке шести гидропланов; лётчики не долетели до нас, не выдержав сильного огня нашей противоаэропланной артиллерии.

9 августа мы получили по радио скорбное сообщение о том, что миноносцы «Доброволец» и «Донской казак» налетели на немецкие мины в Ирбенском проливе; первый из них взорвался накануне вечером и сразу утонул, а второй — лишь подорвался утром 9 августа. Среди погибших на «Добровольце» — его командир капитан 2-го ранга Н. А. Вирениус, принявший миноносец под своё командование лишь за день до гибели. Взрыв произошёл во время операции закупорки проходов в Ирбене у южного берега затоплением пароходов и барж, нагруженных камнями.

В тот же день в куйваст привели «Донского казака  миноносцы «Стерегущий» и «Забайкалец», сразу подошедшие после взрыва к нему на помощь.

22 августа вечером немцы начали интенсивно тралить канал в Ирбенском проливе под своим берегом при помощи 25 тральщиков. Попутно они усилили активность своих воздушных сил в Рижском заливе.

23 августа три неприятельских гидроплана атаковали «Славу» в Куйвасте, но и в этот раз атака была отбита огнём нашей противоаэропланной артиллерии; гидропланы не долетели до корабля и принуждены были повернуть обратно.

Вслед за этим в ближайшую ночь «Цеппелин» безрезультатно бомбардировал нашу авиастанцию в Папенхольме; сброшенные им бомбы упали в воду. В следующую ночь «Цеппелин» бомбардировал остров Руно и причинил незначительные повреждения.

Наша воздушная разведка обнаружила 23 и 24 августа немецкие тральщики в устье рек Млой и Большой Ирбе. Миноносец «Новик» и канонерская лодка «Храбрый» подвергли их обстрелу.

В ночь с 24 на 25 августа была произведена рискованная постановка мин у неприятельского берега нашими мелкосидящими [41] тральщиками под руководством капитана 1-го ранга П. В. Вилькена.

Во все последующие дни августа месяца враг продолжал настойчиво тралить канал под своим берегом.

Между тем в Куйваст прибыл из Финского залива крейсер «Диана», пройдя благополучно уже достаточно углубленный Моонзундский канал.

30 августа утром к Ирбенской позиции подошли неприятельские тральщики под охраной двух крейсеров и четырёх миноносцев; на горизонте, кроме того, было замечено много дымов.

К 12 часам к ним присоединились один крейсер типа «Аугсбург» и 6 миноносцев с тральщиками, а в море, у Виндавы, обнаружили 4 больших корабля противника.

После этого начальник Минной дивизии приказал всем силам Рижского залива идти на позицию.

Большие корабли «Слава» и «Диана», стоявшие в Куйвасте, находились до этого в двухчасовой готовности, и на «Славе» под парами были лишь дежурные котлы. Почему-то «Диана» оказалась почти сразу готовой к походу и ушла в Рижский залив; «Слава» же направилась к позиции часом позже, когда развели пары в необходимом для похода количестве котлов.

Довольно скоро после нашего выхода «Диана» сообщила по радио о том, что возле Аллираху её атаковала неприятельская подводная лодка. Через час это же место должна пройти «Слава», поэтому она заблаговременно приготовилась к отражению минной атаки.

При приближении к нему со «Славы» заметили далеко впереди на нашем пути четыре гидроплана, державшихся на поверхности воды.

Нельзя было рискнуть открыть тотчас же огонь по ним, т. к. отсутствовала полная уверенность в том, что эти гидропланы — немецкие. Их странное и необычайное для неприятельских воздушных сил месторасположение на поверхности воды способствовало сомнению командира, а точности распознания гидропланов препятствовало солнце с их стороны. Только когда двое из них сделали поворот, сразу под солнечными лучами были обнаружены чёрные германские кресты на крыльях. Гидропланы быстро направились, держась близко над поверхностью воды, в сторону «Славы», выпустили в неё две мины и затем все поднялись вверх. По ним тотчас же с нашего корабля открыли огонь. [42]

Мины прошли в стороне от «Славы», и следы их движения были замечены нашим командиром и другими офицерами, а также командиром одного из конвойных миноносцев.

Сразу вслед за этим была обнаружена атакующая нас подводная лодка. По ней открыли огонь, и перископ скрылся.

Между тем поднявшиеся вверх четыре немецких гидроплана присоединились к другим четырём гидропланам, остававшимся в воздухе, и все вместе атаковали «Славу» и сбросили на неё множество бомб; ни одна из них не попала в цель. Противник в этой хитро придуманной операции против нашего корабля не причинил ему никакого вреда.

Когда «Слава» прибыла на Ирбенскую позицию, германских больших кораблей уже не было; они ушли незадолго до её прихода, в 5 час. 35 мин. В воздухе появились 7 гидропланов и выпускали от времени до времени ракеты; было ясно, что они подавали сигналы своим подводным лодкам, проникшим в Рижский залив.

С наступлением темноты противник совершенно исчез за горизонтом, и «Слава» отправилась в Аренсбург.

Вскоре выяснилось точно, что немцам удалось ввести в Рижский залив три подводных лодки.

Вся операция, предпринятая ими 30 августа, была для нас вполне ясной. Уже задолго до неё, начиная с осени 1915 года, мы получали информации о том, что между германскими штабами армии и флота происходили трения по поводу операций наших сил Рижского залива на побережье его. Штаб армии упрекал штаб флота за его недостаточную активность и неспособность справиться с нашими кораблями, наносившими большой ущерб германской армии, — и под его давлением неприятельский флот предпринял операцию 30 августа, имевшую целью прежде всего уничтожить «Славу». У Ирбенской позиции немцы устроили демонстрацию прорыва, чтобы вытянуть её туда из Куйваста, и на пути потопить «Славу» только что проведенными в Рижский залив подводными лодками совместно с гидропланами с установленными на них самодвижущимися минами. Сброшенные затем с гидропланов бомбы должны были дополнительно повредить корабль.

30 августа противник применил в первый раз минную атаку гидропланами. Когда командир «Славы» и командир нашего конвойного миноносца донесли об этом в штаб флотта, то к их донесениям отнеслись сначала с некоторым недоверием, но скоро сомнения исчезли: выяснилось, что немцы воспользовались вторично тем же методом атаки в Рижском заливе, когда [43] хотели потопить 11 сентября два наших коммерческих парохода.

31 августа к силам Рижского залива присоединился благополучно прошедший Моонзундский канал линейный корабль «Цесаревич».

3 сентября наша воздушная разведка выяснила, что возле Люзерорта и Михайловского маяка работают 40 немецких тральщиков; поэтому начальник Минной дивизии в ближайшую ночь произвёл постановку мин в тылу неприятеля с судов малой осадки. Контр-адмирал Кедров сам участвовал в этой операции, находясь на «Припяти».

7 сентября был назначен командующим Балтийским флотом произведённый в чин вице-адмирала А. И. Непенин вместо адмирала В. А. Канина. В этот же день новый командующий флотом прибыл на «Победителе» в Куйваст — и на следующий день произвёл смотр силам Рижского залива. Посетив «Славу», стоявшую в Аренсбурге, вице-адмирал А. И. Непенин обратился к офицерам и команде с краткою речью, в которой, поблагодарив личный состав за боевую службу в прошлом, выразил уверенность в том, что и в будущем она будет такой же полезной.

Новый командующий флотом проявил большой интерес к предстоящему зимнему ремонту «Славы», просмотрел внимательно ремонтные ведомости и сделал в них ряд полезных изменений.

Посещение вице-адмиралом А. И. Непениным нашего корабля оставило приятное и сильное впечатление. Многие офицеры никогда раньше не видели этого, в нашем представлении, всеведующего мага, но он был хорошо известен всем нам. Мы очень ценили в высшей степени плодотворную деятельность вице-адмирала А. И. Непенина на должности начальника службы связи, которая свидетельствовала о его выдающихся уме, организаторских способностях, энергии и воле. Непенинские поразительные, точные и часто спасительные информации о враге вызывали всеобщее восхищение. Мы уважали и любили этого выдающегося адмирала.

Через пять дней после назначения нового командующего флотом наши три лётчика произвели смелый налёт на немецкую авиастанцию на озере Ангерн и сбросили бомбы. Против них поднялись 20 гидропланов и произошёл неравный воздушный бой, в котором погиб лейтенант А. Н. Горковенко. Наши лётчики в этом бою сбили неприятельский гидроплан. [44]

Между тем в Рижском заливе продолжали по-прежнему интересоваться проникшими в него неприятельскими подводными лодками, хотя они и не проявляли большой активности. Контр-адмирал М. А. Кедров предпринимал от времени до времени экспедиции для исследования различных районов залива и отыскания лодок. 17 сентября на рассвете наши сторожевые катера заметили возле Большой Ирбе реки две немецкие подводные в надводном состоянии, пришвартовавшиеся друг к другу. Один из катеров открыл по ним огонь, и лодки, быстро отделившись друг от друга, погрузились в воду.

