ГЛАВА ПЕРВАЯ
СЕВАСТОПОЛЬ ГОТОВИТСЯ К ВСТРЕЧЕ ВРАГА
1. Первая ночь войны, первые жертвы
В субботу, двадцать первого июня 1941 года на Севастопольском рейде было весьма оживленно.
Корабли Черноморского флота после окончания больших маневров, проведенных под главным руководством адмирала Ивана Степановича Исакова, сосредоточились в своей главной базе.
Линейный корабль и крейсеры, названия которых могли безошибочно определить многие севастопольцы, стояли на якоре в Северной бухте. Миноносцы, тральщики, подводные лодки, сторожевые и другие корабли жались друг к другу у стенок гавани.
Хотя на кораблях и проводились самые различные работы, связанные с окончанием [14] похода, но все же можно было заметить, что на них преимущественно велась генеральная приборка — «от киля до клотика», как говорят моряки. Корабли как бы перекликались между собой перезвоном отбиваемых через каждые полчаса склянок. Изредка на фалах флагманского корабля взвивались разноцветные сигнальные флаги, колеблемые слабым ветром. Вскоре точно такие же флаги появлялись и на других кораблях, затем вдруг одновременно спускались и исчезали так быстро, словно сгорали в воздухе.
Юркие катера, чуть-чуть покачиваясь на зыби, сновали по рейду в различных направлениях, разрезая синеватую воду и оставляя за кормой медленно пропадающий пенистый след. Они то и дело подходили к Графской пристани, подвозя командиров и краснофлотцев, направлявшихся в город с различными поручениями. По створу инкерманских маяков выходили в море и возвращались в Севастополь различные суда. Шел обычный портовый июньский день.
Наступил вечер...
С кораблей началось увольнение на берег. Моряки в ослепительно белом обмундировании сходили на землю, растекались по близлежащим улицам, предвкушая долгожданный отдых после похода.
Севастополь как всегда гостеприимно принимал моряков. Кто из граждан этого морского города не имел родных и знакомых [15] среди черноморцев или как-нибудь иначе не был связан с флотом!
Люди сплошными потоками медленно двигались по ярко освещенным улицам, толпились у магазинов и киосков, столовых и буфетов, кинотеатров и клубов. Приморский бульвар был переполнен. Играла музыка. Молодежь танцевала. В черно-бархатном небе сверкали крупные южные звезды. Тихо шелестела листва деревьев, и черноморские волны с легким плеском набегали на камни, рассыпанные на берегу. В воде отражались тысячи огней. Темным силуэтом отчетливо вырисовывался памятник кораблям, погибшим в севастопольскую оборону 1854—1855 годов.
Веселые шутки и смех раздавались и на Краснофлотском бульваре, и на Северной стороне, и на Историческом бульваре, и на Корабельной стороне. Люди развлекались как умели, — завтра выходной день.
Наступила ночь... Самая короткая ночь в году...
И вдруг тишину этой ночи нарушил сигнал гарнизонной тревоги.
Часто раздавался в Севастополе этот сигнал, но на этот раз тревога показалась необычной.
— Маневры кончились. Только накануне сняли затемнение, и опять тревога. Странно! В чем дело? — недоумевали севастопольцы.
На улицах вскоре послышался гулкий топот моряков, бежавших на свои корабли [16] и в части. С большой скоростью проносились с затемненными фарами грузовые и легковые машины.
Выключив свет, город погрузился в темноту и притаился.
Корабли были приведены в боевую готовность — быстро приняли боевое положение орудия, механизмы и приборы. Каждый моряк, стоявший на своем посту, был готов немедленно выполнить приказ.
Неожиданно темноту ночи прорезали светлые и длинные лучи множества прожекторов. Вскоре началась стрельба зенитных батарей. Десятки снарядов полетели к небу.
— Смотрите, чьи же это самолеты?
— Чьи же, как не наши. Скорее всего Иван Степанович Исаков решил проверить готовность противовоздушной обороны базы... — Голос звучал не очень уверенно.
— Но маневры-то окончились!
— Что же из этого? Вот как раз в этих условиях адмирал и решил проверить нашу готовность.
— Нет уж, позвольте. Несогласен. Наши зенитки бьют что-то слишком интенсивно. Я бы даже сказал — нервозно. Их стрельба не похожа на учебную. Посмотрите-ка, освещенные самолеты совсем не такие, как наши! Да, конечно, это нападение на базу! Это уже война, товарищи! Это война!!
Орудия зенитных батарей продолжали посылать снаряд за снарядом навстречу самолетам, попавшим в лучи прожекторов. От них не отставали пулеметы, сыпля в [17] воздух похожие на огненных пчел трассирующие пули.
Внезапно, покрывая шум выстрелов зениток и пулеметов, раздался оглушительный взрыв в районе Приморского бульвара. За ним последовал второй, третий...
Ослепительный свет этих взрывов прорезал предрассветную мглу и осветил на короткое время севастопольские бухты, скалы и город.
Взрывы были большой силы. Одно из городских зданий было разрушено до основания, другие получили повреждения.
