ГЛАВА ВТОРАЯ
НАЧАЛО ОБОРОНЫ
1. Враг подходит к Севастополю
Возобновив двадцать шестого октября наступление, войска противника, пользуясь своим преимуществом в силах и особенно в технике, стали продвигаться в общем направлении на Симферополь и Севастополь и частью сил на Евпаторию, Феодосию и Керчь. Вся северная часть Крыма, во многих местах которой мне довелось побывать до войны, представляет собой степную равнину с возвышающимися кое-где невысокими курганами и в военном отношении не имеет никаких естественных препятствий. Поэтому задержать противника ограниченными силами, и к тому же на широком фронте, уже не представлялось возможным. Приморская армия и морская пехота, отправленные недавно на фронт, с арьергардными боями отходили на Ялту и Алупку. Остальные [49] войска, сдерживавшие врага на Перекопе, отступали на Керчь.
Севастополь ждал приближающихся фашистских захватчиков. Всего несколько месяцев назад каждый из нас, работавших по укреплению сухопутных рубежей, хотя и предполагал оборону базы, но все же нет-нет, да и думал: «А ведь, возможно, и не придется защищать Севастополь. Может же враг, в конце концов, быть остановлен на Днепре или на Перекопе?» Но теперь и Днепр и Перекоп были уже в руках немцев.
В Севастополе все части были приведены в боевую готовность. На нас возлагалась задача во что бы то ни стало не дать противнику прорваться в Севастополь до прихода Приморской армии. От нашей стойкости зависела целиком и полностью судьба Севастополя.
Двадцать девятого октября в Севастополе было объявлено осадное положение.
Выглянув ночью из домика флагманского командного пункта, я был порядком удивлен: бухта залита неестественным светом. «Странно, — подумал я, — луны нет. И другого света не может быть, потому что город затемнен; что же это такое?» Мое удивление длилось недолго: как только я вышел из-за дома, то увидел в северном и северо-восточном направлениях два огромных далеких зарева.
— Горит, — сказал подошедший ко мне [50] штабной командир, показывая рукой на эти зарева. — Начались испытания и для Крыма!
— Да, начались! А где, по-вашему, находятся эти пожарища?
— Я думаю, левое зарево — Евпатория, а правое — Симферополь или его пригороды.
Дул слабый, наполненный сыростью ветер. С тихим всплеском набегали волны. Севастополь замер, ожидая воздушного врага...
Мы долго и молча глядели на багровый север, думая каждый по-своему о том, что там происходит и как все дальше будет — для Севастополя, для Крыма, для всей страны...
Полный грустных размышлений, я прошел к штабным катерам, которые, покачиваясь на волнах, стукались друг о друга привальными брусьями и жалобно скрипели. Сонный дневальный при моем приближении встал с ящика, отдал честь и, зевнув, снова сел. Я остановился у подводной лодки, стоявшей возле стенки. Она была в полупогруженном состоянии, и при свете зарева можно было видеть покрывавшую ее маскировочную сеть. Эту подводную лодку несколько дней назад приготовили здесь «на всякий случай». В эту ночь она особенно сильно напомнила мне о трагических явлениях, обычных при всяком отступлении. Не страх за себя и даже не за Севастополь, судьба которого могла [51] стать и моею судьбою, а боль за всю мою родину терзала меня. Совсем расстроенный, я вернулся на командный пункт.
Всякий, кто взвешивал тогда обстановку в Крыму и на юге нашей страны, легко мог прийти к выводу, что план врага заключался в том, чтобы, захватив Севастополь и лишив тем самым Черноморский флот его базы, двинуть освободившиеся здесь силы на помощь своим войскам в районе Ростова и начать операцию по завоеванию Кавказа. Все это было так понятно. Но удастся ли немцам вскоре завладеть Севастополем? Вот в чем был вопрос, на который ни мы, ни немцы ответить пока не могли.