20 сентября наш миноносец захватил в плен немецкого лётчика и механика вместе с гидропланом, повреждённым и спустившимся на поверхность воды у острова Руно.

Подводные лодки в дальнейшем не были обнаружены нигде в Рижском заливе; по-видимому, они окончательно покинули его.

В октябре месяце нашему кораблю было приказано быть готовым к выходу из залива, и наконец 22 октября «Слава», имея минимальный запас угля и воды, покинула в полдень Куйваст и направилась Моонзундским каналом в Гельсингфорс.

Это было для нас большим событием. В течение 15 месяцев мы находились в Рижском заливе, отрезанные с одной стороны сильным противником, а с другой стороны природной преградой. Благодаря интенсивной и хорошо организованной работе по углублению Моонзундского канала, эта преграда теперь почти исчезла. Канал был углублён до 26 с половиною футов, что позволяло «Славе» пройти по нему, но только в разгруженном состоянии.

Мы шли по каналу длиной в 35 миль очень медленно, опасаясь коснуться дна корпусом корабля, и прибыли к концу его в 6 часов вечера. Там, у острова Вормс, на «Славе» тотчас же приступили к погрузке угля с ожидавших нас барж; закончив её и приняв необходимый запас воды, мы в 4 часа утра следующего дня отправились дальше в путь.

Рижский залив, с которым так тесно в продолжение 15 месяцев была связана наша судьба, остался позади нас.

Теперь можно было подвести итоги боевой службы нашего корабля. За время пребывания в Рижском заливе «Слава» в течение трёх дней вела бои на Ирбенской позиции и в течение восемнадцати дней участвовала в совместных операциях нашего флота и армии, обстреливая неприятельские позиции и часто находясь под огнём береговых батарей. «Слава» семь раз подвергалась воздушным атакам гидропланов, один раз — их [45] минной атаке, один раз — бомбардировке «Цеппелина» и однажды — атаке подводной лодки.

«Слава» получила 11 попаданий и понесла сравнительно мало потерь в личном составе: были убиты командир, флагманский артиллерист флота и 5 матросов; скончались от ран и ожогов 6 матросов; были ранены два офицера и больше 10 матросов.

Офицеры и команда «Славы» проявили немало доблести в боях. Из офицеров орденом Св. Георгия 4-й степени был награждён мичман И. И. Роос и георгиевским оружием — командир корабля капитан 1-го ранга С. С. Вяземский (посмертно) и старший офицер ст. лейтенант В. Н. Марков; несколько офицеров получили орден Св. Владимира и другие награды; судовой священник был удостоен награждения наперстным крестом на георгиевской ленте.

Среди команды «Славы» многие получили за подвиги в боях Георгиевские кресты 4-й степени. Я не помню точно полного их количества, но знаю, что среди подчинённых мне 25 трюмных было 4 георгиевских кавалера, и приблизительно такое же соотношение награждённых имелось в среднем и по другим специальностям. Некоторые матросы заслужили два георгиевских креста, а человек пять — даже три. Почти вся команда была награждена Георгиевскими медалями.

Когда «Слава» входила днём 23 октября на внутренний рейд Гельсингфорса, мы с радостным волнением смотрели на стоявшие здесь на якоре родные корабли, которых мы так давно не видели; наше внимание особенно привлекали линейные корабли второй бригады: с ними мы были связаны прежней многолетней совместной службой. Приблизившись и проходя мимо них, мы с огорчением заметили, что наши корабли не проявляют никакой радости по поводу прибытия «Славы» и остаются совершенно равнодушными. От них веяло холодом, вызывающим смущение и недоумение. Ни на одном корабле не были вызваны на палубу офицеры и команда для того, чтобы оказать внимание «Славе», присоединившейся к главным силам флота после долгой разлуки и непрерывной боевой службы. Ведь наш корабль, находясь в разлуке, бывал в таких опасных положениях, что сегодняшней встречи могло и вовсе не произойти.

К сожалению, на рейде отсутствовал начальник 2-й бригады линейных кораблей контр-адмирал А. К. Небольсин, который [46] в полной мере ценил боевую деятельность «Славы». Будь он здесь, встреча нашего корабля приняла бы другой характер.

На следующий день контр-адмирал Небольсин прибыл на «Славу», произвёл смотр, высказал сожаление по поводу того, что не имел возможности нас встретить, сказал много тёплых слов офицерам и команде, освободил на пару дней команду от работ, кроме срочных, и преподнёс «Славе» икону Святителя Николая. Весь личный состав корабля был очень тронут таким добрым, ласковым и чисто отеческим отношением к нему адмирала.

Большое недоумение вызвало у нас вскоре поведение матросов кораблей 2-й бригады. Вернувшиеся с берега после гулянки славцы жаловались ротным командирам на то, что павловцы и андреевцы издевались над ними, особенно над георгиевскими кавалерами.

«Ваше Высокоблагородие, мы, не щадя нашей жизни, защищали Родину и старались завсегда справить службу, как надобно быть, никогда перед врагом не пасовали, а теперь заместо уважения над нами смеются; говорят, что мы зря воевали за каких-то буржуев и капиталистов; произносят ещё другие, разные непонятные слова. Что же это такое, Ваше Высокоблагородие? Где справедливость?» Таков был общий характер жалоб славских матросов.

Мы объяснили это странное, неприязненное отношение команд второй бригады к славцам главным образом завистью и досадой, вызванной тем, что их корабли за прошедшие два года войны ни разу не участвовали в боях. Никто из офицеров, увлечённых боевой службой, поглощённых работой и совершенно неопытных в области политики, не мог представить себе тогда ясно, что отношение матросов к славцам было плодом интенсивной, разлагающей, лживой, антигосударственной пропаганды среди них заклятых врагов национальной России. Никто из нас не мог ощутить и осознать тогда всего ужаса страшной, сатанинской, нависшей над нашим Отечеством угрозы, которая приведёт Россию так скоро к всесокрушающей и надолго непоправимой национальной катастрофе.

Скоро после прибытия «Славы» в Гельсингфорс, 29 октября, мы вместе со всем флотом с радостью приняли сообщение о неожиданной и внезапной гибели на наших минах 7 германских миноносцев из одиннадцати, участвовавших в прорыве через минное заграждение главной позиции и обстрелявших Балтийский порт. [47]

Вскоре затем уважаемый всем личным составом «Славы» командир, капитан 1-го ранга В. В. Ковалевский, покинул корабль, получив более высокий пост, а вместо него к нам был назначен новый командир, капитан 1-го ранга Павел Михайлович Плен, командовавший раньше 5-м дивизионом миноносцев, боевой и популярный во флоте офицер.

В офицерском составе «Славы» за 1916 год произошли значительные изменения: были назначены новый старший офицер, стар. лейтенант Л. М. Галлер; старший инж.-механик, старший лейтенант Б. В. Уляницкий; старший штурман, лейтенант С. П. Франковский; младший штурман, лейтенант барон В. Н. Гойнинген-Гюне; второй артиллерист, лейтенант Н. С. Бартенев; несколько вновь произведённых офицеров и среди них инж.-механики мичмана: Миловский, Ильин, Багильц и Богословский, старший врач Нагевич и младший врач Лепик.

Ушли с корабля, получив новые назначения: капитан 2-го ранга В. Н. Марков, инж.-механик капитан 2-го ранга М. М. Сляский, стар. лейтенант Н. В. Задлер, лейтенанты: А. П. Ваксмут, Н. Н. Лауданский, Г. А. Орфенов, мичман И. И. Роос, инж.-механики мичмана: Ф. Т. Арсенков, А. Ф. Сушинин, И. Я. Стеценко, В. А. Эливанов и старший врач С. К. Витенбург.

В составе славской команды за 1916 год тоже произошли изменения, но сравнительно незначительные.

В начале ноября «Слава»перешла в Кронштадт и была поставлена в сухой док для чистки, окраски и частичного ремонта.

Вскоре затем, 6 ноября вечером, мы узнали по радио о том, что шедший в Кронштадт вместе с «Андреем Первозванным» и «Баяном» крейсер «Рюрик» подорвался у острова Гогланд на мине, поставленной проникшим в Финский залив вражеским подводным заградителем.

7 ноября вечером «Рюрик» прибыл под своими машинами в Кронштадт. Он получил от взрыва большую пробоину в 800 кв. футов в носовой части корабля.

В середине декабря «Слава» вернулась в Гельсингфорс для производства очередного зимнего ремонта и работ по усилению её боеспособности; главная и очень важная из них состояла в увеличении дальнобойности наших 12-дюймовых орудий с 87 до 116 кабельтовых; для этого нужно было установить и пригнать новые сектора, увеличивавшие угол возвышения орудий до 25 град., и произвести ряд существенных переделок. Старший артиллерист, стар. лейтенант Ю. Ю. Рыбалтовский, был полностью поглощён осуществлением разработанного им плана работ. [48]

Жизнь на «Славе» шла обычным, хорошо налаженным порядком до наступления роковых и злополучных дней революции.