Появились первые человеческие жертвы... Пролилась первая кровь в Севастополе...
Но вот стрельба прекратилась. Наступил рассвет памятного для всех дня — двадцать второго июня. Из-под обломков домов извлекались тела убитых. Первые слезы... Первый гнев...
— Что же, началась война?
— Но с кем?
Мы задавали эти вопросы друг другу, и, как бывает в тех случаях, когда ничего не известно, ответы никого не убеждали. Только в полдень из московских радиопередач узнали в Севастополе о внезапном вторжении войск фашистской Германии на территорию Советского Союза.
Итак, началась война! Война, о возможности которой так много говорили и писали, но которую не ожидали так скоро, и в особенности — с немцами, с которыми [18] еще совсем недавно Советское правительство заключило пакт о ненападении.
На всем протяжении наших границ — от Баренцова и до Черного моря — начало развертываться сопротивление советских вооруженных сил наступавшим фашистским армиям. Начал готовиться к бою и Севастополь.
2. Севастополь и его значение
Севастополь... Как много говорит это слово!
Когда слышишь его, перед глазами встает красивый город, живописно расположенный на высотах, спускающихся к берегам самых великолепных бухт Черного моря.
Но Севастополь не просто приморский город. Севастополь прежде всего военно-морская база, с ее кораблями, укреплениями, доками, заводами, мастерскими, арсеналами. Севастополь — это город моряков, призванных охранять морские рубежи, и людей труда, работающих для флота и тесно связанных с ним общими интересами.
Севастополь — это город-воин. Его улицы, окрестные селения, высоты и долины омыты кровью матросов и солдат — героев обороны 1854—1855 годов. Севастополь — один из ярких лучей славы русского народа, символ его страданий, мужества и геройства. [19]
Как южный форпост нашей страны, как военно-морская база Черноморского флота Севастополь всегда имел исключительно важное оперативно-стратегическое значение и всегда успешно обеспечивал боевую деятельность нашего флота.
Фашисты отлично понимали стратегическое значение Севастополя. Недаром они в первую же ночь войны напали на него с воздуха и продолжали свои атаки в дальнейшем, хотя сухопутный фронт от Севастополя был еще далеко. Немецкое командование, по-видимому, ясно отдавало себе отчет в том, что пока существует Севастополь, корабли Черноморского флота и его авиация, они представляют серьезную угрозу его морским сообщениям и сухопутным силам на южном, приморском направлении.
В первые дни войны у нас, у командиров, напрашивались вопросы: могут ли действия немцев против Севастополя ограничиться только одними налетами авиации? Могут ли немцы предпринять против Севастополя другие, более решительные меры?
И мы отвечали на первый вопрос отрицательно, а на второй положительно.
Наступление противника на Севастополь с целью захвата, вообще говоря, можно было ожидать и с моря, и с воздуха, и с суши. Хотя опасность захвата Севастополя с суши и была наиболее вероятной из всех возможностей противника, все же по [20] времени она являлась более отдаленной, нежели высадка воздушного десанта. Поэтому нам в Севастополе надлежало быть готовыми в первую очередь к отражению такого десанта.
3. Организация сухопутной обороны
Прошло всего две-три недели войны, но опасность, грозившая Севастополю с суши, вырисовывалась уже довольно ясно. Германская группа армий «Юг», развернувшаяся в начале войны от Холма до Черного моря, стремительно развивала наступление. Войска Красной Армии южного направления, сдерживая противника, превосходящего в силах и особенно в технике, отступали в глубь страны. Действовавшие на самом левом фланге нашего фронта Приморская и 9-я армии отступали вдоль побережья Черного моря. Дунайская военная флотилия, которая с первого дня войны вела бои с противником, переправлявшимся на левый берег Дуная, была вынуждена оставить Дунай и перейти в Черное море.
Севастополь был сильно защищен только с моря и только от морского врага, со стороны же суши не имел никаких инженерных укреплений, ни одной заранее установленной пушки. Надо было принимать самые срочные меры по сухопутной обороне. [21]
Прежде всего вся прилегающая к городу территория была разбита на три сектора, каждый из которых, в свою очередь, делился на боевые участки. Местность около Балаклавы не входила в секторы и именовалась Особым Балаклавским оборонительным участком.
В Севастополе сухопутных войск, не считая местного стрелкового полка, не было, и для обороны были выделены военно-морские части. В основном это был личный состав военно-морских учебных заведений: Учебный отряд, Черноморское военно-морское училище, Училище береговой обороны и другие. Конечно, для надежной и длительной обороны Севастополя с суши этих сил было недостаточно. Они с успехом могли противодействовать лишь воздушному десанту, защищать Севастополь, пока не подойдут находившиеся в Крыму войска.
Во главе сухопутной защиты Севастополя стоял комендант береговой обороны главной базы генерал-майор Петр Алексеевич Моргунов. Ему подчинялись в оперативном отношении команды секторов и командир Особого Балаклавского оборонительного участка.
