• Главная
• > Книжная полка
• > Куропаткин А. Н. — Дневник

[367]

Дневник А. Н. КУРОПАТКИНА

С 23 декабря 1905 г. по 12 марта 1906 г. {65}

23 декабря. Шуанченпу

Всё чаще приходят известия, хотя и отрывочные, о начавшейся в России реакции. Сигнал будто бы подан с высоты трона. Будто бы придворная партия выдвигает Игнатьева и ломит Витте и что во главе реакции стоит Великий князь Николай Николаевич, добивающийся военной диктатуры. Не знаю, насколько эти сведения верны, но считал бы лично роковым для России и государя делом, если бы он по слабости воли уступил бы таким злобным фигурам, как Николай Николаевич. Это был бы роковой шаг, если бы государь, дав Манифест 17 октября, стал бы уклоняться привести его в исполнение. Уже и ныне престиж царской власти и престиж государя Николая II подорван не только в населении, но и в армии. Но пока государь искренно хочет исправить зло, причинённое им России по советам: Горемыкиных, Сипягиных, Плеве, Безобразовых, Абаза, Мещерских, Сергея Александровича и Николая Николаевича, — пока государь, искренно и твёрдо отказавшись от самодержавия, пойдёт по пути, указанному им России в Манифесте 17 октября, он останется во главе России, и, думаю, огромная масса армии останется ему верна. Но если начнутся новые колебания, и он снова начнёт цепляться за выпущенную им из своих слабых рук самодержавную власть, то это станет сигналом для общих восстаний по Руси, армия разделится, будут междоусобные брани, и в результате представители крайних социал-демократических и даже анархических партий возьмут верх. Россия быстро пойдёт к демократической федеративной республике. Но это ещё не всё. 140-миллионное население, оставшееся без твёрдой власти, без правительства и раздираемое внутренними кровавыми распрями, представляет опасность для спокойствия всего мира. Все крайние социалистические партии должны теперь зорко присматриваться к тому, что происходит в России, и обдумывать вопрос: не следует ли события, происходящие в России, считать удобным моментом для начала [368] социальной революции во всей Европе. И это будет ужасный переворот, который проглотит правительства, капиталы и армии. Вот почему вмешательство в русские дела европейских государств вовсе не так невероятно, как это может казаться с первого взгляда: Вильгельм, Франц Иосиф, Эдуард и другие, начав приводить Россию в порядок, в сущности, будут защищать собственные шкуры.

Я ознакомился с настроением армий, находящихся в Маньчжурии, и смело могу утверждать, что офицерский состав и нижние чины возврата к прошлому, столь печальному, не желают, и этот возврат считают невозможным.

Нижние чины, почти два года расшатываемые прокламациями, газетами, письмами из дому, уже не те, что были два года тому назад: они почувствовали свою силу и во многих случаях, как это ни печально признавать, уже заставляли своих начальников бояться себя, заставляли, действуя скопом, исполнять свои требования.

Дисциплина пошатнулась, и если начнётся борьба за возврат самодержавия, то во многих случаях войска станут на сторону свободы и прогресса против мрачной реакции.

Лучшие элементы армии находят великое утешение при постигших Россию неудачах в сознании, что в результате неудач Россия явится обновлённою, освобождённою не только от бюрократического режима, но и от безрассудств самодержавия. Это утешение нельзя отнять от армии. Это утешение армия не может заменить другим. Слабость самодержавной власти привела Россию к поражению. Искупление может быть одно, и вполне благородное, — отказ от самодержавия. Это и сделано Манифестом 17 октября. Возврата быть не может.

28 декабря

Праздники встречены и проходят тихо. Запасные 1-й очереди трёх Сибирских корпусов отправлены благополучно. Теперь пошли запасные 10-го армейского корпуса. Движение по Сибирской дороге несколько упорядочилось эти дни. Забайкальская дорога тоже стала возвращать теплушки и товарные вагоны исправнее, но всё это пока очень ненадёжно, [369] ибо в сущности по-прежнему всё движение в руках стачечников, и от произвола зависит прекратить движение. Стачечные комитеты продолжают наполнять армию прокламациями, в которых приглашают войска освободиться от своих начальников, выбрать себе тоже комитеты, которые, совместно со стачечными комитетами на железной дороге, и установят план перевозки войск. Указывают, что начальники плохо пользуются дорогой, что можно было бы перевезти в Россию с 24 августа (перемирие) 750 000 человек. По сведениям из Сибири и России наши запасные — владивостокские, харбинские пленные и моряки — идут беспорядочно и буйствуют по дороге.

Из России получаем сведения из японских и шанхайских газет, очень преувеличенные и неблагоприятные для России. Имеется известие, что в Лифляндии объявлено республиканское правление, что в Москве идёт упорный бой на улицах, с употреблением артиллерии, что Ростовский гренадерский полк присоединился к бунтовщикам, что Мищенко (находящийся в армии) вступил в Москве в командование гренадерами и т. п.

Вчера виделся с ген. Линевичем, приезжавшим на несколько дней в Харбин. Имел с ним серьёзный и неприятный для него разговор. Он не понимает важности совершающихся кругом нас событий и не признаёт нужным бороться против крайних партий, ведущих Россию к республике, раздроблению. Он несколько раз повторял мне, что порядок не будет восстановлен в России, пока не явится у нас свой Наполеон, способный сломить всё и всех. Уж не себя ли он мнит этим Наполеоном?

Я ему с откровенностью высказал и повторил это начальнику штаба Благовещенскому, что считаю первую часть кампании, веденной Линевичем по эвакуации армии, проигранною. Что как я проиграл первую кампанию, имея помощниками Гриппенберга, Каульбарса и Бильдерлинга, а союзником его, Линевича, так и он проиграл теперь первую часть кампании, имея помощниками: Казбека, Хрещатицкого, Надарова и Холщевникова. Я ему помогаю, но не во всём успеваю убедить его. Что революционная партия добилась захвата [370] власти в Харбине, Владивостоке и Чите, подчинённых ему, Линевичу, вызвала беспорядок, втянула в политическую борьбу и разбойничество воинских чинов, отравляет армию, возмутила запасных тыла, вызвала несправедливую отправку вперёд расшатанных, грабивших Владивосток запасных. Наша родина, в тяжёлое переживаемое ею время, — говорил я, — нуждалась в присылке ей твёрдых боевых частей, дабы усмирить смуту а мы ей послали бунтующие эшелоны запасных. Этим мы не только не усилили средств России для борьбы со смутою, но ещё ослабили их. Снова вспомнил моё настояние посылать корпуса войск, а не запасных. Вспомнил и снова настаивал на необходимости с каждым эшелоном запасных посылать для поддержания порядка по одной роте пехоты.

Упрекнул старика, что если бы он послушался меня, то в России уже было бы два или даже три лишних корпуса войск: 10, 17 и 1-й армейские. Что 13-й корпус не следовало посылать во главе всех корпусов. Перевозки морем идут очень медленно. Пока отправлено 11 000 человек. Я настаивал, чтобы мы готовили средства на 200 000 человек. Линевич возражал, что в России войск много, что для охраны пути движения запасных можно занять войсками станции, что запасные стремятся только попасть домой и беспорядков не делают.

Я снова настаивал на необходимости подготовки к серьёзной борьбе, чтобы только не дать сибирским владениям России попасть в руки крайней партии социал-революционной, что иначе Сибирь придётся завоёвывать вторично. Что мы теперь же, без указаний из Петербурга, должны принять определённую программу для действий, в основу которой положить: 1) сохранение царской власти, но ограничение её Государственной думой на основаниях Манифесташ 17 октября, 2) неделимость России. Поэтому крайняя партия, стремящаяся к республике и дроблению России, должна быть остановлена, лишена средств борьбы (железные дороги, телеграф, возмущение армии), лишена возможности возмущать армии. Что надо к этой цели идти систематично, надо занять прочно войсками различные важные пункты на [371] железной дороге, сильнее, чем это сделано теперь, и подготовить средства снова вернуть владение и распоряжение железными дорогами, телеграфом. (Усиленно формировать железнодорожные части, готовить в большем числе телеграфистов). Надо, — повторял я, — строить этапы. Указал, что в г. Шуанченпу моим распоряжением устроен этап на 3000 человек, стоивший 8500 р. Что надо готовиться с весны двинуть вдоль дороги артиллерию, обозы, конные части.

Что по отношению к армии надо усиленно водворять пошатнувшуюся дисциплину. Не оставлять безнаказанными случаи массового неповиновения запасных, отказывавшихся в разных частях выходить на занятия и работу и требовавших немедленной отправки их на родину.

После переговоров по этим вопросам ген. Линевич с неудовольствием прочёл мне депешу государя, полученную через Шанхай, от 12 или 14 декабря о том, что он возлагает на ген. Ренненкампфа приведение в порядок Сибирской, Забайкальской и Восточно-Китайской дорог, другими словами — удаление с них стачечных комитетов. Приказывает дать ему столько войск, сколько ему для этой цели понадобится, и поручает ему действовать по соглашению с начальством Сибирского военного округа и тыла округа (Сухотиным и Ивановым). Линевич справедливо усматривает в этом назначении некоторый укор своей деятельности и не скрывает своего неудовольствия. Он говорил мне, что Петербург только портит ему дела, что его приказание ехать Захарову по Сибирской дороге для водворения там порядка было отменено из Петербурга депешей Палицына. Что он, Линевич, требовал только 7 сквозных поездов, но что Коковцов обессилил дорогу, отобрав с неё паровозы.