С началом бунта в Петрограде в феврале 1917 года командующий флотом вице-адмирал А. И. Непенин стал ежедневно собирать на «Кречет» для информации всех флагманов и командиров кораблей, зимовавших в Гельсингфорсе. По мере того, как бунт усиливался и постепенно принимал угрожающий характер, эти собрания происходили всё чаще и чаще.

2 марта наш командир, вернувшись после одного из заседаний на «Кречете», сообщил офицерам о том, что в этот же день на «Славу» будут доставлены финляндский генерал-губернатор, генерал Зейн, и председатель финляндского Сената Боровитинов с тою целью, чтобы уберечь их от возможных эксцессов на берегу со стороны враждебных элементов среди финнов. Капитан 1-го ранга П. М. Плен был единственным из командиров, выразившим готовность предоставить по предложению командующего флотом свой корабль для временного их жительства.

Вскоре после этого оба они прибыли на «Славу» в автомобиле в сопровождении одного из офицеров штаба флота и были помещены в адмиральских каютах. Для охраны представителей верховной власти в Финляндии к их каютам приставили часового.

В пятницу 3 марта, рано утром, все командиры и флагманы были срочно вызваны на «Кречет».

Капитан 1-го ранга П. М. Плен, вернувшись оттуда на корабль, вызвал к себе всех офицеров и объявил им о том, что государь император — отказался от престола за себя и за наследника и что великий князь Михаил Александрович дал согласие принять верховную власть.

Это неожиданное сообщение поразило и ошеломило офицеров. Мы чтили государя императора, были преданы ему, не видели достаточных оснований для его отказа от престола — и почувствовали, что происходит что-то неладное и неблагоразумное. Скорбь сковала наши сердца и наполнила их тяжёлым предчувствием ужасных бед и несчастий в будущем, которые постигнут Россию. [49]

Командир корабля предложил провозгласить в честь нового императора: «Ура». Это «ура» не выразило ни радости, ни подъёма и походило скорее на стон скорби.

В тот же день капитан 1-го ранга П. М. Плен приказал всем офицерам «Славы» быть на ней к 7-ми часам вечера. Когда в назначенный срок все прибыли на корабль, он, вернувшись после нового срочного заседания на «Кречете», распорядился сыграть большой сбор и объявил офицерам и команде о том, что государь император отказался от престола за себя и наследника, великий князь Михаил Александрович отказался вступить на престол, и верховную власть в нашей стране принял на себя Временный комитет Государственной Думы. Командир предложил команде отнестись спокойно к происходящим событиям и продолжать с прежним рвением выполнять свои обязанности по отношению к нашему Отечеству.

Затем капитан 1-го ранга П. М. Плен, взмахнув рукою, в которой держал напечатанный лист, — заявил, что это — декларация комитета Государственной Думы, в которой русскому народу объявляются какие-то свободы; он дополнил, что политикой не интересуется и всегда её презирал, — и сказал команде, чтобы она сама познакомилась с содержанием декларации, для чего она будет вывешена в церковной палубе.

В это время из одной группы матросов послышался неясный ропот.

«В чём дело?» — спросил командир.

Ропот повторился, но и в этот раз нельзя было разобрать слов.

«Выйди кто-нибудь посмелее и объясни толком, в чём дело», — сказал командир.

Долго никто не выходил... но всё же наконец выступил вперёд побледневший добела один из молодых машинистов и доложил, запинаясь и весь дрожа, о том, что славской команде нет покоя на берегу, т. к. матросы линейных кораблей «Император Павел I» и «Андрей Первозванный» издеваются над ней и над нашим кораблём, говоря, что «Слава» превращена в плавучую тюрьму, потому что на ней находятся генерал-губернатор и председатель Сената. Машинист просил командира от лица команды свезти их со «Славы», чтобы положить конец издевательствам и упрёкам со стороны матросов других кораблей.

«Ах, вот в чём дело» — сказал капитан 1-го ранга П. М. Плен, — «я принял на «Славу» представителей верховной власти в Финляндии по просьбе командующего флотом, совершенно [50] не предполагая, что моё согласие может вызвать какие-либо осложнения; раз они создались, то, ладно, я снесусь по телефону с командующим флотом и попрошу увезти их в штаб флота».

После этого командир распустил команду — и приказал офицерам быть среди матросов во избежание возможных эксцессов по отношению к генерал-губернатору и председателю Сената.

Офицеры пошли на бак. Команда, собравшаяся там, вела себя спокойно, но матросы соседнего корабля «Император Павел I», крича в мегафоны, требовали немедленного удаления со «Славы» обоих представителей верховной власти и подстрекали славцев к их убийству.

«Если вы не уберёте Зейна и Боровитинова или не расправитесь с ними, то мы откроем по вам огонь», — орали павловцы...

В подтверждение этой угрозы они навели на «Славу» все 8-дюймовые орудия левого борта своего корабля... те самые орудия, которые они ни разу не наводили в продолжение всей войны на нашего врага. Это был позорный и низкий поступок, как и всё дальнейшее, что творили матросы на л. к. «Император Павел I».

Наша команда под влиянием такой серьёзной угрозы пришла в замешательство. Несколько раз она порывалась броситься на ют, где находились генерал Зейн и Боровитинов, — но каждый раз её сдерживали вносившие успокоение и призывавшие к благоразумию офицеры.

На соседних кораблях между тем уже слышна была ружейная и револьверная стрельба: матросы линейных кораблей «Император Павел I» и «Андрей Первозванный» — убивали своих офицеров... Команда «Славы», предполагая в общей суматохе, что с линейного корабля «Император Павел I» стреляют по нам, — бросилась на ют под влиянием инстинкта самосохранения и отчасти под действием разгоравшихся страстей; в этот раз все уговоры офицеров оказались тщетными...

К счастью, в то время автомобиль, присланный из штаба флота, уже удалялся от «Славы» с севшими в него генералом Зейном и Боровитиновым. Их благополучно доставили на «Кречет», а оттуда потом в Петроград.

Оба они перед отъездом со «Славы» совершенно не представляли, в каком критическом положении находились, и каких усилий стоило офицерам её предохранить их от эксцессов, так как на юте была полная тишина. Боровитинов, подойдя к автомобилю, вспомнил, что забыл в адмиральском помещении [51] свои калоши и хотел вернуться за ними; его уговорили этого не делать, т. к. малейшее промедление съезда с корабля могло бы обойтись обоим ценой жизни.

Вслед за тем команда л. к. «Император Павел I» стала подстрекать наших матросов к расправе с офицерами...

Оттуда кричали в мегафоны и звонили по телефону о том, что на их корабле и на «Андрее Первозванном» все офицеры — уже убиты, и среди них адмирал А. К. Небольсин...

«Убивайте и вы поскорее ваших офицеров! Чего медлите?» — вопили павловские матросы.

Славцы, несмотря на общее возбуждение и напряжённость нервов, оставались благоразумными и никого из офицеров не трогали.

Среди команды сразу почему-то распространился слух о том, что старший артиллерист, стар. лейтенант Ю. Ю. Рыбалтовский, хочет взорвать корабль; но даже этот угрожающий слух не дал повода команде потерять самообладание и сознание дисциплины. На судовом собрании, созванном в связи с этим, матросы ограничились лишь тем, что выбрали нескольких делегатов для отправки к командующему флотом с просьбой списать стар. лейтенанта Ю. Ю. Рыбалтовского со «Славы» как человека опасного для корабля. Юлий Юльевич, узнав о происшедшем, вышел к команде и заявил, что слух о нём вздорный и ложный; матросы поверили ему и воздержались от посылки делегатов.

Вслед за этим на «Славу» прибыла разнузданная, жаждавшая крови, вооружённая банда павловских матросов с намерением — перебить наших офицеров; славцы с негодованием прогнали её с корабля.

Между тем командир предложил офицерам собраться всем вместе в кают-компании и сказал, что и сам скоро туда придёт.

Мы исполнили это распоряжение и с полным спокойствием, сидя в креслах и на диванах, ожидали развития событий.

Лейтенант С. И. Франковский, обведя внимательно всех офицеров взглядом, улыбаясь сравнил нас с римскими сенаторами, которые с таким же классическим спокойствием вели себя в сенате в те тревожные дни древней истории, когда мятежные толпы черни захватывали власть и угрожали жизни сенаторов.

Один лишь инж.-механик стар. лейтенант Б. В. Уляницкий к нам не присоединился и, одев пальто, нервно ходил взад и вперёд по коридору офицерского помещения. [52]

Вскоре мы услышали там револьверные выстрелы... и вслед за этим в кают-компанию вбежал Б. В. Уляницкий; из раненой руки его капала кровь. Он открыл двери в кормовую гостинную и, пробравшись на балкон, соскочил на лёд — и скрылся; его примеру последовали два молодых инж.-механика — мичмана Ильин и Богословский.