Я был назначен командиром Второго сектора, состоя в то же время в должности командира Учебного отряда Черноморского флота.
В каждом секторе были созданы штабы, намечены места наблюдательных пунктов [22] и полевых караулов. Наблюдательные пункты должны были следить за обстановкой в своем районе и, главным образом, за воздухом. Полевые караулы несли службу в поле и у важнейших военных и государственных объектов. Весь же личный состав соединения или части, кроме назначенных на каждые сутки людей для несения службы в секторах, занимался своим прямым делом и мог, в случае надобности, быть выведен на заранее определенные рубежи.
Однажды, в первой половине июля, я был приглашен телефонограммой на совещание к генерал-майору Моргунову. Взяв с собой начальника штаба сектора майора Текучева, выполнявшего основную должность начальника строевого отдела Учебного отряда, я поехал в штаб береговой обороны, находившийся в центре города.
Проезжая по улицам, мы невольно отмечали происшедшие в городе перемены. Все белые дома были закрашены уродливыми полосами темных цветов, а кое-какие домишки в районе Корабельной стороны просто облиты чернилами. На окнах косыми крестами были наклеены уже успевшие пожелтеть от солнца полоски бумаги. Во избежание отражения солнечных к лунных лучей многие оконные стекла были снаружи замазаны каким-то темным составом, очень похожим на сажу. В центре города начали рыть щели, повсюду шли работы по устройству бомбоубежищ. В небе [23] висели аэростаты воздушного заграждения, еще выше — барражировали наши истребители.
Людей на улицах было мало. Нам попадались только патрули с противогазами через плечо, военнослужащие да отдельные граждане, торопливо шагавшие по своим делам. Лица людей были серьезны и озабоченны.
От всех этих резко бросавшихся в глаза перемен город выглядел потускневшим, насторожившимся и как бы огрубевшим. В кабинете Моргунова, за большим столом, на котором была разложена карта Севастопольского района, уже сидели командиры Первого и Третьего секторов и командир Балаклавского участка. После обмена мнений об обстановке, сложившейся на фронте и в самом Севастополе, генерал Моргунов зачитал приказ Военного Совета Черноморского флота. В приказе говорилось о требовании немедленно начать строительство оборонительных сооружений под Севастополем. Сооружения должны состоять из двух линий и опоясывать город с суши.
Командиры стали обсуждать вопросы рекогносцировки местности, очередности работ, потребности в материалах и рабочей силе.
Посматривая на карту и прислушиваясь к словам выступающих, я, признаться, не все себе ясно представлял. За всю мою службу мне не приходилось встречаться с [24] сухопутными делами, и вот теперь пришлось. Да еще когда — в военное время! «Надо будет всерьез изучить сухопутную службу, уставы и даже фортификацию...»
Мне не удалось додумать. Внезапно раздался сильный взрыв... Здание задрожало, заколебались стены, пол и потолок, закачалась тяжелая люстра, зазвенели стекла. Все присутствовавшие сразу замолчали, переглянулись между собою и, не сговариваясь, бросились к окнам.
Нам были видны крыши домов, спускавшихся амфитеатром к берегу, бухта, сливающаяся с морем, и на противоположном краю ее — постройки Северной стороны. Примерно на середине бухты вырастал водяной столб, высотой в многоэтажный дом. Белый, широкий, отчетливо выделявшийся на синеве моря и неба, он поднимался все выше и выше и наконец, достигнув предельной высоты, начал быстро падать, образуя вокруг себя брызги, сверкавшие в ярких лучах солнца всеми цветами радуги. От основания падения столба широкие волны кругами расходились во все стороны и затем, медленно уменьшаясь, пропадали. Вскоре бухта стала спокойной, как и раньше. Только несколько катеров бороздили ее гладкую поверхность, проводя опасную борьбу с невидимыми, лежащими на дне минами, которые немцы методически по ночам бросали с самолетов.
— Вот и все кончилось! — промолвил полковник Егоров, командир Третьего [25] сектора. — Так же все быстро бы совершилось и с любым судном, проходи оно по этому месту.
— Давайте, давайте продолжать! Время не терпит! — прервал генерал.
Улучив свободную минуту, я шепнул Моргунову:
— Считаете ли вы, что я могу справиться с этим делом? — Я кивнул на карту. — Ведь оно требует специальных знаний.
— Без сомненья. Не боги горшки обжигают. К тому же у вас есть майор Текучев, строевик.
В течение нашего совещания было еще несколько взрывов, потрясших все здание, но мы уже не подбегали к окнам, а только качали головами: «Вот так взрыв!»
К вечеру мы закончили свою работу — наметили план мероприятий по выполнению приказа. Время было дорого, и поэтому на следующее утро была назначена рекогносцировка местности для уточнения пунктов оборонных сооружений. В назначенный час я с начальником штаба отправился на левый фланг будущей первой линии обороны. Вскоре прибыл и генерал-майор Моргунов с военинженером первого ранга Парамоновым и группой начсостава из штаба береговой обороны. Не теряя времени, мы приступили к работе, то есть начали сверять с картой и окончательно [26] определять расположение различных укреплений, отмечали их кольями или камнями и т. п. Не обошлось без споров. То и дело слышалось: «здесь простреливается», «совсем не просматривается», «забыли эту высоту», «учтите балку», «опыт войны», «немцы уж не такие дураки» и т. п. Взвесив все «за» и «против», наш генерал окончательно решал, и мы вновь садились в автомобили и спешили к следующей точке. На новом месте опять сверяли, спорили и определяли.