Впрочем, неприятель надеялся «с хода» взять Севастополь и в успехе ничуть не сомневался. Он предполагал, и, пожалуй, не без основания, что сильных укреплений с суши под городом нет, нет и такой живой силы, чтобы серьезно его задержать.
Передовые части 11-й армии подходили все ближе и ближе...
На черноморских моряков надвигались войска, имевшие за плечами опыт войны в Европе, еще не знавшие поражений и опьяненные первыми своими успехами в Советском Союзе, войска, безмерно верившие в свою непобедимость, в свою технику и в своего фюрера.
Наконец мы получили донесения, что тридцатого октября, в шестнадцать часов тридцать пять минут, артиллерийская батарея, [52] расположенная на морском побережье к северу от Севастополя, близ деревни Николаевка, дала первый залп по наступавшим немецким механизированным частям. Эта батарея входила в состав береговой артиллерии главной базы Черноморского флота, и поэтому момент открытия ею огня по немецким частям можно считать началом обороны — второй в истории нашего народа обороны Севастополя.
В течение трех дней батарея у Николаевки сдерживала натиск врага, силой до дивизии. По нескольку раз в день немцы бросали свои части на батарею, в атаке одновременно принимало участие до 30 танков при поддержке огня артиллерийского полка. Моряки стойко сражались в этом неравном бою. Говорили, что в отражении атак врага принимали участие жены командиров — помогали чем могли: стреляли из винтовок, перевязывали раненых, подносили боеприпасы... Горсточка батарейцев уничтожила несколько сот солдат и офицеров, несколько десятков вражеских танков и автомашин.
Окруженный неприятелем личный состав батареи оставил свою позицию только по приказанию командующего флотом, приславшего из Севастополя тральщик для эвакуации людей. При отходе комендоры взорвали две последние пушки, уцелевшие в бою.
Корабли эскадры продолжали еще базироваться [53] на Севастополь, но дальнейшая их стоянка в его бухтах была небезопасной. Противник завладел аэродромами, и его авиация имела возможность большими массами производить налеты.
Воздушное превосходство было явно на стороне немцев, и я с удовлетворением узнал, что корабли эскадры, в том числе и линейный корабль «Парижская Коммуна», покидают Севастополь.
В Севастополе остались только суда, которые должны были участвовать своим огнем в отражении наземных сил противника, суда Охраны водного района и суда, обеспечивавшие боевую деятельность военно-морской базы.
Перебазирование эскадры было сделано вовремя. На другой же день утром противник произвел большой налет на Севастополь, но причинить ущерб основному ядру флота уже не мог.
Тяжелое и напряженное время переживал Севастополь. Обстановка для него была чрезвычайно неблагоприятной. Полевых войск, настоящих полевых войск, специально подготовленных к сухопутному бою, не было. Силы флота находились в одиночестве. Группа главных сухопутных войск, предназначенная для обороны Севастополя, была вне его, с боями отрывалась от противника.
Нельзя быть сильным повсеместно, а тем более с такими ограниченными силами, какие у нас были, поэтому батальоны моряков [54] занимали оборону только на главных направлениях. Всех людей, которых можно было собрать в Севастополе, направляли на сухопутный фронт. Последние морские части, выделенные для обороны, могли занять рубежи не ранее третьего ноября.
Близились бои.
Наша морская авиация беспрерывно вылетала на бомбардировку колонн немцев, подходивших к Севастополю.
Артиллерия береговой обороны била по врагу на дальних подступах к городу, разбивала мотомеханизированные колонны, уничтожала и рассеивала скопления пехоты.
Огонь наших батарей был точным. Мне рассказывали, что наиболее сокрушительные удары наносили артиллеристы и корректировщики крупнокалиберной 30-й морской батареи, расположенной к северу от города. Она открыла огонь, как только с наблюдательного пункта получила донесение о движении вражеских сил по шоссе. По показаниям пленных, разрывы тяжелых снарядов вызывали среди немцев панику. Бронетанковые и моторизованные части были вынуждены сворачивать с шоссе и пробираться по целине, вправо и влево от дороги.