В офицерском коридоре поднялась суматоха... Матросы бросились вслед за Б. В. Уляницким... но сохранивший благоразумие машинный унтер-офицер Кач вмиг захлопнул дверь в кают-компанию и крикнул матросам, что они попадут в неё, лишь пройдя через его труп. Этим поступком Кач привёл в сознание потерявших рассудок матросов и предохранил офицеров от возможных в общем хаосе ненужных эксцессов.

Наступила тишина — и вскоре мы услышали стук прикладов: к дверям приставили часовых. Затем в кают-компанию вошёл командир, а за ним следовали несколько матросов, пригнувшихся и прятавшихся за его спиной. Капитан 1-го ранга П.&bnsp;М. Плен предложил тем офицерам, у кого есть на руках оружие, сдать его для успокоения команды. Три офицера передали командиру револьверы.

В кают-компании ещё не было с нами вахтенного начальника, мичмана В. Д. Державина: это волновало нас, но и он через некоторое время пришёл, — и мы успокоились. Нас поразило скорбное известие, полученное от него, об убийстве боцмана Василенко, самого мягкого по характеру из всех боцманов. Он был единственной и, вероятно, случайной жертвой на «Славе» безумия, охватившего в революционном хаосе часть матросов.

Итак, командир и все офицеры «Славы» оказались не у власти, с приставленными к ним часовыми.

Несмотря на это, наша команда докладывала командиру о всём, происходящем на корабле, через своего главаря, трюмного Кадушкина, наименее способного и наиболее малограмотного из всех трюмных.

С раннего утра 4 марта Кадушкин начал просить, от лица всех матросов, капитана 1-го ранга П. М. Плена снова вступить в командование кораблём, а офицеров — в исполнение своих оязанностей. Командир отказался выполнить эту просьбу и заявил, что при создавшихся обстоятельствах примет власть лишь по приказанию командующего флотом.

Несколько раз Кадушкин приходил в кают-компанию с той же просьбой, но командир оставался непоколебимым. Во [53] время последнего объяснения с Кадушкиным капитан 1-го ранга П. М. Плен подтянул его за то, что он без разрешения сел, приказал ему стать смирно и держать руки по швам, что тот и выполнил, но, уйдя из кают-компании, пожаловался на командира команде.

Под воздействием агитации главаря матросы решили просить вступить в командование кораблём старшего офицера стар. лейтенанта Л. М. Галлера, но он отказался выполнить эту просьбу.

После часа дня снова явился делегат от команды, который доложил о предательском убийстве командующего флотом вице-адмирала А. И. Непенина и об избрании вместо него на этот пост вице-адмирала А. С. Максимова; он опять просил стар. лейтенанта Л. М. Галлера принять в командование «Славу».

Капитан 1-го ранга П. М. Плен, узнав об убийстве адмирала А. И. Непенина, безнадёжно махнул рукой — и приказал Л. М. Галлеру вступить в командование и всем офицерам, попавшим в список желательных, снова выполнять свои обязанности.

Мы поднялись на церковную палубу, где собралась команда. При нашем появлении на утомлённых и тусклых лицах матросов появились радостные улыбки, и они встретили нас громким: «Ура». По предложению унт.-офиц. Тунгускова, команда прокричала ещё «ура» отдельно новому командиру, ст. лейтенанту Л. М. Галлеру, новому старшему офицеру, ст. лейтенанту Ю. Ю. Рыбалтовскому, и мне, новому старшему инж.-механику.

Ю. Ю. Рыбалтовский и я после этого тотчас же заявили Л. М. Галлеру о нашем отказе от новых должностей, предложенных нелегальным путём. Л. М. Галлер при первой возможности доложил в штаб о том, что и он отказывается от должности командира.

Капитан 1-го ранга П. М. Плен и несколько «нежелательных» офицеров «Славы» были вскоре отправлены в штаб командующего флотом.

Матросы 5-го дивизиона миноносцев, которым до назначения на «Славу» командовал капитан 1-го ранга П. М. Плен, и где он пользовался большой популярностью как прекрасный боевой начальник, быстро узнав о сучившемся, — возмутились поступком команды «Славы» и послали на наш корабль двух делегатов. Они произнесли на собрании матросов толковые речи, в которых объяснили им всю необоснованность и позорность их поступка по отношению к капитану 1-го ранга П. М. Плену и другим славским офицерам.

Наша команда была совершенно смущена речами делегатов — и немедленно выбрала своих представителей для отправки на [54] «Кречет» с тем, чтобы просить капитана 1-го ранга П. М. Плена и других офицеров вернуться на «Славу». Командир долго отказывался выполнить просьбу команды, но после того, как её представители стали перед ним на колени и умоляли вернуться, наконец согласился.

Между тем, в течение всего дня до нас доходили, как в кошмаре, сведения о безумных диких расправах матросов с офицерами на некоторых кораблях. Знакомая дама сообщила мне по телефону об убийстве нашего милого бывшего соплавателя лейтенанта Н. Н. Лауданского. Группа кровожадных матросов из числа «завоевателей свободы» с другого корабля ворвалась на миноносец «Эмир Бухарский», на котором плавал Н. Н. Лауданский, — и убила всех его офицеров.

В тот же день, поздно вечером, к общей радости оставшихся на «Славе» офицеров, капитан 1-го ранга П. М. Плен вернулся с остальными офицерами на корабль и вступил в командование им. Матросы встретили прибывших громовым: «Ура».

Капитан 1-го ранга П. М. Плен оставался на «Славе» всего лишь три дня, т. к. не мог спокойно переносить всего происходившего на ней. Когда создался судовой комитет, он позвал к себе корабельного врача, заявил ему, что заболел расстройством нервов, — и покинул корабль к огорчению всех офицеров и команды.

Вскоре командиром «славы» был назначен её бывший старший офицер, капитна 1-го ранга В. Г. Антонов, а вслед за этим прибыл на корабль и новый старший инженер-механик, капитан 2-го ранга Л. Ф. Джелепов.

Относительно скрывшегося с корабля инж.-механика, стар. лейтенанта Б. В. Уляницкого, нам стало известно, что он благополучно добрался до госпиталя, вылечил лёгкую рану руки — и попал в Петроград, где получил новое назначение на тыловую должность. Там же находились и инженер-механики: мичман Ильин и мичман Богословский. Команда «Славы» попросила их вернуться на корабль, что они и сделали.

Славские матросы после возбуждения, охватившего их в первые дни переворота, стали успокаиваться, и корабельная служба скоро наладилась, но дисциплина была уже подорвана и в дальнейшем всё больше и больше расшатывалась под влиянием сильной агитации большевиков против офицеров, имевшей целью устранить их благотворное влияние на матросов.

К июлю месяцу часть команды «Славы», преимущественно полуинтеллигенты из вновь назначенных на корабль молодых матросов, была уже в большой мере развращена большевицкой [55] пропагандой и, проявляя активность и настойчивость по директивам партийных руководителей, оказывала сильное давление на большинство.

Благоразумные, сохранившие полностью сознание долга матросы, которые в первые месяцы после переворота проявляли, в помощь офицерам, благоприятное воздействие на команду, — скоро возненавидели политику и совершенно отстранились от неё, когда убедились в том, что нет никаких сил бороться с крайне лево настроенными демагогами; они перестали посещать судовые собрания и предпочитали съезжать на берег или занимались вне корабля рыбной ловлей, когда к тому представлялась возможность.

В начале августа командир «Славы» получил секретное предписание штаба флота — приготовить корабль к походу в Рижский залив и ожидать распоряжения. Когда команда узнала о цели похода, то стала выражать по этому поводу протесты, которые она обосновывала тем, что 2 корабля нашей бригады, «Император Павел I» и «Андрей Первозванный», до сих пор ещё не принимали участия в боях, что их команды занимаются лишь политикой, агитируют против войны и призывают к братанию с немцами.

«Пусть и они повоюют в Рижском заливе да понюхают пороху; пусть попробуют побрататься с врагом, когда он будет забрасывать тяжёлыми снарядами с дредноутов либо атакует подводными лодками или гидропланами», — говорили славские матросы, вспоминая с обидой недружелюбное к ним отношение павловцев и андреевцев после возвращения «Славы» из Рижского залива в Гельсингфорс и не забывая позорно наведённых на наш корабль 8-дюймовых орудий «Императора Павла I» в день переворота.

Командир «Славы» принуждён был объяснить команде, что ни один из указанных кораблей нашей бригады нельзя послать в Рижский залив по причине их большой осадки и длины, не укладывающейся в кривых поворотах Моонзундского канала, и что оперативные задания не обсуждаются, а подлежат лишь исполнению. Замечая, что эти доводы мало действуют на матросов, капитан 1-го ранга В. Г. Антонов заявил им, что уклонение от выполнения оперативных распоряжений является государственной изменой и что он, не желая быть к ней причастным, принуждён будет подать рапорт командующему флотом с просьбой о смещении его с командования кораблём.

После этого всякие протесты прекратились; команда поняла, насколько серьёзно обстоит вопрос с предстоящим походом [56] «Славы» в Рижский залив, — и заявила командиру, что с ним готова идти куда угодно.