Солнце поднималось все выше и выше. С первых дней войны, по приказу командования, весь личный состав флота перешел на ношение темного обмундирования, и все мы изнывали от жары.
Но надо было спешить. Мы не знали, сможет ли, и на какое время, наша армия задержать противника. Задержит — прекрасно, наши укрепления не будут нужны. А если нет? В этом случае должно быть все готово.
Карта майора Текучева алела от красного карандаша, которым он наносил условные обозначения будущих сооружений. Вечером, в конце работы, я наметил свой командный пункт на историческом месте — английском редуте «Виктория». Здесь Текучевым была поставлена на карте последняя точка.
Итак, предстояла долгая и тяжелая работа по строительству сооружений.
Самым главным был вопрос о рабочей [27] силе. В распоряжении гарнизона находился только один саперный батальон. Вполне понятно, что своими силами всю огромную работу он выполнить не мог. Саперы могли быть использованы главным образом как инструкторы и руководители, а также для наиболее ответственных работ. О привлечении рабочих не могло быть и речи — найти их в военное время было невозможно. Следовательно, единственным контингентом для строительства рубежей являлся личный состав частей, выделенных для сухопутной обороны.
Ранним утром в назначенный день наши краснофлотцы вышли в поле. Подставляя себя июльским лучам солнца, они дружно взялись за работу, прерывая ее только для того, чтобы вытереть пот, обильно выступавший на мускулистых, загорелых телах. Большинство сбросили с себя рубахи и даже брюки, оставшись в трусиках, вместо суконных бескозырок надели белые чехлы от них.
Местность с ее высотами, балками, долинами и памятником участникам обороны Севастополя напоминала о Крымской войне. Во многих местах, где рыли землю, мы находили металлические пуговицы, крестики, штыки, иконки, ядра и кости воинов. Невольно каждый из нас, рассматривая эти предметы, задавал себе вопрос о дальнейшей судьбе Севастополя и о своей собственной.
Укрепления росли, и все же было [28] видно, что работа может затянуться. Нужны были люди, много людей. Без них планы строительства могли остаться на бумаге. Только население могло оказать нам существенную помощь. И командование обратилось к местной власти за этой помощью.
Городской комитет партии и Городской исполнительный комитет горячо взялись за дело. Через некоторое время тысячи граждан — пешком, на машинах, в основном женщины и девушки — направились в поле. Они прибывали со своими лопатами, кирками, ломами, топорами, пилами, носилками. Работа закипела.
Нелегкой она оказалась. Особенно трудной была выемка грунта, так как почва под Севастополем твердая и каменистая; во многих местах пришлось взрывать ее. Немалую помеху создавало и время года. Кто был в Крыму, тот великолепно знает, какие жаркие дни стоят в июле. Солнце печет нещадно, в высоком синем небе ни тучки, ни облачка, которые хотя бы на короткое время умерили жару, земля в свою очередь с полной отдачей излучает зной, полученный сверху. Укрыться от солнца негде — вокруг ни кустика. Повсюду только безлесно-холмистая местность с выжженной травой, а над нею вьется пыль, подгоняемая ветром, не дающим прохлады. Нужно было видеть труд севастопольцев в этих условиях, чтобы по достоинству оценить его. [29]
Работы велись с утра и до глубокой ночи. Одни рыли крепкий, скалистый грунт, другие поднимали и подносили бревна, третьи подготовляли цемент, четвертые сооружали площадки для установки пушек и пулеметов. Работали все — и моряки, и граждане — одной дружной семьей. Зачастую из ближайших деревень и хуторов прибегали ребятишки и старательно, насколько позволяли их силы, помогали в работе.
Как-то вечером, возвратившись с полевых работ, я сидел в своем кабинете и просматривал бумаги. Неожиданно до моего слуха дошли звуки песни, шедшие откуда-то издалека через открытые двери балкона. Звуки приближались. Сомнения не было: песня была строевая, и пела ее какая-то воинская часть.
Я позвал Текучева и вышел на балкон. Действительно, по асфальтовому двору Учебного отряда, высоко подняв головы, четко отбивая шаг и в такт размахивая руками, шли, как на параде, наши краснофлотцы. Как только закончат последнюю ноту запевалы, все как один, дружно и громко выводили припев. Это возвращались наши люди с оборонительных работ.
Мы с Текучевым видели запыленные и бодрые лица. Признаться, я с начала войны не слышал ни одной песни ни в одном подразделении.
— Чья это рота? Школы связи? — спросил я майора.
— Так точно. Школы связи.
— А почему раньше не пелись песни?