Относительно Ренненкампфа у Линевича было мнение первоначально пустить его по поручаемым ему для приведения в порядок дорогам в виде как бы туриста, для ознакомления с положением дела. Я возразил на это, что такое решение вызовет большую потерю времени, Линевич же указывал, что он опасается за результат принятия крутых мер; теперь запасные идут 3—4 поездами в сутки, а тогда всё движение может на некоторое время приостановиться, что отразится [372] волнением и даже бунтом в армии. С этим мнением не мог не согласиться, что мы находимся в заколдованном круге и требуется действительно большая осторожность, чтобы не ухудшить нашего положения. Стачечные комитеты успели вселить в нижних чинах убеждение, что работают в интересах нижних чинов. Если комитеты будут устранены или если другие меры вызовут прекращение или заминку движения, революционная партия воспользуется этим, чтобы обратить неудовольствие нижних чинов против начальствующих лиц.

Миссия Ренненкампфа мне представляется весьма трудной и щекотливой.

Для успеха её мне представляется необходимым:

а) Установление из Петербурга правительственной программы для действий, как в азиатских владениях России, так и на дорогах, там проложенных, с целью восстановления в полной силе правительственной власти на железной дороге и в оседлых пунктах. Эта программа должна одновременно приводиться в исполнение всюду, как в России, так и в Сибири.

б) Объединение мероприятий по железной дороге, кои будут приниматься для борьбы с социал-революционной и социал-демократической партиями, с мероприятиями в тех же видах, кои надлежит принять: а) по отношению гражданского населения Приамурья, Маньчжурии и Сибири, б) по отношению войск в этих же местах.

в) Принятие мер к изъятию телеграфа из рук революционной партии и принятию в распоряжение правительственных властей телеграфной сети правительственной и железнодорожной. Без владения телеграфом успеха достигнуть нельзя. Не будет единения мер и быстрой подачи помощи туда, где в том встретится надобность.

г) Занятие железной дороги до Челябинска войсковыми частями в достаточной силе, чтобы подавить всякое насилие.

д) Неотложное принятие мер к установлению самого полного полицейского порядка во всех населённых пунктах, лежащих по дороге и на железной дороге (прекращение пьянства, разбоя, краж, бесчинства нижних чинов и офицеров на станциях, бесчинства железнодорожных агентов, [373] отцепляющих по своему усмотрению вагоны с начальствующими лицами, распространяющих прокламации).

е) Принятие мер к самому строгому порядку и дисциплины в следующих по дороге воинских эшелонах (посылать в каждом эшелоне с запасными — по роте, а в некоторых — и по две роты пехоты).

ж) Принятие мер, дабы армия не разложилась прокламациями, особенно путём перевозки их по железной дороге.

Объединение сил и средств в предстоящей борьбе: железнодорожных, жандармских, полицейских, средств охранной стражи и войсковых (установление участков с военными начальниками, введение военного положения). Строгое беспощадное подавление всяких насильственных действий со стороны революционной партии: социал-демократической и социал-революционной, прекращение деятельности этих партий в Харбине и Чите {66}.

з) Прекращение деятельности социал-демократических и социал-революционных повремённых изданий. Прекращение деятельности типографий этих органов, печатающих прокламации для войск.

Усиленное формирование на особых началах железнодорожных войск. Обращение сапёрных войск на железнодорожные надобности.

и) Для успеха водворения порядка и правительственной власти в азиатских владениях России, и в частности на железных дорогах, необходимо, чтобы борьба наша с революционными партиями отнюдь не имела реакционного характера. Эта борьба должна вестись от лица глубоких масс русского народа, для которых основы Манифеста 17 октября неразрывно связаны с продолжением ограниченной царской власти и целости России.

Так должна, в частности, вестись и деятельность Ренненкампфа. Он должен всюду показывать приверженность к основам Манифеста 17 октября, в смысле как указано выше, [374] т. е. с сохранением Российской империи в её настоящем виде с императором во главе, ограниченным во власти Государственной думой, и с населением этой империи, свободным в своих внутренних делах, свободным в своих верованиях по Манифесту 17 октября. Самое надёжное, если бы деятельность Линевича, Ренненкампфа, Сухотина и других, кому будет поручено водворение на Руси порядка, прекращение смуты, регламентировалась бы постановлением Государственной думы, если бы, другими словами, деятельность этих лиц подкреплялась не только сочувствием, но требованием представителей народа (большинства сих представителей, ибо единогласия достигнуть будет нельзя).

Вчера приходил ко мне помощник гиринского комиссара, проживающий в Шуанченпу, и доложил, что по получаемым им сведениям в южных районах Гиринской провинции подготовляется «боксёрское» движение среди китайского населения, наподобие бывшего в 1900 г. Из числа признаков указывает на некоторую заносчивость китайского населения по отношению к нижним чинам и невнимательность властей к нашим требованиям.

Дал средства и приказал организовать тайную разведку не только в южной Гиринской провинции, но и в районе, занятом японцами. Оказалось, что никакой разведки у нас не организовано, и средств он не имеет. Помощник комиссара капитан Сенютин, хотя и проживает в Шуанченпу, но мне не подчинён.

29 декабря

Вчера вечером ген. Лауниц докладывал мне, что в сапёрном батальоне (1-го армейского корпуса) один сапёр из поповичей, выхватив красный флаг, стал провозглашать свободу и неповиновение начальникам; другой, схватив винтовку, приглашал нижних чинов идти бить офицеров. Оба быстро арестованы. Назначено следствие.

В команде запасных, неправильно присланных на этап в Шуанченпу (оказались 2-й очереди, а не первой), произошли беспорядки. Команда собрана из служивших в транспортах, госпиталях, этапных пунктах. Требовали свечей, чтобы играть [375] в карты и пьянствовать. На перекличке несколько человек упало, притворяясь пьяными, не хотели признать начальниками 6 унтер-офицеров, к ним присланных для наблюдения за порядком, грубо относились к назначенному к ним офицеру. Назначил дознание, вызвал сотню казаков, роту пехоты. Приказал виновных поставить на чистку этапного пункта (масса навоза, оставленного проходившими конными частями с подарочными лошадьми), приказал уменьшить дачу мяса с ¾ ф. на ¼ ф., ибо отказались работать, бесились с жиру. Приказал принять все меры без пролития крови для водворения порядка, но не останавливаться перед употреблением оружия, когда будет оказано неповиновение. Потребовал, чтобы начальник дивизии Новиков лично руководил принимаемыми мерами. Приказал зачинщиков арестовать и передать следователю. Наиболее из них виновных отправить в полки, из которых были присланы, а кого надлежит, то отдать полковому суду. Просил сделать это быстро. Приговор полкового суда до 4 месяцев тюрьмы. Остальных оставить временно на этапном пункте и назначать на тяжёлые работы (выкопать кругом этапного пункта глубокий ров и устроить изгородь).

1906 год

4 января

Новый год встретили тихо. Запасные отправляются довольно успешно и по расписанию. Уходит ежедневно 3—4 воинских сквозных поезда. По сведениям от Сухотина и Палицына, запасные идут буйно. Моё предложение об отправке с каждым эшелоном по роте пехоты до сих пор не уважается. Из России 1 января получены добрые вести о том, что кровавая борьба в Москве окончена. Революционеры частью перебиты, частью взяты в плен и что войска не присоединились к восставшим. Хуже обстоит дело у нас в Чите. Холщевников вёл себя позорно. Передал городское управление, правительственные почту и телеграф в руки шайки социал-революционеров. Можно сказать, что в Забайкалье ныне республиканское правление. Восставшие захватили [376] 750 ружей из железнодорожного батальона, вызвали смуту в войсках. Военные открыто печатают свои фамилии в официальном органе области, «Забайкальских ведомостях», называя себя социал-революционерами.

По моему предложению двинули в Забайкалье 5-ю Восточно-Сибирскую стрелковую дивизию с надёжным генералом Полковниковым. Туда же едет и генерал Засулич, ибо там соберется весь 2-й Сибирский корпус прежнего боевого состава.

Вчера объезжал полки 5-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии. Прощался с офицерами 18-го Восточно-Сибирского стрелкового полка. После завтрака дал длинное разъяснение того, что происходит в России, какие образовались партии, что происходит в Забайкалье и на железной дороге. Необходимо было подготовить их к томи что они встретят в Забайкалье. Упорно подчёркивал, что их деятельность отнюдь не должна носить характер реакции против 17 октября. Что они вместе с царём и поставленным им правительством должны защищать царскую власть, ограниченную Государственною думою, неделимость России, невмешательство армии в борьбу политических партий.

Полки представились хорошо. В 17-м полку нет папах. В 20-м полку и в госпитале недостаточно противопожарных средств. Одного ротного командира арестовал на 3 суток. 18-й полк представился в полном составе. Отличный вид. Мороз и ветер были сильные.

19-го полка не видел. В горной батарее запасные просили уволить их скорее, ибо они южане и боятся опоздать к началу полевых работ. Объяснил им, что очередь нарушена не будет.