Вскоре затем наш корабль был отправлен в Лапвик, где пробыл около двух недель в ожидании распоряжения о дальнейшем следовании; переходу через Финский залив препятствовали непрерывно подстерегавшие нас подводные лодки, о которых имелись информации в штабе флота.

Ночью 24 августа «Слава» наконец перешла к острову Вормс — и 26 августа, пройдя Моонзундский канал, прибыла в Куйваст, спустя десять месяцев со времени её ухода оттуда в Гельсингфорс.

Мы явились в Рижский залив тогда, когда положение там становилось всё более и более тревожным. В связи с занятием неприятельской армией Риги и Усть-Двинска, германские морские и воздушные силы усилили свою активность.

Тральщики противника систематически тралили и в Ирбенском проливе у своего берега, и к западу от Цереля, подготовляя этим, по-видимому, безопасное место для обстрела и разрушения большими кораблями нашей новой неприступной церельской батареи, державшей под своим огнём весь Ирбенский против; её четыре 12-дюймовых орудия обладали дальнобойностью в 156 кабельтовых, превышавшею таковую новых немецких дредноутов на 28 кабельтовых. Попутно неприятельские лётчики производили частые налёты на эту же батарею и забрасывали её бомбами.

Такое положение в связи с общей пореволюционной разрухой в России не сулило ничего хорошего в ближайшем будущем. После сдачи Риги усилилась агитация против офицеров, и матросы стали проявлять попытки вмешиваться в оперативные распоряжения начальства.

11 сентября была получена скорбная информация о том, что миноносец «Охотник», находясь в дозоре у Ирбена, наткнулся на мину, взорвался — и утонул. На нём героически погибли не желавшие покинуть корабль все четыре офицера: командир, стар. лейтенант В. А. Фок, инж.-механик лейтенант А. И. Бобылев, мичман Парфёнов и лейтенант Г. В. Огильви, наш милый Гога, недавно переведённый со «Славы». [57]

Вскоре после этого на «Славе», как и на других кораблях, произошло неприятное событие: команда под давлением демагогов потребовала от офицеров в связи с выступлением генерала Л. Корнилова письменного подтверждения лояльности к Временному правительству. Офицеры почувствовали в этом требовании желание антигосударственных политических главарей нарушить боеспособность корабля и, обсудив вопрос, решили дать свои подписи под выражением лояльности правительству; один лишь инж.-механик капитан 2-го ранга Л. Ф. Джелепов отказался подписаться, несмотря на уговоры его приятеля, командира «Славы». Вслед за этим Л. Ф. Джелепов был отправлен в штаб флота; таким образом, наш корабль остался без старшего инж.-механика, с одним лишь трюмным механиком и тремя молодыми, производства 1916 года, которые, наравне с некоторыми другими недавно произведёнными офицерами флота, в революционной атмосфере не только не успели усвоить прекрасные корабельные традиции, но и не прониклись полным сознанием ответственности, возлагаемой на офицеров.

17 сентября поступило опять печальное сообщение о том, что во время воздушной атаки немецких лётчиков на церельскую батарею одна бомба попала в погреб, произвела пожар и взрыв его. При тушении пожара погибли три офицера, среди них&bsp;— капитан 2-го ранга К.&bsp;В. Ломан и лейтенант Д. М. Тимофеев, и 70 матросов; были ранены 4 офицера и 44 матроса. Сама батарея уцелела и сохранила боеспособность.

На смену погибшим прислали новых матросов, распропагандированных и плохо дисциплинированных.

29 сентября неприятельские морские силы в составе 8 дредноутов, 12 крейсеров и множества миноносцев, тральщиков и вспомогательных судов приступили к выполнению операций с целью завладеть Рижским заливом.

К этому времени наши силы обороны под командованием вице-адмирала М. К. Бахирева состояли, не считая миноносцев и тральщиков, из двух линейных кораблей, «Цесаревич» и «Слава», и двух лёгких крейсеров, «Баян» и «Адмирал Макаров».

Немцы под прикрытием эскадры из двух дредноутов, 11 крейсеров, сорока семи миноносцев и большого количества тральщиков стали высаживать c 19 пароходов десант в размере 23.000 человек в бухте Тагалахт на Эзеле. Наши батареи оказали довольно слабое сопротивление и скоро были разрушены неприятельским огнём; только батарея Серро сопротивлялась более упорно, сильно повредив два миноносца противника [58] и принудив своим огнём сесть на мель крейсер типа «Грауденц».

В тот же день 5 германских миноносцев под защитой дредноута и крейсера прорвались через пролив Соэло на Кассарский плёс, в тыл силам Рижского залива, — и между ними и нашими двумя миноносцами типа «Пограничник» и канонерской лодкой «Грозящий» завязался бой. Наши корабли, получив повреждения, стали с боем отходить перед более сильным противником. Под метким огнём подошедшего эскадренного миноносца «Десна» немцы отступили на вест, выпустив дымовую завесу.

На следующий день, 30 сентября, происходили перестрелки между нашими миноносцами на Кассарском плёсе и неприятельскими большими кораблями, находившимися к весту от Соэло-Зунда.

В ночь на 1 октября минный заградитель «Припять» должен был поставить заграждение против пролива Соэло, но команда его отказалась выполнить эту операцию, считая её слишком опасной; следовательно, доступ на Кассарский плёс остался свободным для противника.

К 1 октября почти весь остров Эзель уже находился во власти немцев. Нашим командованием было решено защищать лишь остров Моон. Для этого на него высадили десантный отряд добровольцев со «Славы» и других больших кораблей — и разместили его у Ориссарской дамбы с Эзеля.

1 октября, с рассветом, у Ирбена появилось множество немецких тральщиков, производивших траление без поддержки больших кораблей, которые держались в это время в море.

Наше командование, учитывая, как неблагоприятно происходит Моонзундская операция вследствие полной несопротивляемости войсковых частей, правильно решило, что принимать морской бой на Ирбенской позиции при создавшихся условиях нецелесообразно. Уклонение от него было понято командой церельской батареи как нежелание поддержать её в тяжёлые минуты, и под влиянием агитации на ней началось брожение, дисциплина совершенно подорвалась, и был утрачен воинский дух. Начиная с 1 октября с Цереля стали посылать панические радиодепеши.

Туда немедленно послали «Славу» для воодушевления потерявшей мужество команды батареи; немного позже к нам присоединился «Баян» под флагом вице-адмирала М. К. Бахирева.

Тем временем на Кассарском плёсе наши миноносцы «Гром», «Забияка», «Победитель» и «Константин» подверглись [59] обстрелу дредноута типа «Кайзер», находившегося к весту от Соэло-Зунда. В 1 час 55 мин. пополудни 12-дюймовый снаряд дредноута попал в правую машину «Грома» и, не разорвавшись, прошёл насквозь, сделав подводную пробоину. Канонерская лодка «Храбрый» взяла повреждённый «Гром» на буксир. В 3 часа 10 минут со стороны Соэло-Зунда показались 9 больших неприятельских миноносцев, к которым присоединились ещё 5 угольных миноносцев. Идя полным ходом двумя колоннами, они хотели отрезать наши силы от Моонзунда. Произошёл бой, во время которого огнём «Победителя» был выведен из строя третий миноносец южной группы. Наши корабли принуждены были отступить под огнём превосходящего противника. Приблизившись на минный выстрел к «Грому», неприятель сосредоточил огонь на нём и «Храбром». Поднявшейся волной от движения проходивших мимо наших миноносцев буксир «Храброго» оборвался, но он опять подошёл к «Грому», который, получив несколько попаданий и объятый огнём пожаров, стал тонуть. «Храбрый» принял с него команду. Командир «Грома», лейтенант А. П. Ваксмут, наш любимец Толик, переведенный со «Славы» в 1916 году, отказался покинуть свой корабль и решил погибнуть вместе с ним, но А. П. Ваксмута взяли с гибнущего «Грома» силой. В этом бою был потоплен «Храбрым» один неприятельский миноносец. В дальнейшем к нашим силам присоединились 7 миноносцев и канонерская лодка «Хивинец» — и бой продолжался, приняв длительный характер. К концу дня неприятельские миноносцы стали отходить на вест.

Ночью на 2 октября «Слава» и «Баян» вернулись из Ирбена в Моонзунд.

В эту же ночь на церельской батарее происходил митинг её команды, на котором обсуждался вопрос о сдаче батареи по требованию прибывших вечером немецких парламентёров. Все уговоры офицеров и благоразумной части команды не сдаваться оказались тщетными; обещания делегатов Каргопольского, кажется, полка, занимавшего позицию на перешейке полуострова, защищать батарею с суши — тоже не подействовали благоприятно на команду батареи. Под давлением развращённой революцией и потерявшей совесть части команды большинство её решило не оказывать сопротивления противнику.