Для борьбы с батареей противник подтянул свою крупнокалиберную артиллерию и выделил большие силы авиации.
Но и под сильнейшими артиллерийскими [55] и бомбовыми ударами батарея продолжала бить по врагу.
По мере продвижения немцев к нашим рубежам включилась в бой и тяжелая севастопольская батарея.
Но враг рвался вперед. Остановить его живую силу в конечном счете могла только живая сила.
Пятого ноября передовые части противника вошли в соприкосновение с морскими пехотинцами. Завязались первые схватки.
Немецкий командующий генерал фон Манштейн рассчитывал сразу же мощным ударом передовых частей своей армии с севера на Мекензи прорвать фронт обороны наших сил и кратчайшим путем, прежде чем подойдут войска Приморской армии, выйти к Севастополю.
Во что бы то ни стало нам нужно было выиграть время.
С мужеством и беспримерной стойкостью встретили морские части неприятеля, одну за другой отбивали его атаки, сами переходили в контратаки и в конце концов остановили наступавших. Бой был неравный, унесший жизни многих моряков, но задача — продержаться до прихода Приморской армии — была решена.
Грустное и вместе с тем трагическое зрелище представлял Севастополь в эти дни. За Северной стороной появлялись один за другим черные столбы дыма, которые, разрастаясь, сливались в огромную [56] массу. Этот дым, гонимый ветром, заволакивал весь город и его окрестности. В бухтах, кроме стрелявших кораблей, не видно было ни одного судна. Движение на рейдах катеров, буксиров, шлюпок и речных трамваев почти вовсе прекратилось. Над водной пустыней севастопольских бухт уже не носились крикливые чайки. Воздушные тревоги следовали одна за другой с небольшими перерывами. Случайные пешеходы бежали в укрытия, и под их ногами хрустели и позвякивали валявшиеся на земле разбитые оконные стекла. Едва замирали воющие звуки воздушной тревоги, становилось совершенно безлюдно. Сиротливо стояли дома, исполосованные мрачной, траурной краской. Если бы не залпы береговых батарей, от которых вздрагивала земля и звенели стекла, если бы не резкие звуки выстрелов зенитной артиллерии и не наши истребители, отражавшие очередной налет, могло бы показаться, что Севастополь покинут всеми.
Противник и ночью не прекращал налетов. Ночуя в подземном помещении, я вставал утром весь разбитый, как будто бы не спал, а был занят тяжелой физической работой. Это объяснялось душной и сырой атмосферой в убежище. Некоторые из нас предпочитали ночевать даже во время налетов в служебных помещениях нашего домика.
От бомбежки страдали жилые кварталы. Мне приходилось видеть, как небольшие [57] домики Корабельной стороны разлетались вдребезги от попаданий крупных бомб, а большие дома в центре города раскалывались. Груды камня, земли, разбитой мебели и оконного стекла сыпались вокруг в таком количестве, что по многим улицам после налета трудно было пройти. Нельзя было и проехать из-за больших воронок от бомб. То в одном районе, то в другом возникали пожары, и бурый дым расползался во все стороны. Красавцы дома превращались в груды щебня. С военной точки зрения, бомбардировка объектов, не имеющих военного значения, была бессмысленна. Не было сомнения, что неприятель стремился терроризовать, подавить моральный дух защитников города и тем самым сломить их сопротивление.
Однако своей цели он не достиг. Положение жителей города хотя и представлялось в темном и мрачном свете, но ничуть не отразилось на твердом их намерении сопротивляться до конца — все равно какого. Это было видно по всему. Как только отзвучит сигнал отбоя тревоги, люди вновь занимали свои рабочие места и вновь продолжали свою боевую и обычную жизнь. Эта стойкость была выше всяких похвал и удивляла даже военных. Ведь каждый знал, как трудно оборонять город и что будет, если враг прорвет оборону.