В хлебопекарне, где прежде хлеб не удавался, стали теперь выпекать отличный хлеб благодаря примеси американской пшеничной муки.

Полковникову с 17 офицерами для переезда в Забайкалье предоставили одну теплушку. И по моей просьбе в Харбине дадут хороший классный вагон.

Офицеры 5-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии очень дорожат привилегиями службы в Приамурском крае и [377] ввиду предположения о переводе их в Иркутск в числе 96 человек просили о переводе их в войска, остающиеся в Приамурье. Необходимо выхлопотать им сохранение льготы, иначе состав дивизии разрушится, а дивизия прекрасная. Один шт.-оф. 18-го полка, сидевший против меня за завтраком, 14 лет служил в Приамурье (два раза ранен в войну), остался до выслуги пенсии на службе (600 р.) один год, а теперь должен будет всего лишиться. Не ездил в жизни далее Иркутска, где окончил юнкерское училище.

6 января

Вчера вечером получено известие, что через Хинганский перевал поезда идут крайне медленно. Приходится состав поезда делить на две части и проводить каждую отдельно. До Хингана ждут очереди 30 эшелонов; 6 эшелонов скопились в Харбине. Морозы на Хингане до 40°. У нас сегодня 28°. Паровозы промерзают, но, главное, ремонт их очень плох. Мастеровые железной дороги в мастерских занимаются более политикой, чем работают. Генерал Иванов говорил мне вчера, что, по заявлению начальника эксплуатации, только 50% мастеровых работает порядочно, остальные почти не работают. Иванов просил помощи мастеровыми из армии, и я охотно помогу, но горе в том, что Иванов и другие боятся неработающих мастеровых уволить, опасаясь забастовки на железной дороге. Между тем без принятия решительных мер мы дождёмся полной остановки деятельности на железной дороге. Затруднения на Хингане, о которых сказано выше, отразились приостановкой движения на 4—5 дней.

Линевич вчера с горечью говорил мне по телефону, что его деятельностью по эвакуации армии недовольны, что осуждают за вывоз запасных, а не целых частей войск. И поделом. Упрямый старик хотел сделать по-своему и вышло, конечно, хуже, но ему испортили много Казбек, Надаров и Холщевников. Особенно первый, потребовавший немедленного увольнения запасных из Владивостока. Это было сделано, когда запасные трёх армий, которые справедливо обиделись [378] нарушением их права быть вывезенными в Россию ранее запасных Владивостока, заволновались, стали грозить беспорядками.

12 января

Сегодня 26-летняя годовщина штурма Геок-Тепе. Вспоминаю войска, которыми я там командовал на штурме. Нижние чины 21-й дивизии были слабы, мелки, невзрачны, но офицеры были прекрасные. Много повредило делу то, что от полков 21-й дивизии взяли по два батальона, без командиров полков. Отобрали нам частью худших нижних чинов. Особенно бранили тогда командира Ширванского полка полк. Линевича, ныне главнокомандующего. Он, действительно, отобрал к нам из оставшихся у него двух батальонов плохих людей (требовалось укомплектовать посылаемые батальоны за счет остающихся). Через 25 лет повторил то же: из армии отобрал, что похуже, и это направил в Россию, чтобы облегчить армию, освободить её от ненадёжных элементов, не думая о том, что России необходима была помощь, а то, что послано вперёд, — распущенные запасные тыла, Владивостока, моряки, пленные — только ослабляло Россию. Как 25 лет тому назад, так и теперь общий интерес был принесен в жертву узкому частному интересу. Основная черта характера осталась та же.

Сейчас получил известие из Владивостока крайне печальное и тревожное. Бог даст не подтвердится: что Селиванов убит пулеметами при осмотре батарей. Убит начальник штаба и два адъютанта, при нём находившиеся. 32-й полк перешёл «на сторону народа». Коменданта заменил Модль, тоже убитый. Казаки отступили за первую речку где ожидают подкреплений.

Вот к чему нас привело заигрывание и слабость Казбека и слабость Линевича.

Необходимо принимать серьёзные меры. Пересматривал список начальствующих лиц для замены Селиванова. Наиболее надёжными считаю Русанова, Топорнина, Флейшера, [379] Артамонова, но для приведения в порядок наиболее пригоден Мищенко — по своему авторитету и решительному характеру. Придётся, быть может, вести сражения с возмутившимися войсками.

Сейчас Линевич по телефону говорил, что во Владивостоке плохо, хотя и не так, как передали мне. Что стрелки пока на стороне правительства, но часть крепостных артиллеристов взбунтовалась. Селиванов два часа говорил с ними, но не успел уговорить, а когда поехал от них, они стали стрелять в него и ранили в шею, что затем толпа артиллеристов пошла в город и освободила Мястковского и других арестованных. Власти растерялись. Принял мой совет послать для усмирения ген. Мищенко. Приказал приготовить к отправке во Владивосток 3-ю дивизию (Восточно-Сибирскую).

23 января

Приезжал из Иркутска Генерального штаба капитан Квитницкий, помощник заведующего передвижением Иркутского района (от Иннокентьевского к востоку). Рассказывал мне удивительные дела про Забайкалье. Думаю, много преувеличено. Говорил, что во главе революционной партии в Забайкалье стоит сам Холщевников с дочерью и с чинами своего штаба. Что там революционеры в Чите приготовились к отчаянной обороне. Имеют до 3000 ружей. Захватили пулемёты, следовавшие в одну из частей войск, орудие запасной батареи и будто захватили орудие одной из батарей 13-го корпуса. Что Читинский казачий батальон примкнул к бунтарям. Что в Читинском пехотном полку тоже большое брожение. Что без боя не сдадутся Ренненкампфу. Уверен, что кровопролитие легко может произойти, но уверен, что при проявлении силы и убеждении в её готовности действовать масса смирится и главарей можно будет захватить с малым кровопролитием или вовсе без кровопролития. Капитан Квитницкий про Сибирскую дорогу рассказывал тоже ужасы. По его словам, «она умирает естественной смертью», и [380] смерть наступит не позже как через два месяца (прекращением движения). Главными сему причинами он считает: 1) безначалие и слабоначалие. Начальство живёт в Томске и всё приказывает бумагами, которых никто не исполняет. 2) Каждый участок, каждое депо живёт особой жизнью, не слушаясь начальства. 3) Особенно беспорядочно идёт дело по службе тяги. Паровозы не ремонтируются, частью по недостатку крытых помещений, частью по нежеланию рабочих работать. Платят помесячно и подённо, а не поурочно, и занимаются политикой, а не делом своим. Машинисты отказываются брать обратные грузы и идут резервом. При депо скопилась масса паровозов, требующих ремонта. Топлива очень мало, и оно нехорошо. Дрова сырые. Подрядчики плохи. Мошенничество большое. 4) Служба движения тоже в беспорядке. Передача подвижного состава не совершается. Массы грузов скоро два года стоят без движения, занесённые снегом. 5) Морозы мешают ремонту.

Всё это он передавал Линевичу, но встретил отпор. Ивановский, новый начальник Сибирской дороги, зять Линевича, не смотрит так мрачно на дело и обещает скоро дать шесть сквозных воинских поездов.

24 января

Генерал Экк высказал вчера, что из находящихся ныне в 71-й дивизии штаб-офицеров он признаёт в высокой степени выдающимися Широкова (Дрисского полка) и Полянского (Бугульминского полка). Отличен командующий бригадою бывший командир Бугульминского полка Зароко-Зароковский. Этих трёх надо быстро двигать вперёд. Широков — Генерального штаба. Хорош Горелов Черноярского или Бугульминского полка. Слабее других Бемельбург. Но это лично храбрый и очень заботливый командир, несколько ограничен. На Гаутолинском перевале был ранен.

Совершенно не выдержал боевого испытания Чембарского полка генерал штаба Зароков. Выбыл после Ляояна 22 августа. Трусил. [381]

Не выдержал экзамена полк. Тихонов, Черноярского полка. Угнетённое настроение. После сентябрьских боёв вынужден был уйти.

Сейчас ген. Линевич из Харбина по телефону сообщил мне, что Чита покорилась. Что Сычевскому и Полковникову (ген.-майор, командующий 2-м Сибирским корпусом, начальник 5-й стрелковой дивизии, большой молодец) удалось без пролития крови — большая заслуга — привести население и гарнизон к покорности. Стачечники приступили к сдаче оружия. Сдано свыше 2000 ружей. 200 человек арестовано, в тюрьме. Из них 12 главарей. Арестовано и несколько офицеров. Холщевников отрешён от должности и тоже арестован. В Сретенск командирован Тисимо-Денисович тоже навести порядок. Ренненкампф прибавляет в своей депеше, что он очень доволен действиями Сычевского и Полковникова и помогает им. Линевич очень доволен. Говорит, что достаточно было Ренненкампфу простоять под Читой 10 дней с поднятым мечом, чтобы читинцы покорились.

Доволен осмотром, кажется, 29-го полка, отправляемого в Иркутск. Очень довольны туда идти. Народ молодой, хороший. Командир, бывший Козловского полка, молодец.