— Война... — начал было Текучев и пожал плечами.
— Объявите в приказе по отряду мою благодарность этой роте за отличную воинскую выправку и за песню. Да, и за песню! — приказал я. — Если люди после тяжкой работы идут так бодро и поют, то они неодолимы.
Всякий раз по прибытии на сектор я удивлялся быстрому росту инженерных сооружений.
Самым большим энтузиастом строительных работ был полковник Петр Филиппович Горпищенко — начальник школы оружия. Если его не было в школе, значит он в поле, на укреплениях. Горпищенко вникал во все детали работ, вечно был со строителями, торопил, советовал, ободрял и умел найти выход из самых трудных положений. Я часто и с удовольствием бывал на его участке. При совместном обходе позиций от одного укрепления к другому я еле-еле поспевал за ним, несмотря на то, что он был старше меня. Часто, уставшие, мы заходили в один из артиллерийских дзотов отдохнуть и заодно поговорить с личным составом, который уже стал жить в этих маленьких полевых крепостях. Гостеприимные комендоры угощали нас молоком или виноградом, которые они [31] доставали в соседних хуторах, а если мы задерживались до темноты, то обязательно и ужином.
Иногда после обхода участка располагались мы на вершине Сапун-горы. Под нами была долина реки Черной, отчетливо виделись Федюхины высоты, вдали маячила Телеграфная гора, правее — гора Госфорта, а еще правее и дальше — около Балаклавы — белели развалины старинной генуэзской крепости. Любуясь местностью, мы говорили о том, что волновало нас, — о событиях на фронте, о нашем деле и вероятных действиях противника против Сапун-горы. Горпищенко охотно и много рассказывал о прошлых днях боевой своей службы, о первой мировой и гражданской войне, и я проникся к нему — к его опыту и твердости духа — еще большим уважением.
Петра Филипповича я знал давно, около десяти лет. Познакомился с ним в Москве, в одном из центральных военно-морских учреждений, где он тогда служил. Своей работой Петр Филиппович тяготился, называл ее «бумажной писаниной». Помню, как он был рад, получив в командование одну из крупных и самых тяжелых батарей береговой артиллерии.
Горпищенко можно было заметить издалека по его высокому росту и энергичной жестикуляции. Краснофлотцы любили его [32] за простоту, справедливость и доступность каждому.
Не ожидая окончания всех оборонительных работ, генерал Моргунов распорядился проводить боевую подготовку личного состава.
4. Воздушные налеты противника
Сухопутный фронт был еще далеко, но Севастополь продолжал жить настороженной жизнью, и особенно ночью — во время воздушных налетов.
Свои налеты немцы производили по нескольку раз в неделю, и, как я заметил, преимущественно по субботам и воскресеньям, почти никогда по пятницам и очень редко по понедельникам. То, что противник совершал только ночные налеты, имело свои причины. Первой причиной, по-моему, была наша довольно сильная противовоздушная оборона и главным образом — истребительная авиация, которая днем могла сорвать постановку мин. Вторая причина — медленное падение мин с парашютами, которые в светлое время могли быть легко обнаружены, засечены, и, таким образом, район постановки мин был бы немедленно закрыт для кораблей.
Ежедневно с наступлением темноты город заканчивал свою светомаскировку. Нигде вокруг ни одной светлой точки — все [33] погружалось в тьму. Только одна луна, когда она поднималась, освещала Севастополь, облегчая немцам ориентировку и наблюдение с воздуха.
И вот сигнал воздушной тревоги! Вой сирен и гудков. Затем тишина.
И вдруг из различных точек города один за другим врезаются в темноту ночи яркие, тонкие и длинные лучи прожекторов. Прожектора-искатели, осветив самолет противника и передав его прожекторам-сопроводителям, продолжают обшаривать небо в поисках новых самолетов. В тишину ночи врываются резкие звуки зенитных орудий и трескотня пулеметов.
Огневые вспышки выстрелов, разноцветные линии трассирующих пуль и орудийный гул поднимают настроение. Все ближе и ближе к Севастополю немецкий самолет. Сзади и спереди, выше и ниже его разрывы зенитных снарядов. Вот самолет на-чинает делать замысловатые фигуры над Северной бухтой, то идет на снижение, то набирает вновь высоту, летит по кривой...
— Что же это, товарищ командир отряда? — обращается ко мне мой адъютант. — Издевается, что ли, враг над нами? Смотрите, смотрите, выпустил очередь! Наконец-то [34] уходит. Наверное подбит. Смотрите, прожектора ведут второй самолет!
Я смотрю на новый самолет, который под огнем зенитной артиллерии и пулеметов начинает проделывать в воздухе те же пируэты, что и предыдущий.
— Странно! — говорю я адъютанту. — Это неспроста. Такие кекуоки не делаются без цели. Может быть, противник изучает систему ПВО? А может быть, отвлекает наше внимание.
На смену второму самолету, скрывшемуся в северном направлении, приближается третий. Воздушная тревога закончилась только перед рассветом.
Этот эпизод произошел второго августа. Третьего августа он повторился в точности.