Весть о прибытии частей Приморской армии подняла еще выше бодрость севастопольцев. [58]
Четвертого ноября в районе Дуванкой и Бельбек занял боевые позиции артиллерийский полк под командованием полковника Богданова, получивший потом за доблесть широкую известность. Через несколько дней у Мекензиевых гор стала занимать свои позиции 7-я бригада морской пехоты.
Все эти дни севастопольская береговая артиллерия вела беспрерывно огонь по противнику, успешно взаимодействуя с огнем пехотных частей и полевой артиллерии. Возможность кругового обстрела, маневрирование траекториями, централизация управления всей артиллерией давали возможность сосредоточивать огонь на любом решающем направлении в нужный момент.
Наступило пасмурное, сырое утро седьмого ноября — дня Великой Октябрьской революции. Облачность была низкой, накрапывал дождь. Стоявший недалеко от ФКП миноносец производил редкие четырехорудийные залпы. В перерывах между ними до слуха доходила глухая стрельба береговой артиллерии. Оттого, что весь день была плохая погода, противник не сделал ни одного воздушного налета, и севастопольцы хоть немного могли отдохнуть от бомбежек.
Уныло и тоскливо прошел великий праздник в Севастополе.
Войска Приморской армии продолжали прибывать. Они с ходу занимали рубежи, укреплялись и в промежутках времени, свободных [59] от отражения атак, усовершенствовали свои позиции. К концу первой декады ноября под Севастополем была сосредоточена уже вся армия, в состав которой были включены все действовавшие в обороне части морской пехоты и добровольцы, среди которых было много коммунистов.
Наиболее критический период в обороне Севастополя прошел благополучно.
2. Ноябрьское наступление немцев
Итак, надежды немцев взять «с налету» Севастополь не осуществились.
Вместо быстрого успеха, солдаты и офицеры немецкой армии увидели, что борьба за город будет трудной и кровавой и что к тем потерям, какие они уже понесли, прибавятся другие — пожалуй, более тяжелые. Это отразилось на настроении немцев. Их наступательный порыв, подогретый приказами, шнапсом и пропагандой, несколько упал.
Однако сам Манштейн был уверен, что вскорости поправит дело, и стал готовить наступление. Для этой подготовки он отвел кратчайшее время — ровно столько, сколько надо для перегруппировки войск.
Десятого ноября немецкая пехота, поддержанная артиллерийским огнем и танками, двинулась на Севастополь. Одновременно начались массовые бомбардировки [60] с воздуха боевых порядков наших частей и города.
Загремели севастопольские пушки.
Войска Приморской армии и морская пехота, вместе со всеми соединениями флота, твердо встретили врага. Снова отбивались все его атаки, и снова наши бойцы поднимались для контратак.
Сводки, поступавшие с фронта, говорили о стойкой обороне всех рубежей и о потерях неприятеля. На участке 7-й морской бригады, несмотря на все свои попытки, противник в течение нескольких дней так и не продвинулся вперед. Черноморцы дрались беззаветно. Особенно яростны были они в контратаках, когда, сняв с себя бушлаты, бросали их на землю и, крепко нахлобучив бескозырки, с винтовками или с гранатами в руках бросались с криками «ура» на неприятеля.
— Черная смерть! Черная смерть! — орали фашисты и, не выдерживая натиска в рукопашной схватке, откатывались назад.
Противник пробовал разные способы давления на наши части, но везде неудачно. Несомненно, он знал о строившихся укреплениях под Севастополем, но, по-видимому, не ожидал, что так много можно было сделать за короткий срок. Неожиданность за неожиданностью поражали его. Когда ему удавалось вклиниваться в наши расположения, перед ним возникали новые укрепления и новое упорное сопротивление бойцов. [61]
Блестяще справились со своей задачей и корабли Черноморского флота, ведшие мощный и точный артиллерийский огонь по живой силе и технике врага.
— Ну как, довольны вы своей стрельбой? — спрашивал я у комендоров.