Сегодня я получил из Владивостока два письма: одно от ген.-майора барона Икскуля, другое от подполк. Генерального штаба Гаврилицы. Очень печальные по содержанию. Полная распущенность. Город в значительной степени в руках мятежников. Ледоколы ходят по милости матросов. Железная дорога грузит уголь с согласия стачечников. Матросы ходят по городу вооружённые и придираются к офицерам. Гаврилица тем не менее считает, что гарнизон ещё не расшатан вконец и можно живо его повернуть в сторону порядка. Надо, чтобы явился энергичный начальник. Против Казбека, всё и всех распустившего, общее озлобление.

Икскуль в очень мрачных красках описывает ход порученного ему дела перевозки морем запасных в Россию. Масса проходимцев хочет поживиться на этом деле. Солидные фирмы избегают предлагать услуги, ибо цена низка. Те, которые [382] предлагают за 120 р. с человека — ненадёжны. Ничего не устроил должным образом для приёма запасных. Средств не отпущено. Нужных ему людей не дают. По этому письму я испросил у Линевича немедленно командировать во Владивосток Миллера, полковника инженерного, бывшего начальника этапов 1-й армии, ныне и. д. начальника военных сообщений 1-й армии. Человек чрезвычайно надёжный, испытанной честности и энергичный. Линевич согласился. Командирую с Миллером трёх хороших офицеров. Это совершенно не моё дело, но при общей растерянности и неопытности надо было быстро помочь. Икскуль жалуется на нервное расстройство. Гаврилица свидетельствует, что Икскуля надолго не хватит, Миллер может заменить его с успехом.

Провожаю все эти дни по одному и по два эшелона запасных 1-го армейского корпуса. Отлично выглядят. Хорошо, тепло одеты. Все были новгородцы (Выборгского, Вильманстрандского, Нейшлотского полков). Сегодня Петровского полка, тверцы. Эти поменьше. В боях петровцы были слабее выборжцев и нейшлотцев. Смотрят на меня, при проходе мимо них, ласково, любовно. Много с ними пережили вместе радости и горя. Нейшлотцы могут вспоминать, как я их встретил под выстрелами на Шахе усталых, мокрых, голодных, и, ободрив их, двинул вперёд (у Немировича эта сценка описана подробно). Вильманстрандцы могут вспоминать, как я их направлял 1 октября в первый для них бой и лично вёл к сопке с деревом. Петровцы могут вспоминать, как рано утром 4 октября при обходе мною, около сопки с деревом, под сильным неприятельским огнём, окопов, занятых петровцами (я шёл с наружной стороны), они уговаривали меня спуститься к ним в траншею, а когда я не послушался, то несколько человек быстро выскочили из траншеи, взяли меня на руки и спустили на дно траншеи. То был тяжёлый вид: после боя ночью на 4-е число всюду лежали трупы — наши и японские. Многие из них со следами тяжкого рукопашного боя.

Офицеры пришли проводить запасных. Отношения тёплые. Были и командиры. Из них Нейшлотского — полк. Торчаловский — не из важных. Другие в 1-м корпусе довольно [383] хороши, особенно Царицынского полка полк. Николаев, Выборгского — Михеев, Каспийского георг. кавалер ........ {67}, Вильманстрандского — георг. кавалер Тихомиров, Самарского — Драгомиров, Новочеркасского — Каренов. Провожают тепло.

27 января

Вчера поздно вечером Линевич передавал, что в Чите ген.-майор Полковников и ген.-майор Сычевский распоряжались энергично и успешно. Одного 17-го стрелкового полка, с Тишиным, прибывшего в Читу было достаточно, чтобы заставить всех бунтарей смириться. После требований немедленно покориться и сдать оружие таковое стало сдаваться в очень большом числе. Сдавали женщины и даже дети... Ружья, холодное оружие. При обыске отобрано 100 пудов пироксилина, много приготовленных бомб, ручных гранат, особых адских машин. Арестован 81 нижний чин железнодорожного батальона, арестовано 80 мастеровых. При аресте оружейного мастера он убил одного офицера. Арестовано и несколько офицеров. Холщевников не арестован, в отрешён от должности.

Вчера сидел у меня Гершельман, назначенный командующим войсками Московского военного округа, и ген.-майор Михаил Васильевич Алексеев — на место ген.-квартирм. в Комитет государственной обороны. Вспоминали трудности войны. Гершельман жаловался на состав 9-й пехотной дивизии, с которой ему пришлось идти в бой по приходе из России. Было в ротах по 30 старослужащих и 30 молодых солдат, но прошедших порядочно курс обучения. Все остальные запасные из Полтавской губернии, уже участвующие в беспорядках, многие старые, самых старших сроков. Не только не было военного одушевления, но не было и охоты идти в бой. Война была ненавистною. [384]

Гершельман говорил, что дивизия окрепла на позициях на Шахе, когда привыкла к ежедневной опасности.

Доставили мне ещё брошюру социал-революционной партии под заглавием «К офицерам русскои армии». Содержание то же и тот же основной клич: «Чем хуже, тем лучше».

Выпишу следующие слова как общую характеристику всех подобных изданий, во множестве распространившихся в армии во время военных действий.

«Всякая ваша победа грозит России бедствием упрочения «порядка», всякое поражение приближает час избавления. Что же удивительного, что русские радуются успехам наших противников».

И несмотря на то, что армию систематически развращали, понижали её боевые качества, мы крепли и к августу доросли до права на победу. Ген. Алексеев говорил мне, что у солдат 3-й армии было твёрдое желание продолжать войну до победы. Что без победы они не хотели возвращаться домой. «Бабы засмеют», — говорили они.

30 января

Прочёл сегодня японско-китайский договор. Много опасностей для будущего России представляет этот договор.

1) Прежде всего, в договоре указано, без согласия с Россией, что иностранцы допускаются в Харбин, Хайлар, Цицикар, Айгунь и Манджуль {68}, последнее непонятно. Что это за Манджуль? Таким образом, Япония распоряжается помимо нас Северною Маньчжуриею. Очевидно, под иностранцами надо разуметь японцев. И вот они засядут в Хайларе у Забайкалья и в Айгуне на Амуре, против Благовещенска в Харбине, вытесняя русских, командуя китайцами.

2) За выводом японских и русских войск китайцы вводят свои войска, обученные, командуемые японцами. Это уже не будет сброд 1900 г., а серьёзная военная сила. И эта сила будет стоять у Забайкалья и Благовещенска, чтобы помочь [385] японцам отрезать от России Амурскую и Приамурскую области.

3) Японцы получают право продолжать железную дорогу от Ялу до Мукдена, куда захотят. Очевидно, продолжат до Гирина, чтобы иметь два коммуникационных пути на двух операционных направлениях, одном к Харбину, другом к Гирину.

4) Японцы уберут свою железнодорожную стражу если уберём мы.

В том же номере газеты (харбинской) «Новый край», № 24, где напечатан текст японско-китайского договора, помещена статья: «К новому договору с Китаем» (русско-китайскому). По этому договору группа частных русских предпринимателей желает отправить петицию к Покотилову, чтобы просить: а) Восточно-Китайскую дорогу сделать частною; Харбин устроить на манер иностранных сетлементов. Такие планы совершенно соответствуют японским и имеют целью помочь Японии и Китаю вытеснить русскую правительственную власть и русскую вооруженную силу из Северной Маньчжурии... Прибавлю, что Габриель отправился в Пекин как представитель интересов Русско-китайского банка. Это отъявленный социал-демократ, если не социал-революционер, сепаратист и, кажется, польский еврей. Стоял во главе харбинской шайки, возмущавшей армию вместе с Лепешинским и студентом Ивановым.

План Японии раскрывается. Очевидно, заняв с боя Южную Маньчжурию, Япония, при содействии Китая и деятелей харбинских, займётся в течение некоторого времени мирным овладением Северной Маньчжурией. Право поселиться в разных важнейших пунктах Северной Маньчжурии будет использовано японцами очень широко. Харбин обратится в интернациональный пункт с преобладающим японским влиянием. Поддерживаемые японцами, китайцы потребуют очищения Восточно-Китайской дороги от нашей военной охраны. Отказ — война. Мы уступим. Но и при охране нашей по 15 человек на версту охрана будет очень слабая.

Подготовившись, Япония и Китай двинутся на Россию, поставив целью действий овладение Приморскою и Амурскою [386] областями, дабы навсегда отрезать Россию от Великого океана. Витте уже пустил Японию к северу на Сахалине до 50° широты. Владивосток, Хабаровск, Харбин, Хайлар, Маньчжурия лежат южнее 50° широты. Японцы получили, таким образом, на Сахалине фланговую позицию относительно низовьев р. Амур и позиции для действий в тыл Владивостоку.