Через несколько дней я был приглашен к командующему флотом на совещание командиров соединений. На этом совещании был подробно разобран метод постановки мин с воздуха, применяемый врагом в последние дни. Он был очень прост: часть самолетов, под управлением летчиков-ассов, посылались на город для привлечения на себя зенитного огня, другая же часть — под покровом ночи — почти без помех производила постановку мин. Совещание приняло срочные меры, и вскоре скрытные постановки врагом мин в севастопольских бухтах были почти исключены.
Воздушные тревоги бывали и днем. Чаще всего поднимали их воздушные разведчики. [35] Эти тревоги, заставляя уходить в укрытия, отнимали у нас много времени. Вскоре они были отменены, объявлялись только тогда, когда к городу приближались бомбардировщики.
5. Помощь осажденной Одессе
Радио приносило нам очень плохие вести с фронта. За последнее время все чаще и чаще можно было слышать стереотипную фразу диктора: «После ожесточенного сопротивления нашими войсками был оставлен такой-то город». Эти известия люди встречали молча и угрюмо. Владевшие собою или покрякивали, или затягивались папиросой больше, чем нужно.
Неутешительные вести приносило радио и о положении на Южном фронте. Форсировав Днестр, немецко-фашистские войска 11-й армии седьмого августа подошли к Вознесенску и, сломив сопротивление наших войск, начали развивать наступление в направлении Кривой Рог и Каховка.
Благодаря этому продвижению 4-я румынская армия с частью сил 72-й пехотной дивизии немцев обошла правый фланг Отдельной Приморской армии, вышла к морю и окружила полукольцом Одессу. Румыны рвались к городу, который «подарил» им Гитлер. Десятого августа началась оборона Одессы.
Черноморский флот, базировавшийся на [36] Севастополь, с первых же дней обороны стал помогать Одесскому фронту. Наши корабли, при наличии минной опасности и зачастую под сильным воздействием фашистской авиации, мощным артиллерийским огнем уничтожали укрепления и живую силу противника. В артиллерийской поддержке наземных войск участвовали крейсеры, канонерские лодки, миноносцы и сторожевые суда. Из состава Черноморского флота была выделена авиация для действия на Одесском фронте. Днем и ночью двигались из Севастополя в Одессу транспорты с пополнением, вооружением, боевыми припасами и снаряжением. Началось формирование частей морской пехоты. Моряки с оружием в руках сходили с палуб кораблей на сушу.
Однажды я получил приказ Военного Совета флота произвести в моем отряде запись добровольцев, желающих участвовать в обороне Одессы. Через некоторое время от начальников школ поступили донесения, что добровольцами записались все подчиненные им бойцы.
Этот факт был ярким свидетельством патриотизма краснофлотцев. В тоже время было совершенно ясно, что весь отряд не может быть направлен на фронт под Одессу. Война только что начиналась, и неизвестно было, сколько времени она могла продолжаться. Перед Черноморским флотом стоял ряд крупных и ответственных задач. Он нуждался в пополнении специалистами, [37] и наш Учебный отряд должен был удовлетворить эту потребность. Как были разочарованы краснофлотцы, когда узнали, что под Одессу будут направлены не все. И как радовались те, чьи просьбы были удовлетворены!
В то время, когда под Одессой шли бои, в Севастополе начала боевую подготовку вновь формируемая 7-я бригада морской пехоты под командованием полковника Евгения Ивановича Жидилова. Проезжая мимо Малахова кургана, я каждый раз видел здесь занятия морских пехотинцев. Сухопутная боевая подготовка была для моряков необходима. Об этом говорил опыт боев под Одессой. Правда, противник боялся контратак «черной тучи» и «черных дьяволов», как прозвал он наших моряков, но все же одной храбрости было недостаточно. Нужно было умение, искусство воевать на суше. Между тем военно-сухопутной подготовки из-за нехватки времени у наших морских пехотинцев не было. Бригада Жидилова спешно изживала этот недостаток.
6. Новое назначение
В начале сентября две линии оборонительных рубежей под Севастополем были в основном закончены. Работы на третьей линии, которая шла вдоль окраины города и оборудовалась силами народного ополчения, [38] также подходили к концу. Севастополь переставал быть беззащитным с суши, каким он был в самом начале войны. И все же предстояло сделать еще много, очень много.
Командующий флотом объехал все рубежи и принял решение о строительстве новой линии обороны — передовой, которая должна была проходить еще дальше от Севастополя, примерно в 16—20 километрах от города.
И вновь были мобилизованы люди.
И вновь началось строительство рубежей.
Мой учебный отряд продолжал свою деятельность и наконец произвел выпуск своих питомцев.
Десятого сентября я получил новое назначение в штаб Черноморского флота и вскоре сдал Учебный отряд и Второй сектор обороны Севастополя бывшему командующему Дунайской военной флотилией контр-адмиралу Абрамову.
С грустью простился я с людьми, с которыми успел крепко сжиться, и с местностью, ставшей мне хорошо знакомой. Мог ли я предвидеть, что в дальнейшем мне придется воевать бок о бок с теми, кого я так знал, и именно на территории Второго сектора!