— Довольны, товарищ капитан первого ранга. И наша денежка не щербата. Плохо только, что не видим результатов своей стрельбы. Правда, получаем донесения от корректировщиков, а хотелось бы видеть падение своих снарядов. Задору бы больше было. Вот зенитчикам, так тем везет, — всё на их глазах.
Артиллерийский гул кораблей, стоявших в Южной бухте, разносился по городу в течение всего светлого времени суток. Этот гул замирал только в бешеном грохоте многочисленных зенитных орудий, отгонявших самолеты врага.
Захлебнувшись в атаках, немцы стали менее активны, в их поведении начала про-являться некоторая вялость.
— Не так страшен черт, как его малюют, — говорили защитники города, убедившись в возможности выдержать удары немецкой армии.
Наступило хмурое утро двенадцатого ноября. Противник участил налеты на город и на корабли, которые стояли пришвартованными к стенке Южной бухты. Прорываясь через завесу огня, немецкие самолеты один за другим, с резким завыванием, пикировали и сбрасывали бомбы, которые [62] падали или впереди кораблей в воду или сзади — в город.
В полдень начальник штаба флота, контр-адмирал Иван Дмитриевич Елисеев, объявил мне, что я должен закончить все свои дела в Севастополе и сегодня же вечером отправиться на Кавказ.
Дело в том, что корабли флота, как говорилось выше, уже перебазировались на Кавказское побережье, и вот для руководства их боевой деятельностью Военный совет отправлял на Кавказ оставшуюся еще в Севастополе группу штабных командиров во главе с начальником штаба.
В числе этой группы был и я. Мои подчиненные уже находились на Кавказе и проводили там работу на кораблях и в частях. К этому времени все задачи, возложенные на меня по рассредоточению имущества, были выполнены. Мне оставалось только передать обязанности и документацию по уничтожению государственных и военных объектов коменданту Севастополя майору Старушкину.
К вечеру все приготовления были сделаны, и мы с Елисеевым пошли к штабному катеру, который ждал нас в нескольких шагах от ФКП. Катер отошел от штабной пристани во время очередного налета немецких самолетов. Вся зенитная артиллерия Севастополя и корабли, стоявшие в бухтах, вели огонь. Хотя мы и шли по спокойной глади бухты, но она далеко не была зеркальной: поверхность ее часто покрывалась рябью [63] осколков зенитных снарядов и взбухала от падавших в воду авиабомб.
Мы с Елисеевым поднялись на борт ожидавшего нас корабля как раз в тот момент, когда он открыл зенитный огонь по самолетам, атаковавшим его с нескольких направлений.
Атака была отбита. Все бомбы упали в стороне. Несколько раз менял свое место корабль, несколько раз немцы атаковывали его, и всякий раз безуспешно.
С наступлением темноты наш корабль снялся с якоря и медленно вышел из Северной бухты.
Всю ночь кипело и бушевало море. В корабельных палубах было душно и остро отдавало запахом непроветренного помещения, так как все иллюминаторы и большинство палубных люков были задраены.
На рассвете я вышел на верхнюю палубу. Небо было в темно-серых тучах. Меня сразу обдало резким и холодным ветром, который проносился с огромной скоростью над морем и кораблем и, задерживаясь в его надстройках, со свистом рвался дальше. Брызги, срываемые с верхушек высоких волн, и дождь смешивались в одну сплошную водяную массу. Седые валы с шумом, заглушающим завывание ветра, перекатывались через палубу, грозя смыть с нее и увлечь с собою крепко принайтовленные грузы. Корабль раскачивался на десятки градусов с одного борта на другой. Медленно приближался он к Туапсе. [64]
3. Декабрьское наступление
Двадцать первого ноября противник, так и не достигнув цели, закончил ноябрьское, по счету первое свое наступление на Севастополь. Он потерял около 16 000 человек, 150 танков, более 70 орудий, десятки минометных батарей, несколько сот автомашин и 131 самолет.