2 октября утром по протраленному прибрежному фарватеру Ирбенской позиции вошли в Рижский залив 1 крейсер типа «Аугсбург», 2 крейсера типа «Штральзунд», 4 миноносца и тральщики; они остались у Ирбена и продолжали тралить. [60]

В это же утро на смену «Славе» был отправлен к Церелю для моральной поддержки команды батареи «Цесаревич». При его приближении три дредноута типа «Кайзер» подошли к батарее, которая встретила их огнём всего лишь одного орудия: только для обслуживания его осталось достаточное количество верных долгу матросов. Неприятель отвечал, но огонь его был мало действительным. Несмотря на это, единственное стрелявшее орудие церельской батареи вскоре замолкло. Команда стала уходить и грузиться на стоявшие у берега суда; часть её взорвала перед уходом погреба и орудия. Прибывшему «Цесаревичу» пришлось лишь дополнить разрушение батареи обстрелом. Позже, ночью, он отправился обратно в Куйваст.

В тот же день выяснилось, что Кассарский плёс находится уже полностью во власти немцев. По инициативе начальника 3-го дивизиона миноносцев капитана 1-го ранга К. В. Шевелева было решено снова завладеть плёсом. Под его командованием миноносцы «Изъяслав», «Автроил» и «Гавриил» вступили в бой с двумя неприятельскими миноносцами, которые скоро ушли, скрывшись в дымовой завесе. Затем наши корабли обстреляли немецкий транспорт и заставили его уйти на вест. В это время из-за дымовой завесы появились 8 миноносцев противника. Произошёл бой. Наши корабли, получив повреждения, должны были отступить перед сильным противником. Позже наши канонерские лодки обстреляли на Кассарском плёсе неприятельские дозорные миноносцы, которые после нескольких залпов ушли на вест, скрывшись в выпущенной ими дымовой завесе.

Тем временем немцы постепенно усиливались на Эзеле, но Ориссарская дамба между Эзелем и Мооном оставалась в наших руках. Для защиты Моона на него высадили в помощь добровольцам с больших кораблей ударный батальон и два пехотных полка. На случай прорыва сухопутных сил противника с Эзеля на Моон «Слава» заняла удобную позицию для обстрела Малого Зунда перекидным огнём через Моон.

3 октября наши миноносцы уже больше не пытались снова завладеть Кассарским плёсом. Для обороны с его стороны был выставлен заслон в составе крейсера «Адмирал Макаров», двух канонерских лодок и нескольких миноносцев.

«Слава» в течение всего этого дня обстреливала редким огнём на предельной дистанции (с креном в 3 град.) своих 12-дюймовых орудий миноносцы, пробиравшиеся в Малый Зунд и пытавшиеся открывать огонь по острову Моон, — и отгоняла их; один миноносец был ею повреждён. Кроме того, «Слава» обстреливала Ориссарскую дамбу и неприятельские позиции. В промежутках [61] она поддерживала своим огнём, тоже на предельной дистанции, наши силы обороны со стороны Кассарского плёса.

Утром 4 октября миноносцы «Деятельный» и «Дельный», находившиеся в дозоре к югу от Моонзунда, донесли по радио о том, что видят 17 дымов в направлении на SW: к нам приближалась сильная германская эскадра, беспрепятственно прошедшая Ирбенскую позицию после сдачи церельской 12-дюймовой батареи. Ближайшие от Куйваста посты службы связи сообщили, что в составе эскадры имеются два дредноута типа «Кёниг» (X — 12-дюймовых орудий), 5 лёгких крейсеров, 2 больших транспорта и множество миноносцев и тральщиков.

Наши два линейных корабля «Слава» и «Цесаревич» и крейсер «Баян» сосредоточились на рейде Куйваст, готовясь принять неравный бой. С нами находились миноносцы 6-го и 9-го дивизионов. Крейсер «Адмирал Макаров» оставался в заслоне против Кассарского плёса.

Обходя корабль по сигналу приготовления его к бою, я заметил, к большому удовольствию, что команда сразу подтянулась и преобразилась; распущенность, порождённая «завоеваниями» революции, которая до этого чувствовалась в выражениях лиц и манерах довольно многих из неё, — совершенно исчезла; матросы перестали смотреть исподлобья на офицеров; глаза их прояснились и снова выражали полное доверие к начальству, но, увы, в них уже не замечалось былого, дореволюционного задора, удали, радостного волнения и уверенности. Вероятно, многие из команды смотрели на предстоящий бой лишь как на неизбежную и неприятную необходимость.

Придя по боевой тревоге на свой пост, я увидел там уже стоявшего по расписанию с печальной склонённой головой трюмного старшину унт.-офицера Гачевского, кавалера георгиевского креста 4-й степени, полученного им за бой 4 августа 1915 года.

— Ну, Гачевский, сегодня опять повоюем, как в доброе старое время, в пятнадцатом году, — обратился я к нему бодрым тоном, желая развеять овладевшую им грусть.

— Плохое у меня предчувствие, г-н лейтенант, — ответил Гачевский, — добром не кончится сегодняшний бой.

Я сказал ему ещё несколько подбадривающих слов, но в глубине души чувствовал, что прогноз Гачевского близок к [62] истине. Трудно было рассчитывать на успех боя с сильным противником (XX — 12-дюймовых дальнобойных орудий немцев против VIII — 12-дюймовых орудий «Славы» и «Цесаревича» при дальности стрельбы последнего всего лишь в 86 кабельтовых) здесь, на Моонзундской узкой позиции, совершенно неблагоприятной для нас. «Слава» вместе с другими кораблями, обороняющими Рижский залив, очутилась в таком невыгодном положении только вследствие общей разрухи в нашем Отечестве, охваченном революционным хаосом.

При приближении германской эскадры к Куйвасту, в 9 час. 26 мин., шесть гидропланов противника с авиаматки налетели на нас и безрезультатно сбросили бомбы на корабли и береговые батареи.

Неприятельские тральщики, дойдя до минного поля, приступили к работе.

В 9 час. 40 мин. германские дредноуты, шедшие за тральщиками, под охраной 8 больших эскадренных миноносцев, повернули на ост и открыли стрельбу всем бортом.

Наши корабли в это время маневрировали для того, чтобы привести дредноуты в наиболее выгодный для нас курсовай угол. «Баян» под флагом вице-адмирал М. К. Бахирева и «Цесаревич» стали на краях маневренного пространства, а «Слава» — посредине в 10 кабельтовых к северу. Корабли были стеснены в своих движениях узостью рейда.

В 10 час. 5 мин. «Слава» открыла огонь по головным тральщикам в расстоянии 112 с половиною кабельтовых от них (поправка дня была 3 с половиной кабельтовых), двигаясь малым ходом вперёд. «Цесаревич» открыл огонь на полминуты раньше, но, имея дальнобойность всего лишь в 86 кабельтовых, вскоре приостановил стрельбу в ожидании большего сближения.

«Слава» третьим залпом накрыла тральщики (огнём управлял стар. лейтенант Ю. Ю. Рыбалтовский) и своей меткой стрельбой принудила их отойти под прикрытие выпущенной дымовой завесы.

В это время (10 час. 15 мин.) неприятельские дредноуты, развернувшись бортом, открыли ответный огонь, давая залпы одновременно, каждый порознь, из 5 орудий через промежутки в 30 секунд.

Линейный корабль «Слава» в бою 4 октября 1917 года. Снимок сделан с борта миноносца «Сильный». Фото позаимствовано на форуме «Крейсер» .

В 10 час. 50 мин. тральщики снова возобновили траление, но после того, как наши корабли, открыв огонь, вскоре потопили один из них и подбили другой, — отошли полным ходом назад и скрылись в дымовой завесе. [63]

С уменьшением дистанции до тральщиков к огню нашего корабля присоединились «Цесаревич», «Баян» и батареи на Мооне, а поэтому «Слава» перенесла огонь своей носовой 12-дюймовой башни на миноносцы, шедшие за тральщиками, а кормовой 12-дюймовой башни — на дредноуты, которые непрерывно стреляли по нам, но неудачно.

Наши корабли вывели из строя ещё два тральщика и один миноносец противника, и около 11 час. 10 мин. «Слава» накрыла головной неприятельский дредноут. Один из её 12-дюймовых снарядов попал в него и произвёл на нём пожар.

Вслед за этим вся германская эскадра повернула на зюйд, прекратив огонь с дистанции в 128 кабельтовых.

В 11 час. 20 мин. на «Баяне» был поднят сигнал: «Адмирал благодарит линейные корабли за отличную стрельбу». Затем последовал другой сигнал: «Команды имеют время обедать».

В 11 час. 30 мин. «Баян» и «Цесаревич» стали на якорь; «Слава» же, имея отклёпанными оба каната, держалась на месте под машинами и затем приблизилась задним ходом к острову Вердер для более благоприятного маневрирования на случай возобновления боя.

В 12 час. 5 мин. германская эскадра снова приблизилась к нам, но в другом месте, дальше на ост, в следующем порядке: 4 тральщика — строем фронта в голове, 2 тральщика — им в кильватер, на траверзе тральщиков — миноносцы; за головным отрядом — линейные корабли под охраной больших миноносцев.