Распрощался я и с Горпищенко. Вскоре этот энергичный полковник был назначен командиром вновь сформированной бригады морской пехоты. [39]
7. Эвакуация
Обстановка на Южном фронте станови-лась для нас все более тяжелой. Войска 11-й немецкой армии подошли к Днепру и, форсировав его, продвигались дальше — к Перекопскому перешейку. Наши корабли уже обстреливали противника, двигавшегося вдоль морского побережья, а на Перекопе — последнем крупном препятствии для немцев на пути к Севастополю — уже закреплялись советские войска (51-й армии), стоявшие в Крыму. Командование флотом принимало всяческие меры по укреплению перешейка, понимая, что оборона Перекопа является не только обороной Крыма, но и обороной Севастополя. На Перекоп были направлены морские орудия с черноморскими комендорами и части морской пехоты. Угроза Крыму, а вместе с ним и Севастополю стала вполне реальной, и пора было позаботиться о сохранении огромных ценностей, сосредоточенных в главной базе.
В конце сентября приказом командующего флотом была создана комиссия по рассредоточению военного и государственного имущества из Севастополя по портам Кавказского побережья. Председателем этой комиссии был назначен заместитель начальника штаба флота капитан первого ранга Андрей Григорьевич Васильев, а ее членами — некоторые начальники из тыла и штаба флота. Мне, как заместителю председателя комиссии, было поручено организовать [40] отправку имущества и личного состава.
Комиссия выработала план уничтожения важных объектов государственного и военного значения, а также имущества, которое нельзя было вывезти в случае захвата Севастополя врагом. Руководство этой последней работой Военный Совет Черноморского флота возложил тоже на меня.
Для вывоза имущества был привлечен весь транспортный флот, за исключением судов, занятых обеспечением боевых действий. Для перевозки особо ценного имущества назначались боевые корабли, крейсеры и миноносцы.
Транспорты выпускались из Севастополя рассредоточенно и на переходе морем охранялись боевыми кораблями. Покидали суда Севастополь главным образом ночью.
Одновременно большая часть грузов направлялась сухим путем до Керчи. Здесь имущество перегружалось для переправы через пролив и следовало дальше в порты Кавказа. Сухой путь был безопаснее, и многие семьи и учреждения предпочитали его морскому. Этим путем мы и пользовались, пока позволяла обстановка у преддверий Крыма. Потом дорогой стало только море.
Эвакуация имущества шла строго по плану. Мы старались не допускать ни одной внеочередной перевозки, так же как и задержек. Такой порядок был заведен с самого [41] начала эвакуации и продолжался до ее окончания. Я не помню ни одного случая нервозности или излишней спешки со стороны уезжавших и владельцев грузов. Зато помню целый ряд заявлений об отказе от эвакуации.
Многие граждане горячо просили оставить их в Севастополе. Мы вполне понимали и разделяли их возвышенные чувства, но нельзя было подвергать опасности жизнь людей и, в первую очередь, жизнь женщин и детей. Поэтому мы были непреклонны и требовали от командиров всех степеней и от городских властей содействия в непременной эвакуации людей.
В начале октября был получен приказ об эвакуации Одессы. Командующий флотом предложил нам принять соответствующие меры.
Первые транспорты из Одессы были с гражданским населением, воинскими и народнохозяйственными грузами. Имущество выгружалось в Севастополе, а граждане направлялись дальше — на Кавказ. На Кавказе население Одессы также не задерживалось и отправлялось в глубь страны, кажется в Ташкент.
Когда приходили суда с войсками из Одессы, я всякий раз отмечал братское радушие, с каким встречали севастопольцы прибывавших солдат. Да и как быть не радушным с людьми, которые своей стойкостью задержали под Одессой на два с лишним месяца до восемнадцати дивизий врага, [42] задержали и обескровили их. Теперь войска Приморской армии прибывали для защиты Крыма, и это придавало нам уверенность.
Среди бойцов Приморской армии было немало моряков. Не без чувства гордости за своих собратьев по оружию я наблюдал за ними, ловко сбегавшими по сходне на пристань и широким, быстрым шагом направлявшимися к новой встрече с врагом, теперь уже на новом месте — на пороге Крыма.
Эвакуация Одессы была проведена успешно. Все силы и почти все боевое оснащение войск в короткий срок были переброшены в Севастополь. Ранним утром шестнадцатого октября войска прикрытия уже двигались на кораблях в Севастополь.
После оставления Одессы рассредоточение имущества из Севастополя пошло более быстро. В этом комиссии оказал энергичную помощь Городской комитет партии. Эвакуация детских учреждений, учебных заведений, специалистов и их семей, имущества города и его культурных ценностей шла без задержек. Задерживалась только эвакуация панорамы Севастопольской обороны 1854—1855 годов.
Дело было в том, что огромное полотно картины, длиной в 115 и высотой в 14 метров, с течением времени так истлело, что [43] при попытке снять его и свернуть расползалось.