Опасаясь наших контратак, немцы соорудили сотни артиллерийских и пулеметных дзотов, отрыли окопы и блиндажи, протянули вдоль фронта проволочные заграждения в несколько рядов и минировали все подходы к передовой своей линии.
Получаемые разведданные и оперативные сводки говорили нам, что германское командование, учитывая потери и неудачные действия своих войск в ноябрьском наступлении, подтягивало к Севастополю новые подкрепления. К линии фронта были подведены еще две немецкие пехотные дивизии и одна румынская горно-стрелковая бригада. Прибывала и устанавливалась осадная артиллерия, в том числе и орудия на железнодорожных установках.
Все это говорило о том, что немцы готовятся к новому наступлению на Севастополь.
И действительно, семнадцатого декабря они снова начали штурм наших позиций. Началось новое — декабрьское наступление на Севастополь.
В течение первых дней неприятель настойчиво [65] пытался прорвать нашу оборону. Но севастопольцы огнем береговых батарей и полевой артиллерии, минометов и пулеметов стойко сдерживали все его атаки.
Особенно сильный нажим производили немцы в направлении станции Мекензиевы Горы, расположенной в долине, но и здесь были отбиты организованной системой огня.
Защитники города боролись за каждую пядь своей земли. Сутками без перерыва и отдыха отражали вражеские штурмы. От наземных сил не отставали и летчики — им приходилось делать по шесть-семь вылетов в день.
Немцы несли огромные потери. Нередко на площади в полтора-два километра за день лежало до тысячи трупов неприятеля. Иногда полностью уничтожались целые подразделения, сосредоточенные в балках для атаки.
К двадцать первому декабря на Севастопольский фронт прибыла вызванная с Керченского полуострова свежая 170-я немецкая пехотная дивизия с танками. Истекая кровью, немцы продолжали ползти вперед. На направлении главного удара им даже удалось значительно вклиниться в нашу оборону; гитлеровские автоматчики просочились уже к Братскому кладбищу. Бои достигли наивысшего напряжения.
Положение под Севастополем стало весьма серьезным. Ведь Братское кладбище входило в городскую черту. [66]
Черноморский флот готов был оказать помощь Севастополю. Еще до того как в конце декабря над городом нависла угроза его захвата, на Кавказе готовился большой десант для высадки на побережье Крыма.
Во время подготовки этого десанта, в конце декабря, в самый ответственный момент обороны, в Севастополь прибыла на боевых кораблях бригада морской пехоты. Она была направлена под Камышлы — на самое угрожаемое городу направление. Корабли различных классов: миноносцы, крейсеры и линейный корабль «Парижская Коммуна» под командованием капитана первого ранга Ф. И. Кравченко вошли в севастопольские бухты и сразу же открыли по неприятелю огонь.
Подготовка к десанту уже была закончена, и суда сразу же после погрузки войск пошли к побережью Крыма.
Двадцать девятого и тридцатого декабря десант был высажен в северной и восточной частях Керченского полуострова и занял город Керчь. Южнее он овладел Феодосией.
Эта наша операция явилась большой неудачей для немцев. Они потеряли важный для них полуостров и вынуждены были ослабить натиск на Севастополь. Направив часть своих сил на Керчь для поддержки своих войск, враг под давлением приморцев и черноморцев, перешедших в ночь на второе января в контратаку, вынужден был [67] отступить от Севастополя и перейти к обороне.
Так провалилось декабрьское, по счету второе, наступление на Севастополь. Дорого обошлось оно Германии. По сообщениям нашей печати, немцы, не считая техники, потеряли до 40 000 убитыми, ранеными и взятыми в плен.
Оборона Севастополя сыграла положительную роль не только в задержке наступления врага на юге, она способствовала успеху контрнаступления наших войск и разгрому немцев в районе Ростова.
Слава о севастопольцах прокатилась по всей нашей стране.
Мы, моряки, были особенно рады. Севастополь удержался! Севастополь наш!