Опасность в близком будущем грозит России большая. Какие же надо предпринять средства для предотвращения её? Я уже писал Линевичу об угрожающей нам опасности и указывал как на лучшее и главное средство — это скорейшую постройку второго пути на Сибирской дороге, хотя до Карымской дороги от Сретенска до Хабаровска с веткою: Благовещенск — Цицикар и веткою Ажехе — Гирин. Но главными мерами надо считать меры: а) к ослаблению Японии, б) к приобретению союзников. Экономическое положение Японии ныне очень тяжёлое. Надо этим пользоваться, чтобы вызвать в Японии кризис, прекратить дальнейшие вооружения. Надо создавать Японии затруднения в Корее и Китае. Японцы так грубы и жестоки со слабыми, что надо помочь вызвать против них раздражение глубоких масс в Китае и Корее. Если этого не будет сделано, жёлтая опасность станет грозною. И мы увидим когда-нибудь желтолицых на Урале и Волге. Надо не дозволить организовать по-военному корейское и китайское население. Тут необходима помощь других держав. Увлёкшись милитаризациею Китая, японцы могут вызвать возмущение против европейцев во всём Китае, и тогда Европа и Америка должны будут вступиться за свои интересы. Надо поощрять всюду экономическую конкуренцию японцам, дабы лишить их материальных средств, в) относительно союзников — надо прежде всего поссорить англичан с японцами. Японцы так зазнались, что потеряли голову и дадут к тому частые поводы. Уже и теперь они, к нашей выгоде, вызывают негодование в Англии попыткою учредить контроль над военною готовностью англичан Индии. Но главным для сего средством должно быть полное успокоение англичан со стороны Индии. Надо это сделать крепко. Но, пока возможны появления новых [387] Безобразовых, достигнуть этого нельзя. — Необходимо, чтобы вопрос о войне и мире и основах внешней политики не составлял прерогативу верховной власти, а контролировался и направлялся представителями народа. Иначе доверия Европы или Америки мы не заслужим, и Англия будет продолжать опасаться наших фантастических планов в Индии, Персии (Чохбар) и других пунктах.

Надо умело вести дело так, чтобы на месте Япония возбудила бы против себя китайцев и корейцев, а извне — весь мир (американцев, германцев, англичан, французов). В новой войне мы не должны быть одиноки. Целью войны должно быть поставлено: лишить Японию права иметь военный флот. Это я писал ещё в 1896 г., когда окончилась японо-китайская война. Япония должна быть изгнана из азиатского материка. Китаю возвращен Квантун и Южная Маньчжурия. Корея организована как отдельное государство. России отдана Северная Маньчжурия, как я писал о том в 1903 г. Но главное — лишение флота Японии. Китай должен быть тоже взят в тиски и лишён опасной военной силы, если таковая ко времени войны будет создана.

Для соображения мер на будущее надо помнить лозунг Японии: Азия для азиатов. Часть этого боевого клича, вероятно, выражается ныне секретно у японцев так: Японское море должно омывать японские берега. Главная часть этой задачи благодаря Витте (Портсмутский договор) уже достигнута: корейский берег и часть сахалинского уже в руках японцев. Остался Владивосток, побережье до устья Амура, остальная часть Сахалина, устье Амура с Николаевском и Татарский пролив.

Из мер внутренних надо в возможной степени усилить колонизацию Сибири и Приамурского края в особенности. Надо развить в населении сознание грозящей им опасности и вызвать патриотизм, самодеятельность, стремление к самообороне. Надо сообщить всему подрастающему поколению воинственность. Надо каждую школу обратить в школу патриотическую, военную, обучать детей маршировке, стрельбе, строю. Надо поощрять гимнастические, стрелковые общества. Надо забыть в Сибири политическую борьбу и помнить о [388] той великой борьбе, которая ныне неминуемо предстоит России за самое сохранение за нею Сибири. Надо, чтобы вся Россия участвовала в этой подготовке, чтобы весь народ сознал важность предстоящей борьбы. Надо, чтобы при новой войне таковая стала народною, чтобы весь 150-миллионный народ, как один, не жалея себя, нёс жертвы на эту войну своим телом, умом, имушеством. Главное — надо приготовиться к тому, что война будет продолжительна, первое время будет сопровождаться неудачами. Надо твёрдо верить в окончательную победу, не жалеть времени, сил и средств и добиться полной победы. Надо, чтобы русский народ захотел твёрдо победы, и победа придёт.

3 февраля

Сегодня приехал ко мне ген. Гродеков и передал следующий рескрипт государя (от 31 декабря):

«Алексей Николаевич. — За окончанием военных действий и значительным сокращением состава армий я признал за благо освободить Вас ныне от командования армиею. Повелеваю Вам теперь же вернуться в Европейскую Россию морем, через Владивосток, для выяснения условий перевозки чинов запаса морским путем и представления мне доклада по сему вопросу. По прибытии в один из портов Чёрного моря Вы получите дальнейшие мои повеления. Николай.»

В Царском Селе
31 декабря 1905 года

Итак, это ссылка. Лишение родины, ранее чем меня выслушали, ранее чем отчёт о военных действиях, мной представленный, рассмотрен.

Гродеков не мог объяснить мне, что меня ожидает, но высказал, что против меня вследствие газетных статей существует возбуждение, что меня обвиняют в составлении на войне состояния в несколько миллионов, что неудачи на войне признают причиной революции в России и т. д. Выезжаю 9 февраля, закончив все дела армии. [389]

5 февраля

Сегодня получил от военного министра следующую депешу (от 4 февраля):

«Государю императору благоугодно, чтобы для облегчения положения ген. Гродекова Вы выехали возможно скорее из армии. О времени выезда прошу телеграфировать для доклада Его Величеству, ген.-лейт. Редигер».

Точно такого же содержания получил депешу и ген. Линевич.

И вот при таком обращении с главным начальником хотят твёрдой дисциплины в войсках, возможной только тогда, когда старшие начальники поставлены высоко и относятся к ним и к их заявлениям с уважением.

При отъезде Гриппенберга моё ходатайство относительно него не уважили. Он уехал, как триумфатор, в особом экстренном поезде, задерживая эшелоны, делая истории в Иркутске. Авторитет мой был подорван. Каульбарсы и Бильдерлинги подняли голову и изменили тон.

При ведении переговоров в Портсмуте Линевича игнорировали. О необходимости сохранить за нами все занимаемые к августу нами позиции, о важности их для нас никто не справлялся. Линевича ошельмовали этим и подорвали его авторитет. Отдали зря наши две оборонительные линии, Сыпингайскую и Гунжулинскую.

Теперь его гонят, как штрафованного, дабы он облегчил положение Гродекова, «возможно скорее» из армии. Точно несколько лишних дней для окончания и сдачи массы дел, лежащих на главнокомандующем, не будут полезны для Гродекова, ибо передача их произойдёт без суеты и небрежности, от которой могут пострадать тысячи лиц и серьёзные государственные интересы. И подобная депеша посылается после того, что задача, возложенная на Гродекова — сменить Линевича, тщательно скрывалась от Линевича. Его могли свободно предупредить, чтобы он приготовился к отъезду. Это было бы и полезно, и вежливо.

В армии идёт ропот по поводу такой странной бесцеремонности по форме с главнокомандующим. О себе не говорю. [390]

Повторяю: государь, к несчастью для России и своему, с людьми обращаться не умеет. Точно в нём явилось желание подражать Павлу. Произношу это имя, ибо Гродеков, говоря о петербургских порядках, сказал, что «государь наш превзошёл Павла».

Харбин, 10 февраля

Вчера выехал из Шуанченпу в Харбин. Проводы массою офицеров и нижних чинов были трогательные...

В Харбин прибыл в пятом часу пополудни. Опять оказалась масса встречающего народа, масса офицеров, все начальствующие лица. Опять был тронут знаками неподдельного чувства привязанности, благодарности, доверия.

Все распоряжения к отъезду во Владивосток были сделаны.

По сношении с ген. бароном Икскулем мне пришлось бы ехать во второй половине февраля на одном из судов Добровольного флота или датской компании. Пришлось бы невольно пробыть, во Владивостоке 8—14 дней.

Ночью на 14 февраля мной получена следующая депеша от государя, не шифрованная:

«Разрешаю Вам возвратиться из армии сухим путём с первым отходящим эшелоном. Вместе с сим я поручил генерал-адъютанту барону Фредериксу передать Вам мои дальнейшие желания. Николай».

Депеша была послана из Царского Села 9 февраля в 4 часа дня. Получена в Харбине 9-го в 11 часов 30 минут дня. Мной получена в 12 часов 25 минут пополуночи.

Труды в Маньчжурии в течение двух лет и особенно душевные волнения не прошли даром для моего организма. В течение 1905 г. стали чаще являться признаки расстройства нервной системы. Сердце расширилось, стали учащаться головокружения, стали случаться обмороки, и из них один глубокий. Пользовавший меня прекрасный врач, доктор медицины Иван Федосеевич Дейкун, настоятельно советовал прекратить работу и ехать на полный отдых, но не таковы [391] были дела, чтобы мог покинуть армию. Ждали военных бунтов, ждали, что революция в России сделает успехи, и мы вынуждены будем выручать Россию, быть может, пробиваясь через Сибирь.

Обсуждая вопрос о поездке в Россию, когда забастовщики взяли в свои руки железную дорогу, морем, я получил указание от доктора Дейкуна, что при сердечных припадках мне ехать морем нельзя, без серьезной опасности во время приступов морской болезни (ожидалась бурная погода).