В 12 час. 10 мин. «Слава» и «Цесаревич» открыли огонь по тральщикам, которые после нескольких наших удачных залпов выпустили дымовую завесу. Один миноносец противника и два его тральщика были посланы ко дну.

В 12 час. 12 мин. «Слава» на дистанции до дредноутов в 112 кабельтовых перевела на них огонь, и они, развернувшись бортом, стали отвечать нам — и, быстро пристрелявшись, открыли сильный огонь. Наши корабли, стреляя по неприятелю, начали склоняться вправо к норду.

«Слава» за недостатком места не имела возможности маневрировать; приходилось, в зависимости от падений неприятельских снарядов, то увеличивать, то уменьшать ход или совсем даже стопорить машины и давать задний ход. Противник бил по нам снарядами, словно по неподвижной цели.

Находясь в таком стеснённом положении под сильным огнём дредноутов, «Слава» довольно скоро получила одновременно [64] (12 час. 25 мин.) два попадания в носовую часть корабля по левому борту — в церковную и батарейную палубу.

Я узнал о них, увидев дым от разрывов снарядов со своего поста, — и тотчас же побежал вместе с трюмным старшиной Гачевским в нос. Там начался пожар, и сквозь дым я видел много тяжело раненых матросов и трупы убитых. Через люк в жилую палубу, где находился боевой перевязочный пункт, я заметил падающего навзничь тяжело контуженного младшего врача Лепика.

Снаряды разворотили трапы батарейной и церковной палуб, шахты погребов мелкой артиллерии и повредили вентиляторные шахты носовой кочегарки.

Когда я принимал меры к тушению пожаров с поднявшимся из центрального поста старшим офицером, старшим лейтенантом Л. М. Галлером, мне доложили из машинного отделения о том, что туда подаёт тревожный звонок прибор Подгурского, установленный в отсеке мокрой провизии между 5-м и 14-м шпангоутами. Стало ясно, что туда попал третий снаряд ниже ватерлинии.

Едва я хотел разобраться в характере этой подводной пробоины, мне доложили о другой подводной пробоине в отсеке носовых 12-дюймовых погребов. Корабль в это время быстро накренился на левый борт. Так как эта последняя пробоина была важнее и опаснее первой, я бросился к задраенному люку 12-дюймовых носовых погребов на батарейной палубе с тем, чтобы спуститься вниз через открытую горловину его, обследовать пробоину и изолировать затопленную часть отсека. Заглянувши в горловину, я, к прискорбию, увидел, что уровень воды в 12-дюймовом отсеке уже достиг уровня моря и отстоял от горловины футов на шесть. Оставалось лишь задраить её на случай возможного погружения корабля от дальнейших пробоин в бою.

Судя по значительной скорости затопления большого отсека 12-дюймовых носовых погребов, имевшего в длину 48 футов, можно было легко понять, что пробоина в нём по размеру почти такая же, как и при минном взрыве. Как впоследствии выяснилось, она имела в диаметре около 15 футов. Снаряд, сделавший её, разорвался в бортовом коридоре; центр разрыва оказался против помещения двух боевых динамо-машин, на глубине около 12 футов ниже ватерлинии. Два машиниста едва успели выбежать оттуда.

Мне оставалось лишь выровнять опасный крен в 9 град. и принять меры к тому, чтобы вода не распространилась и не просачивалась [65] в отделение соседнего отсека носовых 6-дюймовых погребов.

Я приказал затопить для выравнивания крена наружные бортовые коридоры по правому борту против кочегарных и машинного отделений — и трюмные немедленно приступили к выполнению трафаретной работы, хорошо им знакомой по прежним боям в 1915 году.

Поручив Гачевскому наблюдение за выравниванием крена и послав старшину первого отсека с докладом командиру о состоянии корабля по трюмной части, я стал осматривать отсек 6-дюймовых погребов.

Прежде всего я спустился в центральный пост; там не обнаружил просачивания воды — и наскоро попросил находившегося в нём минного офицера лейтенанта А. Э. Зиберта принять соответствующие меры в случае, если оно появится.

Когда я снова поднялся на батарейную палубу, мне доложили о том, что вода проникает снизу в жилую палубу. Спустившись туда, я заметил лишь незначительное просачивание из затопленного отсека через сальники проводов и труб; трюмные уже принимали меры к уменьшению его. В этом отсеке жилой палубы, служившем перевязочным пунктом, лежали тяжело раненые матросы и контуженный врач Лепик. Санитары оказывали помощь пострадавшим, но их было недостаточное количество. Один из обожжённых матросов обратился ко мне за помощью, но я, к сожалению, не мог отвлечься от ответственной работы по спасению корабля и приведению его в боевую готовность.

Поднявшись на батарейную палубу, взглянул на кренометр; его стрелка теперь показывала около 6 град.: следовательно операция выравнивания крена шла нормально.

В это время обстрел нашего корабля прекратился (12 час. 46 мин.): мы вышли из сферы огня противника. Замолкли и залпы наших орудий.

Под конец боя из двух 12-дюймовых башен «Славы» стреляла лишь одна кормовая, так как носовая — вышла из строя: погреба её были затоплены подводным попаданием и, кроме того, одновременно с этим опустились рамы замков её орудий, стрелявших накануне целый день на предельной дистанции. Перед нашим уходом из Гельсингфорса замки переделывались Обуховским заводом.

После выхода из действия носовой башни кормовая башня перешла на плутонговый огонь под руководством младшего артиллерийского офицера лейтенанта В. И. Иванова, так как от [66] полученных повреждений трансформаторы приборов управления перестали действовать; перевести управление на автономную аккумуляторную станцию нельзя было, так как она оказалась разнесённой попавшим вблизи снарядом.

Незадолго до прекращения огня наши кормовые 12-дюймовые орудия дали попадание в головной дредноут (12 час. 39 мин.), от которого в носовой части его поднялся пожар. Благодаря этому наши корабли вышли из сферы огня противника на дистанции меньше предельной — стрельбы его орудий.

После прекращения огня неприятеля его гидропланы снова безуспешно забросали нас бомбами; «Слава» сбила один из аппаратов.

Наши корабли шли малым ходом курсом 330 градусов.

Между тем по трюмной части корабля происходило следующее: после того, как мной было замечено значительное уменьшение крена, некоторые из команды передали о том, что будто бы носовое кочегарное отделение затоплено водой. Я спустился туда по трапу и, к моей радости, убедился в том, что сообщение оказалось ошибочным: там всё было в порядке, и кочегары под наблюдением старшины очень спокойно работали у котлов, несмотря на большой крен. Я поблагодарил их за отличную службу — и, проверив, открыты ли все клапана и клинкеты, необходимые для выравнивания крена, поднялся на батарейную палубу.

Здесь мне сообщили о том, что в кормовой кочегарке — вода. Спустившись в неё, я увидел, что от крена вода в кочегарном трюме перелилась на левый борт, поднялась выше площадок и дошла до топок двух крайних котлов: трюмный насос не мог её откачать, так как приёмники осушительной системы находились в средней части трюма. Приказав инж.-механику мичману Багильцу прекратить пары в двух левых крайних котлах и удостоверившись в том, что и здесь производится затопление правых наружных бортовых коридоров, я вышел на батарейную палубу, где мне тотчас же доложили из левого машинного отделения о проникновении в него воды.

Я сбежал вниз — и увидел, что мотылёвые колодцы левой машины были затоплены водой почти до вала, и вращающиеся мотыли вместе с их подшипниками погружались в неё при нижних положениях; сквозь фланцы труб, примыкающие вверху к левой бортовой переборке, просачивалась и довольно сильно струилась вода. Стало ясно, что эта переборка повреждена, фланцы труб расшатались, и непроницаемость их нарушилась разрывом неприятельского снаряда против машинного отделения. По-видимому, [67] снаряд попал здесь в броню ниже ватерлинии на излёте и не пробил её, а разорвавшись лишь расшатал и повредил её и вместе с ней переборку; вода проникла в бортовой коридор и оттуда просачивалась в машинное отделение.

Я приказал пустить в ход, в помощь осушительному насосу, мощную водоотливную турбину — и она стала быстро освобождать трюм от воды; попутно я распорядился уменьшить по возможности просачивание.

Поднявшись затем на батарейную палубу, взглянул на кренометр и заметил, что крен уменьшился до 3 градусов.

Здесь я был неожиданно поражён странным и крайне неприятным слухом о том, что «Славу» будто бы приказано приготовить к взрыву. Предполагая, в связи с этим слухом, что командир может быть не имеет точных сведений о состоянии корабля по трюмной части, я поднялся в боевую рубку и доложил капитану 1-го ранга В. Г. Антонову о том, что «Слава» находится в безопасном состоянии, крен выровняется минут через десять, после чего она снова может вступить в бой.