В решении вопроса, что делать с полотном, участвовали не только городские и республиканские власти, но и прибывшие из Москвы специалисты. Ведь панорама имела общесоюзное, а не только республиканское значение. Мне тогда передавали, что несмотря на опасность, грозившую панораме от уничтожения ее немцами с воздуха, восторжествовало мнение не разрушать преждевременно полотно своими собственными руками. Решено было вывезти только то, что возможно, а именно: пушки, ядра, макеты. Так и было сделано.
Вот дальнейшая судьба полотна.
Панорама продолжала оставаться целой вплоть до последних дней обороны. В июне 1942 года от попадания немецкой бомбы загорелось здание, в котором она находилась. Несколько краснофлотцев стали тушить пожар и спасать полотно, разрезая его на части ножами и кинжалами и вынося из здания. Куски полотна были погружены на корабль и отправлены сначала на Кавказ, а затем в глубь страны. По свидетельству действительного члена Академии художеств СССР П. Соколова-Скаля, разрезанная на 86 кусков картина имела более 6000 повреждений, а из 1610 квадратных метров живописной поверхности полотна почти 500 квадратных метров утрачено безвозвратно. [44]
Во второй половине октября противник увеличил количество бомбовых ударов по Севастополю, и в первую очередь по боевым кораблям и транспортам, стоявшим под погрузкой. Целью немецких бомбардировщиков являлись главным образом наши крупные суда. Последние по многу раз в день подвергались атакам самолетов. Надо сказать, однако, что в большинстве случаев эти атаки были неудачны. Наблюдая за тем, как они проходят, я много раз убеждался, что головные самолеты плохо прицеливались. Это снижало меткость бомбометания и следовавших за ними машин.
Например, огромная плавучая база, на которой отправлялось на Кавказ много людей и ценных грузов, стоявшая на якоре на открытом рейде Северной бухты, в течение целого дня подвергалась воздушным атакам и несмотря на это осталась невредимой. Вечером она вышла из Севастополя и успешно дошла до Поти.
В море для наших транспортов мы не могли предоставить истребительного прикрытия, единственной защитой здесь была зенитная артиллерия кораблей, но все обходилось благополучно: большинство судов невредимо доходило до места назначения. Показательно, что даже огромный плавучий кран, который буксировался со скоростью в четыре узла и представлял собою прекрасную цель для авиации, целым дошел до Кавказа. [45]
Подобные примеры показывали нам, что самолеты противника, по-видимому, были укомплектованы молодыми, неопытными летчиками, плохо подготовленными к бомбометанию.
И все же разрушений от налетов было много. Однажды я был свидетелем взрыва баржи с боеприпасом от попадания авиабомбы. Ослепительный сноп огня взвился высоко в темное небо и стал рассыпаться многочисленными искрами. Оглушительный грохот прокатился по севастопольским бухтам и высотам. Все это произошло чрезвычайно быстро, но впечатление, произведенное на меня взрывом боеприпаса, осталось на всю жизнь.
Противник начал воздушную бомбардировку ремонтного завода и кораблей, стоявших у стенок завода.
Завод работал в тяжелых условиях. Частые и длительные воздушные тревоги заставляли рабочих бросать работу и идти в укрытия; бомбы, падавшие на территорию завода, выводили из строя людей и механизмы. Большой опасности подвергались и корабли, стоявшие в ремонте. Лишенные маневра, они представляли собою отличную цель. Необходим был скорейший вывод кораблей из Севастополя. На Кавказе без помех могли быть закончены все корабельные работы.
Я побывал на ремонтном заводе и от имени командующего флотом предложил [46] закончить только те работы на кораблях, от которых зависит их движение.
Рано утром, в день намеченного срока окончания работ, я пошел на катере к месту стоянки кораблей, чтобы окончательно определить время выхода их в море. Немецкие самолеты бросали бомбы. Внезапно между двумя кораблями, к которым приближался наш катер, вырос столб воды. Мельчайшая водяная пыль обдала нас с ног до головы. Когда мы подошли к миноносцам, то увидели, что их борта, надстройки, трубы испещрены мелкими осколками. Я передал приказ командующего флотом покинуть судам Севастополь и предложил сделать это немедленно с наступлением темноты.
Вечером того же дня я вновь был на этих кораблях. В Севастополе была воздушная тревога. Вокруг били зенитные орудия. Я обошел корабли, — все были готовы. В наступившей темноте к судам подошли буксиры и стали выводить их из гавани. Некоторые из кораблей выходили сами.
Отошел от места стоянки и мой катер. Вдруг над бухтой, заглушая звуки стрелявших зениток, прокатился давно знакомый, усиливающийся свист падающих в воду фугасных бомб. Силой взрывной волны все стоявшие на катере были сбиты с ног.
К счастью, все бомбы прошли мимо кораблей. [47]
Избежав опасности, суда продолжали увеличивать ход и один за другим уходили в море. Увозили они и рабочих ремонтного завода. На другое утро немецкие летчики уже не нашли кораблей на их обычном месте.