Таким образом, переезд морем, указанный государем, кроме страданий нравственных, был опасен и для здоровья. Это здоровье было мне необходимо, дабы окончить отчёт мой по военным действиям. Этим отчётом я обязан был не только перед государем, но и перед родиною. Мне требовалось поработать ещё два, три месяца с Гаврилицею, Болховитиновым и отчасти Илинским, чтобы закончить и отдать в печать два тома: один — по операциям на реке Шахе, другой — по операциям под Мукденом. Ссылать меня, не выслушав оправдания, тоже было неправильно.

Вот почему я отправил 4 февраля следующую депешу государю:

«Согласно с повелением, изложенным в полученном мною вчерашнего числа от ген. Гродекова рескрипте, я сделал все распоряжения и через несколько дней, закончив дела армии, выезжаю во Владивосток. Дерзаю ходатайствовать о разрешении отправиться из армии в Европейскую Россию не морем, а железною дорогою с одним из воинских эшелонов. Ещё 31 августа я просил у ген. Линевича об освобождении меня от командования армиею и телеграфировал о том же военному министру. По повелению В. И. В. военный министр мне ответил, что ходатайство о моём увольнении должно исходить от ген. Линевича. При трудных обстоятельствах, которые пришлось пережить армиям, генерал Линевич до февраля месяца не признал возможным уволить меня. Из медицинского свидетельства, представленного мною генералу Линевичу месяц тому назад, с просьбой об увольнении по болезни от командования армиею, видно, что непосильные двухлетние труды вызвали у меня в сильной степени болезненные [392] явления нервной системы, нервное расширение сердца, обмороки, при которых возвращение из армии морем, при ожидаемой бурной погоде, к страданиям нравственным прибавит страдания физические. Для окончания отчёта, которым я обязан по закону перед своим государем, по ведению мною военных действий, мне потребуется ещё около двух месяцев при содействии двух офицеров, ныне со мной работающих. В великой справедливости Вашей не откажите, государь, начальнику армии, не давшему России победы, но сохранившему и укрепившему армию, представить подробные объяснения своих действий Вашему Императорскому Величеству или лицу, Вами назначенному или судилищу, Вами избранному. Одна правда может успокоить взволнованное по поводу наших военных неудач общественное мнение и послужить на пользу армии. Находясь вдали от Петербурга, я не могу спешно и быстро закончить свой отчёт.

Верноподданный В. И. В. ген.-ад. Куропаткин».

Вышеприведенная депеша государя и есть ответ на эту мою депешу.

Сегодня я выехал в час пополудни из Харбина с воинским эшелоном № 436. В эшелоне следуют запасные 6-го Сибирского корпуса (парковые сапёры) и в охране 1½ роты Псковского полка...

11 февраля. Цицикар

Следуем с опозданием на два часа. Переменяли две теплушки на станции Андо, в коих загорелись буксы.

На станции Цицикар подробно осматривал обширное имущество — конно-железных дорог, паровой и конной. Ценность большая. Надо прокладывать к Благовещенску.

Осматривал и огромный инвентарь в машинах инженера Михайловского, поставлявшего в армию сено.

Гродеков при моих свиданиях два раза говорил мне о том, что Комитет государственной обороны не признал возможным [393] продолжать борьбу с Японией. Пришли к заключению, что уже не могут больше послать подкреплений, а также артиллерийских снарядов. Это, конечно, не так: нам нужны были не подкрепления и укомплектования. Их было очень много; особенно надо было взяться за молодых возрастом ратников ополчения. Они лучше дрались бы, чем старшие сроки запасных. Равно 9 февраля ген. Михеев говорил мне, что ко времени окончания войны он имел в своих складах, кроме парковых и войсковых запасов, 115 000 000 ружейных патронов и 360 000 пушечных. Этого нам хватило бы надолго. Просто не хватило твёрдости и воли продолжать войну. Такое решение Комитета государственной обороны было противно мнению главнокомандующего и командующих армиями, но таковое, конечно, во многом снимает с Витте ответственность за заключение мира.

Генерал Кондратович и генерал Гернгросс 8 февраля говорили мне, что их удивляет, что в критике наших действий сравнивают число батальонов наших и японских и строят на этом выводы. Что наши батальоны в большинстве случаев были вдвое слабее японских. Кондратович указал, что у него в 9-й дивизии под Ляояном осталось в 12 батальонах 3000 штыков.

14 февраля. Между ст. Борзя и Читой

Едем 5-й день. Поезд идёт по расписанию. Всюду вполне достаточный порядок. Везде меня встречали воинские власти и население. Очень приязненные встречи. При проводах снимали шапки, низко кланялись; бежали за вагоном. При прогулках моих всегда провожатых более, чем бы то было приятно. Запасные, с которыми я еду, относятся ко мне трогательно. Выскакивают из теплушек, только чтобы поздороваться. Смотрят так тепло и серьезно, что заставляют забывать многие петербургские обиды.

Сегодня Болховитинов встретил на станции Борзя старого деятеля Владивостока. Потерял там во время смуты значительную часть своего имущества. Юрист. Образованный [394] человек. Рассказывал необычайные вещи. Главное это то, что Линевич и я с армиею решили присоединиться к смуте, овладеть положением и продиктовать Петербургу и Царскому Селу свою волю. Что поэтому Линевич чуть не поощрял смуту в тылу и в армиях. Чтобы нас изъять, и послан был Гродеков под великой тайною. Что в России знают, что вся армия верит мне и любит меня.

Свобода личности, печати и слова, возвещённые Манифестом 17 октября, надеюсь, через некоторое время коснутся и меня. Меня или надо защитить, напечатав мои отчёты, или [395] придётся просить уволить меня от звания генерал-адъютанта и уволить в отставку, чтобы получить право защиты.

Чита. 15 февраля

Долго говорил с ген. Сычевским, рекомендованным мною на должность военного губернатора Забайкалья и блестящим образом справившегося, без пролития крови, с серьёзными беспорядками в Чите. Он удручён множеством стоящего над ним начальства: ему приказывает из Петербурга Дурново, из Харбина Иванов (начальник тыла) и Гродеков, Ренненкампф из Верхнеудинска, военный министр — по казачьим делам, и ещё едет Унтербергер. Особенно удручает его масса циркуляров Дурново. Пробовал разносить за малую энергию в Чите, но получил отпор от Ренненкампфа. Дурново то подгоняет к решительным мерам, то взывает к осторожности. Сообщил, между прочим, что весной революционная партия собирается сделать новую особо сильную попытку. Сычевский признаёт положение в Забайкалье серьёзным. По его мнению, зараза проникла глубоко во все углы, заразила казачество. Что масса ссылаемых — учителя. Интеллигенция на стороне революционеров. Цель — республика. Две войны и неправда в кабинетских землях дают благоприятную почву для недовольства. Сычевскому и Ренненкампфу пришлось массу сместить, но Дурново до сих пор не утверждает ни Сычевского, ни вице-губернатора, ни мелких чинов, Сычевским представленных. Из представленной мне Сычевским записки видно, что им арестовано 218 человек, но несколько главнейших главарей скрылись благодаря медленной присылке Сычевскому войск. В военных революционных кружках главную роль играли инженеры и железнодорожные офицеры. Главный военный инженер, поляк, не представивши отчёта на 1½ млн. р., скрылся.

Ген.-лейт. Холщевников вёл себя позорно.

Насколько серьёзно было положение, видно из следующих данных о захваченном и сданном оружии:

                                                        Захвачено:    Сдано:
     3-лин. винтовок . . . . . . . . . . . . . . . . . .  12 091       4425

[396]

     "  "  драгунских  . . . . . . . . . . . . . . . . .   1 110        681
     берданок пехотных . . . . . . . . . . . . . . . . .   8 917       9000
     3-лин. драг. винтовок . . . . . . . . . . . . . . .   1 050          0

Таким образом, масса оружия ещё не сдана. Надеются, что оружие было брошено в озеро.

Захватили вагоны со снарядами, небрежно отправленные из Харбина в Читинский склад ген.-лейт. Михеевым без должных предосторожностей.

Сычевский входил к стачечникам без конвоя. Его окружали вооружённые революционеры, хотели арестовать, но и среди них нашлись люди, которые отстояли Сычевского, указав, что за оказанное им доверие ответить низостью — нечестно. Сычевский три часа уговаривал сложить оружие. Первоначально не подействовало, но начался раскол. По второму призыву революционеров к оружию (производился гудок), явились с оружием только 200 человек. Остальные покорились. Тогда покорились и эти 200 человек.

Рассказы про Меллер-Закомельского в Чите просто невероятны. Сычевский мне рассказывал, что Меллер засекал шомполами чуть не насмерть. Одновременно били 4 солдата шомполами, и это считалось за один удар. По словам Сычевского, буквально срывали мягкие части тела. Но главное зверство произведено на станции Иланской. Там манифестантов с красными флагами, 400 человек почти, окружили солдаты и начали расстреливать. Только 60 человек оказалось ранеными. Остальные были убиты.

Ренненкампф имел с Меллером переговоры не особенно приятные. Он предложил Меллеру, приехавшему на ближний к Чите разъезд, уехать обратно. Меллер исполнил, но разобрал путь и перерезал телеграф...

И такого Малюту Скуратова послали для водворения порядка и законности. Боюсь, что миссия Меллера принесёт ещё в будущем большой вред.