В ответ на мой доклад командир поведал мне скорбные нвости: вице-адмирал М. К. Бахирев решил прекратить неравный бой и сигналом приказал морским силам Рижского залива отступить к Вормсу (12 час. 47 мин.). «Слава» не имеет возможности идти вместе с ними, так как она приняла от подводных пробоин чрезмерное количество воды, погрузившее её нос до 33 футов. Пробоины велики, и на них нельзя завести пластыри. Продолжать бой с дредноутами «Слава» не может, так как её боеспособность потеряна: 12-дюймовые носовые орудия выведены из действия вследствие затопления их погребов и непоправимой неисправности, кормовые орудия тоже повреждены. Командир донёс вице-адмиралу М. К. Бахиреву по радио о состоянии корабля и просил разрешения взорвать корабль (предполагая это сделать на глубоком месте) и прислать миноносцы для снятия команды. Адмирал ответил по радио, что посылает миноносцы, и приказал, войдя в канал, затопить «Славу». После этого командир решил, дойдя до канала и, по возможности, войдя в него, взорвать корабль.

Капитан 1-го ранга В. Г. Антонов не рискует совместить взрыв «Славы» с её переворачиванием, так как опасается, что при совместных операциях может не произойти взрыва.

Командир, кроме того, сообщил мне о том, что не получает ответа из машинных отделений, и приказал мне выяснить причину этого и наладить связь, так как корабль необходимо ещё окончательно развернуть для взрыва. [68]

Я побежал в машинное отделение — и не нашёл в них никого из машинистов; не было там и двух молодых инж.-механиков.

Как потом выяснилось, в машинные отделения стали кричать сверху, чтобы все оттуда выходили, т. к. корабль скоро взорвётся. Машинисты, приняв эти возгласы за распоряжение, исходящее от командира, стали подниматься наверх; в действительности же кричали сверху распустившие по кораблю нелепый слух о немедленном взрыве его члены судового комитета — распропагандированные, недавно поступившие на «Славу» матросы из полуинтеллигентов. Бывшие по боевому расписанию в машинных отделениях два молодых инж.-механика почему-то не снеслись с командиром — и поднялись наверх после того, как все машинисты вышли.

Не обнаружив никого в машинных отделениях, я выбежал наверх, чтобы собрать машинистов. Войдя на спардек, увидел там и на правом срезе верхней палубы часть команды и среди неё машинистов. Подошедший к правому борту «Славы» миноносец 3-го дивизиона принимал в это время от нас раненых.

Я приказал машинистам отправиться вниз по боевому расписанию, что они немедленно выполнили.

После этого командир дал ход машинам для того, чтобы приблизиться к Моонзундскому каналу — и, поставив затем стрелки машинных телеграфов на стоп, приказал мне вместе с машинной и кочегарной командой подняться наверх. Когда застопорили машины, я отпустил машинистов и кочегаров, а сам оставался ещё некоторое время внизу вместе с машинным унт.-офицером Коровиным для того, чтобы проверить, закрыт ли до отказа регулятор левой машины, и — поставить её кулисы в более точное положение на стоп, так как эта машина ещё чуть-чуть проворачивалась. Остановив её, я приказал Коровину подниматься наверх.

— А вы, г-н лейтенант? — обратился ко мне с вопросом этот образцовый унтер-офицер, участник всех боевых операций «Славы», сохранивший полностью в революционном чаду сознание долга. Он смотрел на меня беспокойным взглядом, опасаясь, что я могу остаться внизу.

— Я уйду последним, — был мой ответ, и Коровин успокоился.

Поднявшись наверх, узнал, что вся команда уже снята с корабля, и бикфордовы шнуры, установленные на полчаса, к подрывным [69] патронам в кормовых, 12-ом и 6-дюймовом правом, погребах, — уже горели.

Я заглянул в последний раз в свою каюту, набросил шинель — и, захватив с собою предсмертное, напутственное письмо моей матери, умершей в 1916 году, вышел на ют, где офицеры спускались в поджидавший их у левого борта, на корме, миноносец «Сторожевой». Я присоединился к ним — и навсегда отделился от любимого корабля.

На «Славе» оставался ещё некоторое время командир: он производил последний осмотр её помещений для того, чтобы лично проверить, все ли раненые взяты с корабля. Закончив обход, командир последним покинул «Славу» и спустился на миноносец «Сторожевой».

Спустя минут десять после этого, а именно в 1 час 58 мин. пополудни, над кормовыми 12-дюймовыми погребами «Славы» поднялся высоко вверх столб густого дыма — и раздался оглушительный взрыв, после которого начался пожар. Затем последовали ещё два взрыва, сопровождавшиеся усилением пожара; после третьего взрыва оторвалась корма.

Молча, охваченные скорбью, смотрели мы на дорогую нам «Славу», которая, как родное любимое существо, была близка тем из нас, кто долго плавал на ней и, принимая участие во всех её боевых операциях, переживали немало радости и немало печали.

Но не одну скорбь об утрате корабля мы испытывали; в душе ощущалось презрение и кипела злоба к тем безвольным и жалким людям, которые, находясь у власти после мартовского переворота, вели Россию к крушению и позору — и ослабили её духовную мощь и способность защиты от внешнего врага. Им обязана «Слава» своим преждевременным и ненужным концом.

Немцы, воспользовавшись смутой в России и упадком её духовной мощи, посмели войти в Рижский залив и завладеть им теперь, когда материальные боевые средства обороны его стали вполне грозными и во много раз превосходили те, какими мы располагали в 1915 году. Тогда значительно сильнее нас, противник не имел возможности преодолеть нас и завладеть заливом, так как наши ничтожные силы были спаяны крепкой дисциплиной, здоровым духом, сознанием долга перед царём и Отечеством и блестящей организованностью.

С этими безотрадными мыслями мы, стоя на палубе уносившегося в Рогекюль «Сторожевого», провожали взглядами удалявшуюся [70] от нас охваченную пожаром «Славу» до тех пор, пока она не скрылась от глаз.

После взрыва погребов нашего корабля три миноносца 5-го дивизиона выпустили, по приказанию вице-адмирала М. К. Бахирева, в «Славу» шесть мин, чтобы доконать её; только одна мина «Туркменца ставропольского» взорвалась, попав в подводную часть «Славы» против носовой кочегарки.

Пожар нашего корабля продолжался до трёх часов ночи и сопровождался массой мелких взрывов.

В бою 4 октября «Слава» получила всего 8 попаданий 12-дюймовых орудий. Кроме пяти описанных были ещё три попадания под конец боя (12 час. 40 мин.): одно — в церковную палубу, которым она была разворочена в нескольких местах, и два — в жилую палубу; оба снаряда, пробив поясную броню возле радиорубки, взорвались в бортовых коридорах, разнесли их и выпучили лёгкие переборки соседних запасных угольных ям.

При этих попаданиях произошёл пожар в перегрузочном посту средней левой 6-дюймовой башни, где были тележки с зарядами. Пожар был потушен командиром башни, кажется, мичманом Л. И. Агаповым. «Баян» имел одно попадание под носовым мостиком и «Цесаревич» — два попадания: в офицерских каютах и на шкафуте.

Германская эскадра понесла за время Моонзундской операции следующие потери: 2 дредноута, 1 лёгкий крейсер и одно вспомогательное вооружённое судно подорвались на минах; 2 больших турбинных миноносца погибли в бою, миноносец «S-64» взорвался и потонул на Моонзундском створе; один миноносец пошёл ко дну и 2 были сильно повреждены лёгкой батареей возле Малого Зунда; 1 большой транспорт потоплен подводной лодкой; количество погибших и повреждённых тральщиков точно неизвестно.

5 октября все силы Рижского залива, пройдя Моонзундский канал, сконцентрировались у острова Вормс, а двумя днями позже уже были в Лапвике.

Офицеры «Славы» из Рогекюля прибыли поездом в Ревель, где получили в штабе командующего флотом новые назначения.

Скоро власть над нашей Родиной захватили большевики, и большинство из нас, рассеявшись по белым армиям, продолжали борьбу за Россию.

Многие из славских офицеров положили в этой борьбе свои души на алтарь Отечества, среди них: старший лейтенант [71] Ю. Ю. Рыбалтовский, лейтенант Г. А. Орфенов, лейтенант Н. Моисеев, мичман П. Н. Вейсенгоф и мичман В. Д. Державин.

Раньше других погиб бывший командир «Славы» капитан 1-го ранга П. М. Плен, расстрелянный большевиками за участие в патриотическом заговоре.

Последний выстрел «Славы» в бою 4-го октября 1917 года не был её финальным выстрелом: восемнадцать лет спустя, когда эстонцы, разбирая её на слом, принуждены были разбивать одно из 12-дюймовых носовых орудий на две части, встретив затруднение при снятии его целиком, — во время этой работы орудие, собрав свои последние силы, застонало, загремело — и выпустило ещё один снаряд, напомнив о былом боевом погибшего корабля и о Великой России, которую «Слава» самоотверженно и по мере своих сил защищала.

• Главная
• > Книжная полка
• > Мазуренко К. И. — На «Славе» в Рижском заливе

2010—2019 Design by AVA