Странно, что Скалон ничего мне не рассказывал про избиение манифестантов на ст. Иланской. Быть может, стыдился рассказать об этом зверском деле. [397]

16 февраля. Город Мысовск на оз. Байкал

Вчера в Хилке встретил меня ген. Ренненкампф. Выстроили весь гарнизон и эшелон, с ним следующий как конвой (71-й дивизии). Очень тепло встретились и так же простились. Ренненкампф оканчивает судные дела. При нём образован полевой суд. Ни одно наказание не налагается помимо суда. Всех подробно опрашивают. Где нужно, проявляется снисхождение. Впечатление благоприятное. Даже революционеры признают действия Ренненкампфа, хотя и строгими, но основанными на порядке и законе.

Не так относятся к действиям Меллер-Закомельского. Этот проявил жестокость для правых и виноватых. Особенно бранят войскового атамана Заботкина. На войне ничем особым себя не заявил, а тут зверствовал.

Сведения, переданные мне ген.-майор. Сычевским об избиении манифестантов на ст. Иланской, переданы мне Ренненкампфом в другом виде. Рассказ ближе подходит к тому, что мне передавал и Скалон. Была сходка в депо, на которую и напали меллеровские опричники. Ренненкампф говорит, что взяли в плен 60 человек, остальные из 400 человек были убиты или ранены. Может быть, и это ещё преувеличено.

На ст. Мысовая, или г. Мысовск, осмотрел батальон храброго подполк. Ступина, георгиевского кавалера 20-го Восточно-Сибирского стрелкового полка. Отпустили запасных 2-й очереди и уволили в запас сроки службы 1900—1901 гг. Приготовились увольнять сроки службы 1902 г. Осталось в ротах 65—90 человек. Новобранцев пришлют ещё по 130 человек в роту. Унтер-офицеров осталось очень мало. Есть роты, где всего три. Офицеров налицо в батальоне 4 человека вместе со Ступиным и по одному зауряд-прапорщику. Отлично устроились в бараках, бывших под царскосельским лазаретом. Нашёл зимние занятия в ходу. Одеты хорошо. Вид отличный но все молодёжь. Зауряд-прапорщики дружно с офицерами работают и с ними же помещаются в комнатах. Спрашивал одного офицера, командира роты, живущего с зауряд-прапорщиком: как он ему говорит, ты или вы. Ответил «ты», прибавив, что он к нему поступил [398] в роту 7 лет тому назад и иначе относиться не может, но оба крепко любят и почитают друг друга и выручали друг друга в бою.

Спрашивал офицеров, что им желательно сохранить из одежды, ответили дружно: сюртук и для лета особую лёгкую тужурку. Один из них сказал, что за 6 лет службы в Приамурье он только три раза надевал мундир. Жаловались также, что цвет пальто очень марок, но пальто их удовлетворяет. У всех были сюртуки на меху.

19 февраля

В Иркутске меня встретил ген. Унтербергер. Провёл у меня в вагоне 2 часа. Успокоил, что в России, по его мнению, реакция не готовится, что Дурново не реакционер. Относительно Витте высказывался сдержанно. Признал двойственность, если не тройственность, его роли.

Относительно дел Дальнего Востока смотрит вперёд бодро. На жёлтую опасность взирает оптимистически. По его словам, он был убеждённый сторонник самого упорного продолжения войны и считал положение японцев, ко времени заключения мира, крайне тягостным. Считал, что никакого Сахалина можно было им не давать. Что сами японцы видели, что на суше их кампания не могла окончиться удачею. Их сопротивление было сломано на Шахе и под Мукденом. Главное, что им надо было, — это возвратить произведенные затраты. На это они никак не могли рассчитывать. Даже если бы они взяли Владивосток и Харбин, что Унтербергер признавал невозможным, то и тогда нам надо было идти к Забайкалью и продолжать войну. Ныне положение Японии отчаянное: долг в 1,5 млрд. р. тяжело ляжет на их бюджет годовой в 250 млн. р. Налоги возросли втрое и ухудшили экономическое положение всего населения. Между тем Унтербергер по законченной им в прошлом году Нижегородской ярмарке утверждает, что бывшая война мало коснулась экономического положения государства. Что забастовки дорог и революционное движение гораздо более нанесли вреда населению, чем война. Разоренные войной японцы не могут дать значительное развитие своим вооружённым силам. Китайцы [399] отлично поняли, что японцы не победили русских на суше при самых для нас неблагоприятных условиях: неожиданное нападение японцев, долго готовившихся к борьбе, на нас, совершенно не готовившихся к войне; малое число у нас войск, разброска их, неготовность железной дороги и, главное, внутренняя смута. Пользуясь этими исключительно благоприятными условиями, японцы поставили всё ва-банк и, действительно, напрягли усилия всего народа, всей страны, чтобы, пользуясь этой благоприятной обстановкой, вытеснить нас из Маньчжурии и захватить такие куски нашей территории, которые позволили бы им рассчитывать за возврат этих кусков получить контрибуцию. Ничего этого им не удалось. К заключению мира мы стояли сильнее, чем когда-либо, стояли сильнее японцев. Китайцы понимают это и, когда их японцы начнут втравливать в новую войну с нами, не пойдут. Я не смотрю так оптимистически и указал Унтербергеру на нравственный престиж, приобретённый японцами во всей Азии, который грозит опасностью всему Старому Свету. Азия для азиатов — это призыв к борьбе азиатов против русских, англичан, французов, немцев. Учителя и руководители — японцы. Вслед за этим лозунгом последует другой: Африка для африканцев.

Первым этапом в этом ожидаемом движении жёлтой расы я указал Унтербергеру занимаемую нами Маньчжурию.

Китайцы, подталкиваемые и поддерживаемые японцами, несомненно, после эвакуации наших войск начнут наступление на Маньчжурию, первоначально мирное: колонизационное, вводом обученных японцами войск, старанием захватить в свои руки Маньчжурскую железную дорогу. Указал, что нам надо энергично готовиться к борьбе. Что мы пережили только первый акт драмы на Дальнем Востоке, а пьеса эта в нескольких актах, прологе и эпилоге. Пролог — это японо-китайская война. Эпилог будет, в зависимости от нашей деятельности и соглашения с Европой, в двух решениях: или мы будем отброшены к Байкалу, потеряв Приамурский край и Забайкалье, или выйдем на берег Тихого океана, а Япония будет оттеснена на свои острова и лишена права иметь военный флот. [400]

В смысле готовности новой борьбы и ближайших наших задач на Дальнем Востоке я указал Унтербергеру на следующее:

Портсмутский договор лишил нас передовой базы в Маньчжурии. Не спросясь Линевича, мы отдали Сыпингайскую и Гунжулинскую позиции. Этим мы отдали важный район не только для сосредоточения, но и для питания армии. Гиринская провинция и Бадунинский район и район Сунгарийский могли сильно облегчить довольствие миллионной армии. Если мы быстро будем оттеснены к Харбину, то почти всё довольствие армии надо рассчитывать на подвоз из России. Поэтому надо: а) принять меры к возможно широкому использованию средств территорий, лежащих к югу от Маньчжурии, б) вызвать производительность и увеличить продовольственное сообщение между магистралью и Амуром, в) быстро и энергично увеличивать производительные силы Приамурского края. В настоящем его состоянии край этот почти не помогал армии. Кроме хлебопашества и скотоводства, заняться рыболовством и приготовлением рыбы впрок, особенно вяленой и сушёной, чтобы заменить ею в значительнои части мясные порции в войсках.

Но при занятом ныне японцами положении, владея морем, построив железную дорогу от р. Ялу к Гирину, японцы будут располагать операционным и коммуникационным направлениями: а) Порт-Артур — Харбин, б) р. Ялу — Гирин. Надо нам деятельно усиливать свои средства подвоза: этот подвоз потребуется в несравненно большей степени, чем в минувшую войну. Сибирская магистраль должна получить второй путь. Путь от Сретенска до Хабаровска с веткой от Благовещенска до Цицикара должен обеспечить нам сообщение, когда магистраль будет прервана. Для лучшего обеспечения Гиринского района надо провести ветку к Гирину. Как средство, надо дать чрезвычайное развитие колонизационного развития.

Унтербергер прибавил, что прежде всего надо провести железную дорогу до Покровки, ибо только оттуда начинается судоходство по Амуру. Ему обещали. Это 350 вёрст. [401]

28 февраля

Вчера проехал Омск, где пробыли около суток. Следуем хорошо, не только не с опозданием, но выгадывая против расписания, никого при этом не обгоняя. Очевидно, расписание воинского движения составлено со слишком большими остановками. Вполне возможно сократить в общем переезд до Дальнего Востока и обратно воинских поездов на два, три дня. Выигрыш будет большой. Сибирская дорога опять произвела тяжёлое впечатление, восточный участок её, проходящий по гористой местности, очень неудачно трассирован. Почти всюду приходилось давать в помощь второй паровоз, а в одной вышке — третий. Между тем наш поезд значительно легче товарного. Но что всего тревожнее &#!51; это состояние подвижного состава. На деповских станциях огромное количество замороженных паровозов. Те, которые работают, очень запущены, ослабели, давно требуют ремонта. Вагонный парк запущен.

В помещениях большая нужда. На одной из пустынных станций начальник станции рассказал мне, что у них начальники участков занимают огромные квартиры, до 50 кв. сажен площадью, а многие служащие ютятся, как нищие, что ремонтная сумма расходуется тоже главным образом на большие квартиры. Но он же говорил мне, что на это обращено внимание и, кроме того, передал, что для лучшего обеспечения служащих практикуется выдача ссуд и нарезка участков для постройки служащими своих домов. Но дело это пока идёт медленно: многие боятся закрепощать себя в сибирской тайге.

За два года население при станциях значительно развилось. В общем, при многих из станций (деповских) общее число населения составляет 3000—6000 человек. Между станциями поселений мало. Работа ещё предстоит огромная.

В Красноярске встретили ген. Редько, командир и офицеры Красноярского полка. Редько подробно рассказал свои действия с Красноярским полком по усмирению железнодорожных служащих и 250 железнодорожных нижних чинов с офицером запаса, принявшим общее командование. Бунтовщики заперлись в мастерских и нескольких домах и сильно [402] укрепились. Войска обложили их, но не решались штурмовать. На 6-й день бунтовщики сдались. Пушки не поспели вовремя. Из пулемётов и ружей огонь был открыт, кажется, на 4-й день. Бунтовщики отвечали огнём. У нас убито 3 и ранено 8. Бунтовщики потеряли около 15 человек. Сдача произошла при уговорах представителей от города, явившихся парламентёрами. Офицер, командовавший бунтовщиками, успел убежать. Редько боялся большого кровопролития и мог даже ожидать, что штурм будет отбит: не располагал взрывчатыми средствами, приходилось штурмовать каменные стены с голыми руками.

Проезжали и ст. Иланскую. Бой там был менее жесток, чем по слухам рассказывал мне ген. Сычевский.

В Омске видел всех офицеров (старших) Сибирского казачьего войска, Генерального штаба. Губернатор Романов встретил меня. Сухотин — больной, не выходил из дома, я провёл день у него. Много рассказывал про требования из Петербурга. Реакционного движения, вполне проявленного и направленного против Манифеста 17 октября, не усматривает. Витте называет злым гением России. Заключение мира считает подлым для Витте делом. Вытащил мой всеподданнейший доклад 1900 г. {69} и сказал, что всем проезжающим в оправдание меня прочитывает заключительные места доклада (печатного). Конец таков:

«Против желания русского монарха, противно интересам России, война может разгореться. Это, конечно, будет большим несчастьем для всего мира, но собственно для России может быть несчастье ещё более тяжкое: это — несвоевременное, ранее полной победы, окончание начатой борьбы.

Русскому монарху придётся проявить железную твёрдость характера, чтобы в случае неудачи первой кампании, после первых и тяжких последствий войны — голода, болезней, застоя в делах и, главное, огромных потерь убитых и раненых, противостоять советам со всех сторон: признать Россию побеждённою и заключить мир». [403]

Доклад помечен 14 марта 1900 г.

Сухотин все два года почти безвыездно провёл в Омске. Работал тяжело и несколько опустился. Говорил о беспорядочном движении войск через Омск, о массе отставших запасных; более всего отставших было, по его словам, из войск Московского и Петербургского военных округов. Они с разрешения Владимира Александровича и Сергея Александровича, уже призванные в части, были отпускаемы домой, чтобы проститься и присоединиться к своему эшелону при проходе его через их ближайший город. Опаздывали. Таких отсталых скопилось только в Омске свыше 10 000 человек, которые размещены в один Омский запасный батальон; почти не обучались за отсутствием достаточного числа офицеров. Кажется, в батальоне было 12—16 рот. Он же говорил мне, что командиры стрелковых частей сами говорили, что они преднамеренно не принимали мер для поимки бежавших во время пути евреев, дабы освободить от них свои части, переполненные евреями. Не надеялись, по их словам, и на поляков.

Затем Сухотин рассказал мне, со слов ген. Орлова, проводившего 54-ю дивизию через Омск, о том неподготовленном состоянии, в котором он дивизию вёл. Только что они собрали запасных и начали занятия, не успели ещё пройти и половину курса стрельбы, не делали с тактическими целями учения, как пришёл приказ двигаться к железной дороге для царского смотра. Всё было заброшено, и стрельба, и тактика, только бы прошли хорошо церемониальным маршем. 6 дней провели только в ожидании. На обратном пути тоже неожиданно их стали сажать в поезд и повезли на Дальний Восток ещё не закончившими сколько-нибудь сносно своё обучение, — совершенно не учившиеся как бригада и дивизия в поле, не повторившие ни стрельбы, ни тактики в поле, с массою вновь прибывших офицеров, прибывших даже после начала движения и совершенно не знавших нижних чинов. Там 40 дней в вагонах и прямо в бой в гаолян под Ляояном. В результате — бегство. А материал был хороший.

Если бы моё ходатайство было уважено и мобилизация была объявлена тотчас после Пасхи всем подкреплениям, то [404] мы получили бы иную силу в запасных, особенно если бы не брали старшие сроки.

2 марта в Челябинске

Приехали в Европейскую Россию. Перемена идёт незаметно. Население плотнее: больше деревень, храмов, больше русских людей на станциях. Ко мне относятся ласково, почтительно, с нескрываемым при этом любопытством. На нескольких станциях, где я не хотел сходить, ко мне присылали депутатов, что собравшиеся просят меня выйти, дабы они могли поздороваться со мной, пожелать счастливого пути.

В Челябинске был у меня ген.-майор Стельницкий, один из доблестнейших начальников частей минувшей войны. Командовал Семипалатинским полком и составил ему добрую славу. Я усердно тащил его вверх и с очень большим трудом добился производства его в генерал-майоры. Теперь он исполняет должность временного генерал-губернатора в Челябинске, и исполняет без зверских приёмов разных Меллеров, спокойно и с успехом. При каждой вести о готовящемся беспорядке он без всякого конвоя является среди рабочих на их сходки и приводит волнующихся к порядку. Сил и средств для исполнения им этой должности ему никаких не дано.

Очень горячо говорил мне, как трудно ему было в должности ещё командира полка справляться с запасными осени 1904 г. Говорил: прежде всего приходилось опоражнивать карманы, наполненные всякими прокламациями.

Жаловался, что никакого военного одушевления не было не только между нижними чинами, но и между офицерами. Говорил, что в первых боях рано отступали, потом к потерям притерпелись. Очень надёжною считал свою бригаду летом прошлого года, выучились, привыкли к войне.

7 марта. Тула

В Сызрани заведующий общею перевозкою войск полк. Мелянт (командовавший на войне Волынским полком) рассказывал мне про московские беспорядки. Говорил мне, что старый Малахов совершенно растерялся, что только прибытие [405] Семёновского полка повернуло дело к отпору революционной партии. Он, Мелянт, пробыл дни «революции» в самой Москве. Считает, что общее число восставших было не более 5000 человек. Что всё это, главным образом, была зеленая молодёжь: фабричные парни, учащиеся. Что главари, частью евреи, показывались на баррикадах и исчезали. Что один из бойцов дружины говорил лично Мелянту, что им хорошо платили. И из других источников Мелянт слышал, что первые дни дружинникам платили по 3 р. в день, затем сбивали на два, потом на 1 р. и, наконец, начали платить по 20 к., и тогда они разошлись.

По рассказу Мелянта, самым буйным и беспокойным элементом при проезде Сызрани оказались запасные 13-го корпуса. Их везли с оружием, в составе рот и батальонов выделены кадровые части (срочнослужащих) для охраны линии. Запасные 13-го корпуса толпами с угрозами требовали немедленного их отправления.

12 марта. Шешурино

7 марта приехал в Москву. Встреча была более тёплая, чем я ожидал. В Серпухов и в Москву меня выехали встречать многие близкие и жена с сыном и братом. Встретили Левашев с женою, Рудоновский, Величко, баронесса Сакен, Урусов, Кнорринг, граф Бобринский, доктор Дейкун.

Граф Бобринский по поручению князя Трубецкого передал мне, что государь остался доволен корректностью моего отношения ко всем нападкам на меня и полным порядком, поддержанным мною в армии. Доволен также тем, что я посылкою в Харбин бригады казаков и бригады стрелков помог приведению в порядок Харбина. На Линевича большое недовольство, особенно за переговоры со стачечниками, приём их депутации, разговоры с корреспондентами. Вообще, по словам графа Бобринского, государь возмущён нашими генералами, пустившимися в оправдательную газетную полемику. Линевич не был принят государем.

Относительно меня государь говорил, что, вероятно, примет меня в мае.

Относительно внутренних дел Бобринский говорил, что [406] Дурново забирает силу, и хотя Манифест 17 октября сохраняет большую силу, но в борьбе с революционною пропагандою невольно заходят далее, чем бы то следовало, и своими действиями напоминают реакцию, решительно идущую к возобновлению старых порядков.

Витте, по словам Бобринского, играет не вполне ясную роль. Все им недовольны, но сознают, что заменить его некем. У государя в силе Трепов (московский).

Относительно меня Витте дважды говорил государю, что надо меня послать на Кавказ.

Государь говорил о Туркестане.

9 марта приехал в Шешурино.

• Главная
• > Книжная полка
• > Куропаткин А. Н. — Дневник

2010—2015 Design by AVA